[i]В издательстве РОСПЭН вышли из печати книги государственных советников юстиции [b]А. Г. Звягинцева [/b]и [b]Ю. Г. Орлова [/b]из серии «Российские прокуроры — «Око государево», «Тайные советники империи», «Под сенью русского орла», «В эпоху потрясений и реформ», — повествующие о всех генерал-прокурорах России, и «Распятые революцией», рассказывающая о первых Прокурорах Союза ССР и РСФСР. Предлагаем вниманию читателей сокращенный очерк о судьбе заместителя Прокурора Союза ССР Г. К. Рогинского, который предполагается включить в один из последующих сборников серии.[/i][b]Дело заместителя Прокурора Союза ССР Григория Константиновича Рогинского началось в 1939 году. [/b]На протяжении последних лет он был самым ближайшим сподвижником А. Я. Вышинского. Он курировал органы НКВД, утверждал почти все обвинительные заключения по так называемым «контрреволюционным» делам, участвовал в подготовительных заседаниях Военной коллегии Верховного Суда СССР, присутствовал во время казни лиц, осужденных к расстрелу. Иногда в отсутствие Вышинского исполнял обязанности Прокурора Союза ССР. Словом, он был необходим «главному инквизитору» страны. И тем не менее Рогинский сам был отдан в руки тех, с кем фабриковал дела.Мы до сих пор теряемся в догадках, почему это произошло, была ли хоть какая-то логика в этом самоуничтожении. Ведь те же Вышинский или Рогинский, направляя на казнь многих, в том числе своих соратников, с которыми бок о бок работали долгие годы, должны же были задуматься и над собственной судьбой? А не коснется ли и их самих эта кровавая круговерть? Г. К. Рогинский родился в 1895 году в г. Бобруйске в еврейской семье.Кроме него, у Константина Григорьевича и Анны Марковны были еще двое детей: сын Борис и дочь Ревекка. До Октябрьской революции Григорий Рогинский нигде не служил, давая в основном частные уроки. В 1918 году двадцатитрехлетний коммунист Рогинский (он вступил в партию в 1917 году) встретился с Н. В. Крыленко, который был тогда Председателем революционного трибунала и главным обвинителем по политическим делам. Эта встреча во многом определила его жизненный путь. Молодой человек приглянулся «прокурору пролетарской революции», который взял его своим техническим секретарем. Старательный и способный, Григорий Рогинский быстро завоевал доверие Крыленко, вскоре стал его «правой рукой». В 1921—1922 годах Григорий Константинович выдвинулся в число основных сотрудников трибунала. В последующие годы он работал в системе Верховного Суда РСФСР, сначала в Ростове-на-Дону, затем на Дальнем Востоке, а в 1925 году вернулся в Москву, где занял должность прокурора уголовно-судебной коллегии Верховного Суда РСФСР. Здесь он проработал до 1928 года, а затем стал старшим помощником Прокурора республики. В этом качестве он принимал участие во всех важнейших процессах того времени: шахтинском, промпартии и др. В 1929— 1930 годах Г. К. Рогинский был прокурором Северо-Кавказского края, после чего снова оказался в Москве.Когда Крыленко занял пост наркома юстиции РСФСР, он ввел Рогинского в коллегию наркомата.Вплоть до назначения Вышинского Прокурором РСФСР, Рогинский фактически был заместителем Крыленко по прокуратуре. По свидетельству Крыленко, Рогинский «болезненно» воспринял назначение Вышинского прокурором республики. «Он считал себя как бы обойденным, — вспоминал Николай Васильевич, — и первое время отношения у них с Вышинским не налаживались, и я боялся, что они не сработаются». Однако все обошлось, и в апреле 1933 года Рогинский уже активно помогал Вышинскому на процессе английских инженеров. Вскоре они уже настолько «приработались» друг к другу, что когда в июле 1933 года Вышинский был назначен заместителем Прокурора Союза ССР, он «потянул» за собой и Рогинского. Причем сделал это без согласия и ведома Н. В. Крыленко. Последний дал ему такую характеристику: «Он был точным, исполнительным работником, хорошим администратором, очень нажимистым и резким (до грубости), — но своего «я» практически ни во что не вносил, ни в область политических высказываний, ни в область теоретических дискуссий… Эта ограниченность его политического кругозора, его узость (а может быть, и заведомое скрывание и нежелание высказываться по острым вопросам) были причиной, что я не выдвинул его кандидатуру в Прокуроры РСФСР».