Как убивали Зощенко и травили Ахматову

[b]Преданья старины глубокой[/b]Сегодня о литературе не говорят. О писателях почти не вспоминают. Власть книгами не интересуется. Есть нефть, газ, недвижимость – это более весомо, престижно и денежно. Эти лакомые куски делят. Пилят.Распределяют. Рассовывают прибыли по карманам. А литература? Это даже не бедная Золушка, а какая-то несчастная бомжиха. Не сегодня-завтра зачистят. Останутся лишь Интернет да мобильные телефоны с sms-ками: «Киса, я купила пиво». А когда-то!..В славные советские времена литература была грозным идеологическим оружием, вокруг которого кипели шекспировские страсти и разыгрывались писательские трагедии.Так, 60 лет назад, аккурат в августе 1946 года, произошла очередная литературная катастрофа: вышло постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». Старшее поколение наверняка его помнит (и от ужаса содрогается), а молодым следует напомнить в назидание, как жили их предки и что им приходилось испытывать.Постановление ЦК было принято 14 августа. Первое сообщение о нем в печати появилось 20 августа. 21 августа – в «Правде», главной газете страны. 4 сентября состоялось заседание президиума Союза писателей по поводу постановления ЦК. И понеслось!..[b]На заседание вас вызовут…[/b]А началась эта вакханалия 7 августа, но до того тайно вызревала в кремлевских коридорах. В итоге группу ленинградских писателей (Саянов, Прокофьев, Лихарев, Капица, Левоневский, Никитин – господи, кто помнит сейчас эти имена?!) срочно вызвали в Москву.Дмитрий Левоневский вспоминал: «7 августа мы проходим в бюро пропусков ЦК. Поднимаемся в отдел агитации и пропаганды. Короткая встреча с Ждановым и Александровым. Получаем подтверждение, что предстоит обсуждение работы ленинградских журналов. Никаких подробностей. Лица спрашивающих непроницаемы. Одна реплика Александрова звучит в нашем сознании тревожно: «Просьба из гостиницы «Москва» никуда не уходить. На заседание вас вызовут… По телефону не разговаривать. Никого из московских писателей не приглашать. Ни с кем в контакты не вступать». Уходим из здания ЦК ошарашенные…»[b]Вождь дал команду «фас!»[/b]9 августа состоялось заседание оргбюро ЦК ВКП(б). На нем решался вопрос о ленинградских журналах, вопросы театральные, о репертуаре и еще два-три вопроса.Сохранились воспоминания Всеволода Вишневского: «Ровно в 8 заседание началось на 5-м этаже в Мраморном зале… Сталин был не в военной форме… Он бросал много реплик. Я по своей привычке записывал, так как считаю, что каждое слово, которое сказал товарищ Сталин, для нас важно и ценно».Далее Вишневский скрупулезно записал сталинские высказывания о Зощенко. О его рассказе «Приключение обезьяны»: «Рассказ ничего ни уму, ни сердцу не дает. Был хороший журнал «Звезда». Зачем теперь даете место балагану?..»О другом журнале: «Появились у вас в «Ленинграде» замечательные вещи, бриллианты, но почему теперь нет? Что, материала мало?..»О Зощенко: «Человек войны не заметил. Накала войны не заметил. Он ни одного слова не сказал на эту тему… Почему я недолюбливаю Зощенко? Зощенко – проповедник безыдейности… и советский народ не потерпит, чтобы отравляли сознание молодежи… Не обществу перестраиваться по Зощенко, а ему надо перестраиваться, а не перестроится, пускай убирается к чертям».«А Анна Ахматова? Что у Анны Ахматовой можно найти? Одно, два, три стихотворения… У нас журналы не частные предприятия… Наш журнал – журнал народа. Он не должен приспосабливаться к Ахматовой. Нам надо воспитывать новое, бодрое поколение, способное к преодолению любых трудностей…»Вождь дал команду «фас!»[b]«Пасквилянт» и «барынька»[/b]И Всеволод Вишневский первым оскалил зубы. Уже на следующий день, 10 августа, в газете «Культура и жизнь» появилась его статья «Вредный рассказ Мих. Зощенко».Встречаясь с американскими журналистами в том же августе, Вишневский говорил: «Толкуют о Зощенко… Кто он такой? Офицер царской армии, человек, который перепробовал ряд профессий без удач и толка и начавший в 1922 году писать сатирические рассказы… Они в ту пору били мещан, обывателей… Но потом в стране произошли грандиозные изменения. Страна в 9 раз удвоила свой индустриальный потенциал… А Зощенко, замкнутый, угрюмый, стареющий, все продолжал писать свои сатиры… Это надоело… Это раздражало…» Таково частное высказывание, вдохновленное решением сверху. А постановление ЦК уже расставило все точки над «i».Находящемуся в Париже Илье Эренбургу Николай Тихонов рассказывал, как Сталин заявил, что Ахматова и Зощенко – «враги».Жданов выступил в Ленинграде перед писателями. Он говорил о Зощенко: «пошляк», «пакостничество и ерничество», «пасквилянт», «бессовестный литературный хулиган». Об Ахматовой: «поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и молельной».[b]Идеальные кандидатуры[/b]Сегодня мы знаем больше, чем знали тогда. Постановление о литературе имело отнюдь не литературную подоплеку, а политическую, и отражало аппаратную интригу: технократы-прагматики (Берия, Маленков) против ленинградцев-русофилов (Жданов, Кузнецов, Вознесенский).Жданова поставили в такое положение, что он был вынужден не только рявкнуть на писателей и на всю интеллигенцию, но и нанести удар по своим. После чего началась адская кампания против «раболепствующих перед Западом антипатриотов», то бишь космополитов.