На грани риска

[i]Начиная с 1917 года, звездам у нас отводилась особая роль. Они украшали буденовки красноармейцев и погоны военных, светились на кремлевских башнях и на груди героев. Став неотъемлемой частью государственной символики, звезда могла фигурировать в названиях только самых достойных, суперважных, а порой и архисекретных объектов. Таким, собственно, и была «Звезда» — головное в СССР, а теперь в России, научнопроизводственное предприятие, на котором разрабатывались и производились системы жизнеобеспечения летчиков и космонавтов, средства спасения экипажей и пассажиров при авариях, системы дозаправки топливом в полете и много чего еще. После очередного посещения Леонидом Ильичом Брежневым хлопковой республики Рашидова гендиректора и генконструктора «Звезды» Г. И. Северина вызвал к себе тогдашний министр авиационной промышленности СССР Силаев и поручил менее чем за полгода сделать... хлопкоуборочный комбайн. На робкие возражения [b]Гая Ильича: [/b]«Почему мы, ведь я и хлопка-то никогда в глаза не видел» Иван Степанович непреклонно ответил: «Если вы не сделаете — никто не сделает».И они сделали! Ровно через пять месяцев комбайн был в Узбекистане и, что самое интересное, собирал хлопок по сортам лучше, чем ранее это делалось руками.[/i][b]Уникальное производство выросло из... лыжного цеха [/b]За железными воротами обширная, хорошо озелененная территория, по которой сподручней передвигаться на колесах, — корпуса расположены на приличном удалении друг от друга — но именно автотранспорта здесь и не видно. Предприятие возникло в 1952 году практически на пустом месте. А точнее, на месте склада древесины — составной части Центрального авиационного склада. Древесина шла на строительство самолетов, а из отходов здесь изготовляли лыжи. Один из старожилов Б. В. Михайлов, работающий на «Звезде» с момента ее основания, говорит об этом побочном производстве не без иронии. Тогда все предприятие от конструкторов до дирекции поместилось в этом единственном лыжном цехе, со стен и потолка которого свисали клеевые подтеки, — результат активной деятельности прессов. Борис Васильевич до сих пор помнит, как сдирали этот клей лопатами, проскребая пол до бетона, а стены — до штукатурки. А вообще он испытывал системы жизнеобеспечения (все, что «Звездой» создавалось, ею же и испытывалось) и снаряжал в звездный полет Германа Титова и всех последующих на протяжении четверти века космонавтов. История уникального производства — часть его биографии, потому, наверное, и рассказывает о ней Борис Васильевич так, что невольно заслушаешься. Тем более, что в его рассказе фигурируют герои нашего детства, всенародные любимцы — Юрий Гагарин, Валентина Терешкова, Алексей Леонов...Однако начинала «Звезда» со средств спасения летчиков и их жизнеобеспечения при разгерметизации кабины — высотного снаряжения, как тогда говорили. К моменту рассекречивания космической тематики здесь уже умели «строить» скафандры и создавать кислородную аппаратуру.Скафандры заказывались под далекую авиационную перспективу — сверхвысотные полеты, которые считались делом ближайшего будущего.Первые космические «костюмы» изготовлялись... для животных. В музее фирмы катапультные тележки для собачек и гермоконтейнеры для Лайки, Чернушки, Белки и Стрелки соседствуют с катапультным креслом для человека. Последнее столь уникально, что о нем следует сказать особо.[b]Кресло, которое надежно служило первым космонавтам [/b]Первое космическое катапультное кресло именовалось на фирме изделием КПВ-3А и было весьма сложным по числу решаемых задач. Началом разработки послужила капсула, которая и по сей день демонстрируется как прототип того кресла, на котором Юрий Гагарин отправился в неизвестность (подлинное кресло разбилось после катапультирования). Все было впервые, и конструкторам оставалось только догадываться, как поведет себя человек.Одно было ясно: космонавт не мог совершить посадку в корабле — ему предстояло катапультироваться на кресле, а после отделения от кресла продолжать спускаться на парашюте.Главной задачей специалистов «Звезды» было сохранение человеческой жизни, поэтому они и готовили аппаратуру ко всему: аварийной разгерметизации кабины, катапультированию на низкой высоте, приземлению в разных климатических условиях, в том числе и при попадании в воду. Все было продумано настолько, что космонавт мог вообще ничего не делать, автоматика сработала бы даже в случае потери им сознания. Парашют выстреливался из заголовника, наполнялся принудительно и «вынимал» своего «хозяина» из кресла, в каком бы состоянии он ни был.Изделие КПВ-3А служило верой и правдой Гагарину и Титову, Николаеву, Поповичу, Терешковой. Все последующие разработки этого рода были значительно проще, потому что опирались на реальный опыт.