В Прокуратуре Союза ССР Г. К. Рогинский занял вначале должность старшего помощника прокурора, а в апреле 1935 года, уже при прокуроре Вышинском, постановлением ЦИК СССР был утвержден вторым заместителем Прокурора Союза ССР. В эти годы он был легок на подъем и часто выезжал в командировки в различные регионы Союза: Дальневосточный край, Закавказье, Украина, Свердловск, Ростов-наДону и др. Вскоре он стал депутатом Верховного Совета РСФСР, получил орден Ленина.Г. К. Рогинский был непосредственно причастен к гибели многих людей, чьи обвинительные заключения он так бесстрастно утверждал. Среди них немало работников прокуратуры и юстиции, в их числе первый Прокурор Союза ССР И. А. Акулов, и. о. прокурора республики Ф. Е. Нюрина, нарком юстиции СССР Н. В. Крыленко, когда-то облагодетельствовавший самого Рогинского и другие.Направляя в суд дела в отношении бывших соратников, Г. К. Рогинский все же не был твердо уверен и в собственной безопасности. Об этом свидетельствует такой случай. Когда приводился в исполнение приговор в отношении И. А. Акулова, Рогинский присутствовал на казни вместе с заместителем наркома внутренних дел Фриновским. Обращаясь к Фриновскому, Акулов сказал: «Ведь вы же знаете, что я не виноват». Тогда Рогинский, который, по словам Шейнина, был «неспокоен за себя и делал все возможное, чтобы заручиться поддержкой и доверием со стороны работников НКВД», демонстрируя свою непримиримость к «врагу народа», стал осыпать бывшего Прокурора Союза ССР бранью. Впоследствии же в беседе с Шейниным он признавался, что далеко не был убежден в виновности Акулова, которого всегда считал «хорошим большевиком».Основания опасаться за свою судьбу у Рогинского были веские. Вышинский мог «сдать» его органам НКВД в любое время, что он и сделал 25 мая 1939 года, направив лично начальнику следственной части НКВД СССР Кобулову строго секретное письмо. В нем он сообщал, что в уголовном деле бывших судебных и прокурорских работников Красноярского края, в частности в показаниях прокурора края Н. П. Черепова, имеются данные о принадлежности Рогинского к контрреволюционной организации, якобы существующей в органах прокуратуры и суде.Однако при Вышинском Рогинский продолжал выполнять свои обязанности. Дамоклов меч опустился на него только в августе 1939 года, когда Вышинский перешел в Совнарком СССР. Новый Прокурор Союза ССР Панкратьев издал приказ, в котором «нашел» уважительную причину для увольнения Рогинского. В приказе было сказано следующее: «За преступное отношение к жалобам и заявлениям, поступившим в Прокуратуру Союза ССР, тов. Рогинского Григория Константиновича, несущего непосредственную ответственность за работу аппарата по жалобам и заявлениям, снять с работы заместителя Прокурора Союза ССР».На самом же деле причиной увольнения были не жалобы, а некий мифический «заговор прокуроров», в котором будто бы участвовал и Рогинский. Кстати, сам он многих прокуроров отправил под суд за аналогичные же «деяния».Почти месяц после этого Рогинского не трогали. Он был арестован лишь 5 сентября 1939 года. Постановление на арест вынес помощник начальника следственной части НКВД СССР, а утвердил нарком внутренних дел Берия. Санкцию на арест дал Панкратьев. В постановлении отмечалось, что «имеющимися материалами в НКВД Рогинский Г. К. достаточно изобличается как один из руководящих участников антисоветской правотроцкистской организации, существующей в органах прокуратуры».В отличие от многих политических дел того времени, когда трагическая развязка наступала довольно скоро, дело Г. К. Рогинского расследовалось почти два года. Первое время он держался очень стойко и категорически отрицал какую-либо вину. Судя по всему на него было оказано жесточайшее психологическое давление, так как Рогинский в тюрьме вдруг стал проявлять «истерические реакции», которые выражались в плаксивости, боязни ложиться в кровать из-за того, что на него «падают стены и он проваливается в пропасть». В начале января 1940 года его осмотрели врачи, которые констатировали, что он «душевной болезнью не страдает и обнаруживает ряд навязчивых ярких представлений неприятного характера, связанных со сложившейся для него ситуацией».17 января 1940 года состоялась очная ставка Рогинского с одним из основных его «разоблачителей», бывшим прокурором Приморской области А. А. Любимовым-Гуревичем. По словам последнего, Рогинский был активным участником антисоветской троцкистской организации. Григорий Константинович назвал эти показания «ложью и клеветой». Тем не менее в тот же день, устав от бесплодной борьбы, Рогинский написал письмо на имя Берии.