Оставили Моцарта с зеленым носом

[b]За что вдруг так резко полюбили режиссеры эту сложнейшую оперу Моцарта? Секрет этот открыл нам немецкий режиссер Ахим Фрайер: «Концепцию излагать не буду. Все вопросы остаются открытыми. Моя роль – дать толчок фантазии».[/b]Как удобна небрежность цели! То есть в содержании изначально черт ногу сломит, в масонские дела вообще лучше не лезть, я вас сейчас немножко позабавлю, а музыка все вывезет… Площадная трактовка Моцарта учеником Брехта, в первом действии давшая надежду на зрелище, пусть даже не слишком остроумное, но живое, во втором провисла как коленки у старых треников.Брехт – это имя, конечно. От Брехта теоретически просматривались элементы фольклорного театра (вплоть до кульбитов «рабочих сцены» – артистов «Freyer Ensemble»), суровые декорации (буквально три стены по-брехтовски), выбеленные лица с черными губами да манера вещать в зал как с трибуны. Но есть ли для театра что-нибудь более страшное, чем гробы повапленные? Кому вообще нужны натужные Брехт или Вахтангов, Мейерхольд или Станиславский? Ужасающие интермедии на русском языке, очевидно, были призваны оживить пение понемецки. Но русские оперные артисты, как известно, с большим трудом переходят на сценическую речь. Увы, в их генетической памяти – новогодние елки, где деды морозы вещают страшными голосами, а снегурочки подвякивают им в меру трезвости. В лучшем случае говорящие артисты «Новой оперы» напоминали студентов ГИТИСа, которых заставили сыграть на экзамене отрывок из советской оперетты.Что же до пения по-немецки, то есть в «Новой опере» табло для перевода (его еще идиотским образом использовал Роман Виктюк в «Искателях жемчуга» для собственных комментариев – такое не забывается). Однако в данном случае сочли, что знание оригинального текста «Волшебной флейты» – непременное качество высокого меломана.Но что же досталось этому супермеломану? Моцарт не слишком дался мало натасканным на него певцам. Оставим без комментариев в принципе плохо наученного тенора, писклявую Царицу Ночи и мельтешащего Папагено, надоевшего самому себе. Но и звезда театра Татьяна Печникова, звучавшая совсем неплохо (зато ужасно говорившая «не своим» голосом), совершено не годится на роль Памины.Собственно, спектакль оживал лишь в тот момент, когда после долгой глупой болтовни с ужимками на первый план выходила музыка – само воплощение энергии. Оркестр под управлением Эри Класа (отныне главного дирижера «Новой оперы») не дал представлению упасть совсем уж низко.Однако к финалу утомленного «брехтовским стилем» зрителя не тешили уже ни моцартовские хиты, ни скудные фокусы, ни туповатые эротические приколы, ни дутые клоунские толстопопые костюмы и прочие карнавальные фишки вроде длинного зеленого носа Памины (зачем?), ни беззубая аналогия Зарастро со Сталиным, ни игра на том, что серп, молот и мастерок бессмысленно отсылают нас то к масонству, то к эстетике социализма. В конце концов в этой мешанине всем оказалось решительно наплевать, кому будет принадлежать «могущественный солнечный диск».Три претенциозные надписи над дверьми – «Разум», «Мудрость» и «Природа» – частично осыпаются, и вместо «мудрости» остается какая-то «удость». Впрочем, досадно выяснялось, что ни буковки, ни циферки ожидавшегося смысла не несли. А стиль окончательно обернулся натужностью, обнаружив пустоту там, где у Моцарта мерцает притягательная тайна, ничуть не противоречащая изысканному юмору.