[b]«Ателье» по пошиву космической одежды [/b]Еще продолжали летать «Востоки», а на «Звезде» уже создавалось новое поколение скафандров — для выхода в открытый космос, для перехода из одного корабля в другой (в 1969 году А. Елисеев и Е. Хрунов успешно пересели из «Союза-5» в «Союз-4», пройдя через космос). В это же время начали делать систему свободного перемещения в космосе (после смерти Королева работы были приостановлены, вернулись к ним значительно позже).Из всей выставленной в музее предприятия космической «одежды» (а здесь гордятся, что и космонавт №1, и первая побывавшая в космосе женщина были облачены в скафандр «Звезды») самая, на мой взгляд, трогательная — леоновская. И даже не та оболочка, которая защищала Алексея Архиповича в открытом космосе от проникновения солнечной энергии по принципу термоса всеми своими десятью слоями перфорированной фольги, а тот комбинезон, в котором космонавт продирался сквозь тайгу, рубил ветки, разжигал костер.На нем явственно запечатлены следы этой отнюдь не космической деятельности — копоть и грязь. Кое-где у ворота трикотажная резинка протерлась до дыр. Но ни стирать, ни зашивать этот костюмчик не стали — оставили для истории все, как было, — и правильно сделали. А вот теплоизоляционного костюма Юрия Гагарина в музее нет — пропал бесследно в районе приземления. Не иначе, на сувениры растащили.Шло время, совершенствовались шлемы, усложнялись скафандры. У них появился новый оригинальный вход — через дверь в «спине». А в двери — вся система жизнеобеспечения с циркуляцией кислорода, теплообменником, системой водяного охлаждения. Космонавт мог без посторонней помощи, самостоятельно входить в скафандр и, повернув на боку ручку, герметично закрывать дверь. «Кречет» (так назвали новый вид космической одежды) стал родоначальником серии скафандров для работы в открытом космосе. В «Орлане» можно было оторваться от корабля и отправиться в свободное плавание. Придуманный специально для таких путешествий аппарат был испытан Серебровым и Викторенко в открытом космосе. Сегодня это изобретение «Звезды» путешествует вместе со станцией «Мир».[b]Экстремальных ситуаций фирме хватает и на Земле [/b]Хоть и запускает «Звезда» свою продукцию в небо и на космическую орбиту, но сама-то располагается на Земле, где тоже экстремальных ситуаций хватает. Кислородный аппарат «Эверест» защищает альпинистов в разряженной атмосфере. Противошоковый костюм поддерживает работу кровеносной системы, восстанавливает артериальное давление при травмах и ранениях и в течение 5—6 часов гарантирует пострадавшему жизнь. Еще одна уникальная разработка «Звезды» — детский костюмчик для лечения церебрального паралича.«Звезда» освещала путь в космос, была передовым предприятием оборонной промышленности, выполняла народно-хозяйственные заказы. Государство не скупилось на ее развитие, потому что понимало: без мощной и передовой экспериментальной базы, уникального оборудования не то что в космос не полетишь — на земле тоже далеко не уедешь. Работать здесь было почетно, о текучести кадров слыхом не слыхивали.Теперь оборонный заказ составляет 0,5 процента от общего объема, ежемесячный средний заработок в размере двух тысяч рублей выплачивается регулярно и составляет вдвое большую сумму, чем в среднем по оборонной отрасли. Классные специалисты пока держатся, но это все люди предпенсионного и пенсионного возраста. «Звезда», всю жизнь спасавшая людей, предприятие-флагман, предприятие-гордость, сама нуждается в спасении. Но те, что стоят сегодня у власти, что-то не торопятся протянуть руку помощи. Именно с этой болезненной темы начался наш разговор с генеральным директором — генеральным конструктором АО «НПП Звезда», членом-корреспондентом Российской академии наук Гаем Севериным. Буквально первыми его словами были: — Во времена Советского Союза мы не испытывали трудностей финансирования. Не оглядываясь на Запад, шли своим путем, создавали оригинальные, не имевшие аналогов конструкции, и в результате опередили в своих технических областях все другие страны мира.[b]— Вы узнали об этом после падения «железного занавеса»? [/b]— Нет, почему же, мы и раньше знали, что конструкции у нас лучше, скафандры лучше, спасаем мы лучше, и с нашими системами дозаправки топливом трудно кому-либо конкурировать. Только были глубоко засекречены и не могли на эти темы распространяться. А вот «они» действительно узнали обо всем этом только после уничтожения «занавеса» и были крайне удивлены нашими возможностями.У нас оказалась самая лучшая экспериментальная база, без которой ничего путного не сделаешь. Партия и правительство для «Звезды» ничего не жалели, потому что понимали: без изделий нашей фирмы невозможен полет ни гражданского, ни военного самолета, ни тем более пилотирование космического корабля.