«Настоящим заявляю, — писал он, — что прекращаю сопротивление следствию и стану на путь признания своей заговорщической работы против Советской власти. Подробные показания дам на следующих допросах. Я должен собраться с мыслями и вспомнить все подробности вражеской работы, как своей, так и своих сообщников».По всей видимости, этим письмом Рогинский хотел лишь получить для себя небольшую передышку и не имел намерения давать развернутые показания. Во всяком случае в протоколе очередного допроса (от 9 марта 1940 года) записано: [i]«Участником антисоветской правотроцкистской организации я никогда не был, поэтому виновным себя в предъявленном мне обвинении я не признаю. Я признаю себя виновным лишь в том, что, работая заместителем Прокурора Союза ССР, я вместе с другими лицами допустил в своей работе ряд преступных, по существу, антисоветских действий, за которые я должен нести уголовную ответственность».[/i]Далее произошел следующий диалог со следователем: [i]«[b]Вопрос. [/b]В чем же конкретно заключалась ваша антисоветская деятельность в Прокуратуре СССР? [b]Ответ. [/b]Я сейчас не могу дисциплинировать свои мысли для того, чтобы рассказать о всей своей преступной работе.[b]Вопрос. [/b]Рогинский, вы государственный преступник и вам надлежит говорить на следствии не об облегчении тюремного режима, а о своих вражеских делах. Прекратите крутиться и приступайте к показаниям. [b]Ответ. [/b]Прошу мне изменить тюремные условия. Я не в состоянии рассказывать следствию о своих преступлениях.[b]Вопрос. [/b]До сих пор упорно не желаете давать показания, ссылаясь на свое нервное расстройство. Прекратите свои увертки и говорите правду о ваших вражеских делах.[b]Ответ. [/b]Я уже говорил, что при таком психическом состоянии, в котором я сейчас нахожусь, я не могу давать показания о своих преступлениях. [b]Вопрос. [/b]Из имеющегося у следствия акта психиатрической экспертизы видно, что ваше нервное расстройство — сплошная симуляция. Не валяйте дурака, а приступайте немедленно к показаниям.[b]Ответ. [/b]Я не симулянт. Все мои мысли направлены к тому, чтобы дисциплинировать себя и приступить к показаниям о своей преступной работе. Но я не могу взять себя в руки».[/i]Следователю и на этот раз не удалось сломить Рогинского. Следующий протокол его допроса был оформлен 29 марта 1940 года. Допрашивался он ночью. Рогинский опять заявил о том, что в «этой тюрьме» не может давать показания и просил перевести его в другую, имеющую более «щадящий» режим.Только через год следователь «вырвал» у него признательные показания. 19 апреля 1941 года Рогинский «признался» в том, что еще в 1929 году, в период пребывания на Кавказе, у него возникло сомнение в правильности политики партии, а с более позднего времени он, являясь участником правотроцкистской организации, вел активную борьбу с партией и Советским правительством «путем проведения подрывной работы в органах прокуратуры».А спустя еще два месяца он сказал: «Начиная с 1936 года, по заданию организации я проводил вредительскую работу в Прокуратуре Союза ССР по трем линиям, а именно: по жалобам, по делам прокурорского надзора и по линии санкционирования необоснованных арестов».Хотя Г. К. Рогинский и на этот раз говорил о своих «преступлениях» лишь в общих чертах, следователя вполне устроили его показания, и он стал готовить дело для направления в суд. 7 июля 1941 года следователь составил обвинительное заключение, которое было подписано руководителями следственной части и утверждено заместителем наркома госбезопасности СССР Кобуловым. 9 июля на нем появилась резолюция заместителя Прокурора Союза ССР Сафонова: [i]«Обвинительное заключение утверждаю.Направить дело в В[оенную] К[оллегию] Верхсуда СССР».[/i]Г. К. Рогинский официально обвинялся в том, что он: [i]«1. Являлся одним из руководящих участников правотроцкистской организации, существовавшей в Прокуратуре СССР, и проводил вредительскую работу, умышленно извращая революционную законность. Давал необоснованные санкции на массовые аресты и сознательно, с целью вызвать недовольство населения против Советской власти, не принимал никаких мер по жалобам осужденных и их родственников. 