[b]— Вся деятельность вашей уникальной фирмы направлена на то, чтобы обеспечить человеку работу в экстремальных условиях, а если близок фатальный исход — помочь избежать его. А что по-вашему значит спасти человека? [/b]— Если речь идет о летчике, то обеспечить безопасность его катапультирования во всем диапазоне скоростей и высот полета. Мы не просто спасаем жизнь, а сохраняем здоровье, человек не становится инвалидом, а возвращается в строй. Наша техника гармонирует с человеческим организмом: в невесомости имитирует земной вес, регулирует систему кровообращения. Достаточно двухнедельного пребывания в невесомости, чтобы не суметь передвигаться на Земле, — мы научились этого избегать. Сердце тоже не «понимает» невесомости, а гонит и гонит в мозг столько крови, сколько привыкло подавать на Земле. А на орбите гравитация отсутствует. Чтобы не стать инвалидом, космонавт надевает нашу спецодежду, регулирующую кровяное давление в организме. Примеры можно множить.[b]— Гай Ильич, вы и ученый, и педагог (много лет возглавляли кафедру в МАИ), и конструктор, и спасатель... Но кто же прежде всего? [/b]— Я профессиональный спортсмен. Дважды чемпион СССР по горным лыжам, член сборной страны с одиннадцатилетним стажем. А потом я хоть и плохой, но все-таки спортивный летчик, метил в летчики-испытатели и знаю о летной профессии не понаслышке. Эти факторы и определили главный принцип: работать на грани риска. Если ты на скоростном спуске слегка подстрахуешься, обязательно проиграешь, если чуть прибавишь — обязательно разобьешься. Но есть грань риска, одна-единственная, по которой и нужно идти, чтобы победить. Риск, конечно, должен быть оправданным и опираться на научную проработку. Этот путь всегда нам приносил удачу: мы практически не ошибались в своих проектах.[b]— Вы собирались стать летчиком-испытателем, а мечту реализовал сын Владимир? [/b]— Это не совсем так. Володя с детства мечтал стать испытателем. Неважно — чего. Главное — испытывать. Убегал из школы на автомобильный завод. Сам пришел на «Звезду» и участвовал в сотнях экспериментах в барокамере и на центрифуге. По договоренности с Королевым и Глушко мы лучших своих испытателей направляли в отряд космонавтов. Но их всегда тормозили жесткие медицинские комиссии. Володя преодолел комиссию врачей, потому что с детства занимался спортом. Но тут на его пути встала мандатная комиссия: ведь он был не рабочий, а сын генерального конструктора. Но ведь он не был в этом «виноват», поэтому в конце концов его приняли, через пять лет получил диплом космонавта-испытателя. А потом случилась перестройка, и экипажи стали комплектовать по принципу: есть десять миллионов — лети, нет — подожди. Он подождал-подождал и вернулся на «Звезду», испытал систему аварийного спасения для спортивных самолетов, стал Героем России. Есть у нас такой принцип: испытателей принципиально новых систем представлять к высшей награде. Ведь если испытывается самолет, есть надежда на катапультное кресло, а если испытывается само кресло?.. Мы очень тщательно все отрабатываем, поэтому за все годы имели только один трагический случай и не по «вине» кресла. Кстати, все наши испытатели — добровольцы. Это рабочие, инженеры, врачи.[b]— Гай Ильич, а что представляет наибольшую сложность в работе генерального конструктора? [/b]— Умение предвидеть на десятки лет вперед. Создание конечного продукта — долгий процесс, включающий разработку научных основ, конструирование, испытания и доводку и только потом — внедрение в серийное производство. После того, как изделие поступит в армию, оно служит двадцать, тридцать, более лет и может оставаться в солдатских руках в конечном итоге лет через 30—40 от начала разработки. Так вот, самое сложное — создать такое изделие, которое и через 30—40 лет не вызывало бы у человека, который им пользуется, отрицательных эмоций.[b]— Вот уж это вам не грозит. Недавно я была свидетельницей того, с каким почтением Эдмонд Маршаге, руководитель полетов знаменитого аэрошоу в Ле Бурже, говорил о катапультных креслах вашей фирмы: благодаря им накануне спаслись двое наших летчиков. В обращенном на вас взгляде генерального управляющего аэрошоу сквозило нескрываемое восхищение. А ведь кресла как раз не новые: основная базовая модель прошла государственные испытания, по вашим же словам, в 1969 году.[/b]— Наши кресла сейчас всеми специалистами признаны лучшими в мире. Но безопасность летчика при покидании самолета зависит не только от них, а от целого комплекса средств, в который входит и защитный шлем, и маска, и система сброса фонарей. У Владимира Ильюшина, например, на высоте двадцать километров дважды слетал фонарь. А чтобы погибнуть, достаточно одного раза. Спасло высотное снаряжение. В отличие от других фирм мы не занимаемся узкой специализацией — только креслами или только шлемами, а создаем комплекс. Конечная цель — обеспечить высокую работоспособность пилота, чтобы он мог использовать эффективность летательного аппарата на всю катушку.Потому что если сделать аппарат, а летчик на нем летать или воевать не может, то что толку от этого аппарата? А уж если наступает фатальная ситуация, мы летчика спасаем, и не для инвалидного кресла. На подготовку летчика, например, в Америке тратится порядка десяти миллионов долларов. Это примерно треть цены всего боевого комплекса.[b]— Гай Ильич, если оборонный заказ сократился до минимума, то ведь у фирмы существует опыт применения ваших прогрессивных технологий в народном хозяйстве...[/b]— Если мы в экстремальных условиях обеспечиваем летчикам-истребителям боеспособность — «дышим» за них, сохраняем зрение, слух, то уж на земле-то сумеем справиться с больными, травмированными — и справляемся. По статистике 80—85 процентов попавших в автокатастрофы людей погибают. Наш противошоковый костюм гарантирует человеку с тяжелыми полостными ранениями жизнь в течение пяти-шести часов.Появляется резервное время, столь необходимое для спасения. В Америке каждый пост и полицейская машина имеют противошоковые костюмы, и стоят они там существенно дороже наших. Нужны они и пограничникам в горных районах. Когда в Приднестровье шли бои, начальник Раменской Скорой помощи добровольно уехал туда с нашими противошоковыми костюмами и спас шестерых солдат со сложными полостными ранениями.Все были доставлены в госпиталь и остались живы. Но ни армия, ни МЧС, ни медики интереса не проявляют — нет средств.[b]— Вы, должно быть, как-то по-особому остро чувствуете человеческую боль? [/b]— Вместо ответа приведу другой пример. Мы создали производство костюмов для лечения церебрального паралича у подростков и для восстановления после инсультов. Есть государственная программа, центры лечения по России. Но дело идет не очень здорово, поскольку Минсоцзащиты хоть и имеет средства в бюджете, но программу не финансирует. Так что боль мы чувствуем и как решать проблемы знаем, но остаемся невостребованными. Мы понимаем, что сейчас в России нет денег не только на научно-исследовательские и конструкторские работы, но даже на солдатское довольствие, и не ждем, что государство будет содержать наши аэродинамические трубы, центрифуги и барокамеры. Поскольку являемся владельцами уникальных технологий и высокоинтеллектуальных разработок, будем прорываться на рынок, продавать то, что уже сделано. Мы получили даже право выхода на внешнеэкономический рынок, но не успели им воспользоваться, как Дума приняла новый закон, сводящий наши внешнеэкономические амбиции к нулю. Даже министр экономики называет этот закон вредным. А пока мы действуем через ГК «Росвооружение» и вот уже скоро год как пытаемся подписать дополнение к основному контракту, по которому адаптируем наше новое катапультное кресло к американским самолетам. Разрешение Конгресса США давно получено, а постановления нашего правительства нет как нет, а без него мы не можем получить деньги за свою работу. Лучший пример поддержки правительством своих производителей военной техники находим в Англии. Там внедрена система двухуровневого контроля, для боевой техники более жесткая, для остальной — менее. А вот у американцев «разрешительная» система не лучше нашей. Пока они согласовывали в своих коридорах власти возможность продажи американских авиационных кресел, английская фирма «Мартин Беккер» обошла их на повороте. Маргарет Тэтчер в свое время убедила Рейгана в том, что морская авиация США нуждается именно в английских креслах, — и президент согласился. Мы недавно участвовали в тендере на переоборудование части самолетов НАСА, так английский премьер-министр нашел время для лоббирования своих производителей. Российский же чиновник своего производителя никак не защищает, даже наоборот. Пока государство не повернется лицом к создателям передовой техники и не будет их поддерживать на мировом рынке, как это принято во всем цивилизованном мире, российской оборонке не подняться.И еще одно соображение. При реструктуризации оборонной промышленности нужно жертвовать не конструкторскими бюро и серийными заводами, обладающими высокими технологиями, а теми серийными заводами, которые в бытность СССР, когда были все условия, не могли работать с высокими технологиями. А вот если мы начнем гробить создателей этих технологий, окажемся в глубоком прорыве. Если государство наше не хочет стать сырьевым придатком, оно как угодно должно помочь выжить научным организациям и КБ, которые создают технологии завтрашнего дня.[b]— Гай Ильич, а что стало с тем вашим хлопкоуборочным комбайном? [/b]— Мы использовали в нем аэродинамический способ сбора, который приводил к противоречию со сложившейся технологией, по которой нужно было занять как можно больше людей.Требовалась смена всей технологической цепочки. После распада СССР на отработанных принципах был создан ряд машин для сбора колорадского жука и его личинок, а также для борьбы с другими сельскохозяйственными вредителями.