2. Проводил вербовку новых участников в к[онтр]р[еволюционную] организацию, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-1а, 17-58-8, 58-7 и 58-11 УК РСФСР».[/i]Дело по обвинению Г. К. Рогинского слушалось на закрытом заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 29 июля 1941 года. Ни обвинителя, ни защитника на нем не было. Председательствовал Кандыбин, ему помогали судьи — военные юристы 1-го ранга Чепцов и Буканов, а секретарем был младший военный юрист Мазуров. В отличие от многих политических дел, слушавшихся всего 15—20 минут, дело Рогинского рассматривалось более обстоятельно, а протокол составлен достаточно подробно, так что можно проследить за тем, как Рогинский защищал себя.После некоторых формальных вопросов о личности подсудимого, ходатайствах и т. п. председательствующий Кандыбин огласил обвинительное заключение. На вопрос о виновности, Рогинский ответил: [i]«Предъявленное обвинение мне понятно, виновным себя в антисоветской деятельности не признаю. Я виноват в том, в чем виноваты все прокурорские работники, проглядевшие вражескую работу органов НКВД в системе суда и прокуратуры».[/i]После этих слов Кандыбин приступил к «изобличению» подсудимого, оглашая те или иные показания «свидетелей». Начал он с заявлений бывшего Главного военного прокурора Розовского, который на следствии сказал, что Рогинский «препятствовал борьбе с фальсификацией следствия», не допускал «рассылки на места для расследования жалоб обвиняемых на неправильные методы следствия». Эти действия он расценил как «антисоветские».Г. К. Рогинский сказал на это, что о фальсификации дел ему не было известно. Дела к нему поступали законченными, и он утверждал обвинительные заключения. О поступлении жалоб заключенных «на противозаконное ведение следствия» знало и руководство Прокуратуры СССР.С такой же настойчивостью Рогинский отвергал показания Острогорского, Леплевского, Крыленко, Любимова-Гуревича и др. Видя такое упорство, председательствующий решил воспользоваться «признательными» показаниями самого Рогинского, данными им в самом конце предварительного следствия. Выслушав их, Рогинский сказал: «Это не ложь. Человеческие силы имеют тоже предел. Я держался два года, не признавая себя виновным в антисоветских преступлениях, больше терпеть следственного режима я не мог.Следствием не добыто данных о том, кем я был завербован в антисоветскую организацию, где и когда. Это обстоятельство очень важно для доказательства моей вины».Так и не добившись от Рогинского признательных показаний, Кандыбин закрыл судебное следствие и предоставил подсудимому последнее слово. В нем Г. К. Рогинский сказал: «Граждане судьи, в антисоветских преступлениях я не повинен. Я прошу проанализировать мой жизненный путь. Я всегда и везде проводил правильную политику партии и Советского правительства, я вел борьбу с троцкистской оппозицией. В 1925—1927 годах я беспощадно громил «рабочую» оппозицию, проникнувшую в Верховный Суд Союза ССР. Будучи на Кавказе, я вел ожесточенную борьбу с кулачеством. В то время Андреев [b](видный большевистский деятель. — Ред.)[/b] называл меня огнетушителем. Все последующие годы я по-большевистски вел борьбу с врагами партии и советского народа. Я повинен в том, в чем повинны все работники прокуратуры и суда, что просмотрели вражескую работу некоторых работников НКВД и что к следственным делам относились упрощенчески. Если суд вынесет мне обвинительный приговор, то это будет крупнейшей судебной ошибкой.Я неповинен. Жду только одного, чтобы мое дело объективно было доследовано».Суд удалился на совещание, и вскоре был вынесен приговор: [i]«Рогинского Григория Константиновича подвергнуть лишению свободы с отбытием в исправительно-трудовом лагере сроком на пятнадцать лет, с последующим поражением в политических правах на пять лет и с конфискацией всего, лично ему принадлежавшего имущества».[/i]Г. К. Рогинский избежал смертного приговора, который обыкновенно выносился по такого рода делам.Была ли тому причиной начавшаяся война или что-то иное — сказать трудно. Григорий Константинович Рогинский погиб в лагере. В ноябре 1992 года он был реабилитирован.