Примечательно, что ошельмованные Ахматова и Зощенко в некотором смысле попали под удар случайно: нужны были знакомые имена, а они под литературные репрессии подходили почти идеально. Имена, а не жизни. Их не арестовали, не сослали, не расстреляли. Просто отлучили на некоторое время от литературы. Ахматова выдержала удар, не сломалась. А вот Зощенко сломался, что и привело его к ранней смерти.Михаил Зощенко никак не мог понять, почему его пинали ногами и власть, и коллеги. Он спросил могущественного Фадеева, в чем дело, и тот ответил: «На тебя обиделся сам хозяин: писать надо непременно ему. И Зощенко написал письмо Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Я никогда не был антисоветским человеком…» И в конце письма: «Я никогда не был литературным пройдохой или низким человеком, или человеком, который отдавал свой труд на благо помещиков и банкиров. Это ошибка. Уверяю Вас».Спасая мужа, и Вера Зощенко обратилась к Сталину с пространным посланием: «Цель моего письма – чтоб Вы поверили, что Михаил Зощенко никогда не был и не мог быть антисоветским человеком, пошляком и грязным пасквилянтом, что дело всех честных советских людей – и его дело, в котором он кровно заинтересован, что он всегда думал, что своим трудом приносит пользу и радость советскому народу, что не с злорадством и злопыхательством изображал он темные стороны нашей жизни, а с единственной целью – обличить, заклеймить и исправить их. Цель моего письма – чтобы Вы, кого я так высоко ставлю, мнением кого дорожу, как святыней, знали правду. Я ничего не прошу, потому что просить нечего…» Письма не помогли. Вполне возможно, что вождь даже не удосужился их прочитать.А тем временем пункт постановления ЦК «прекратить доступ в журнал произведений Зощенко, Ахматовой и им подобных» начал активно осуществляться. Кислород был перекрыт.[b]«Миша, не погуби!»[/b]«Мне теперь почти никто не звонит, – говорил Зощенко Леониду Утесову, – а когда я встречаю знакомых на улице, некоторые из них, проходя мимо меня, разглядывают вывески на Невском так внимательно, будто видят их впервые».Один из таких знакомых с криком: «Миша, не погуби!» – перебежал от Зощенко на другую сторону тротуара. Печататься было невозможно, и Зощенко приходилось заниматься поденной работой – переводами, правкой, чтобы не умереть с голода.Он, кстати, блистательно перевел повести финского писателя Майю Лассила – «За спичками» и «Воскресший из мертвых».В одном из писем в ноябре 1950 года Зощенко писал: «…я теперь стал настоящим переводчиком… фамилию мою поставили в книге столь мелкой печатью, что не сразу можно отыскать. Но под старость я вовсе растерял остатки честолюбия…» Из письма к Федину: «…Выхожу из четырехлетней беды с немалым уроном – «имение разорено, и мужики разбежались». Так что приходится начинать сызнова. А за эти годы чертовски постарел и характер изменился к худшему, – как видишь – стал даже просить денег, чего ранее не бывало…»[b]Перепуганная душа[/b]Сталин умер 5 марта 1953 года, а в июне того же года Зощенко вновь приняли в Союз писателей.В начале 1958 года он писал Корнею Чуковскому: «С грустью подумал, что какая, в сущности, у меня была дрянная жизнь, ежели даже предстоящая малая пенсия кажется мне радостным событием. Эта пенсия (думается мне) предохранит меня от многих огорчений и даст, быть может, профессиональную уверенность…» И далее с горьким вздохом: «писатель с перепуганной душой – это уже потеря квалификации…» «Последний раз я видел его в апреле 1958 года, – вспоминал Корней Чуковский. – Он приехал совершенно разрушенный, с потухшими глазами, с остановившимся взором. Говорил медленно, тусклым голосом, с долгими паузами… Я попробовал заговорить с ним о его сочинениях. Он только махнул рукой: «Мои сочинения? Какие мои сочинения? Их уже не знает никто. Я же сам забываю свои сочинения…» 22 июля 1958 года Михаил Зощенко умер, не дожив неделю до 63 лет.«Гражданскую панихиду провели на рысях. Союзное начальство дрейфило», – так выразился писатель Пантелеев. Хоронили Михаила Михайловича в Сестрорецке. Хлопотали о Литературных Мостках – не разрешили. А сгубили ведь классика русской литературы. Не поставили к стенке, но убили иным способом. И остается только вспомнить строки из одного рассказа Зощенко: «Рисуется замечательная жизнь. Милые, понимающие люди. Уважение к личности. И мягкость нравов. И любовь к близким. И отсутствие брани и грубости…» («Страдание молодого Вертера», 1933).[b]Наотмашь[/b]А теперь вспомним Анну Андреевну Ахматову. В августовском постановлении ЦК 1946 года о ней сказано: «Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии.Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетизма и декадентства, – «искусства для искусства», не желающего идти в ногу со своим народом, – наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимыми в советской литературе». Вот так, наотмашь.«Вещунья, свидетельница, плакальщица», – называл Ахматову Сергей Аверинцев. Она в 1917 году пророчески писала:[i]Теперь никто не станет слушать песен.Предсказанные наступили дни.Моя последняя, мир больше не чудесен,Не разрывай мне сердце, не звени.Еще недавно ласточкой свободнойСвершала ты свой утренний полет,А ныне станешь нищенкой голодной,Не достучишься у чужих ворот.[/i]Чужие ворота – это тюрьма, куда был посажен во времена сталинских репрессий сын Анны Ахматовой – Лев Гумилев. Он стал заложником, а она вместе с народом испила горькую чашу страданий и слез:[i]Это было, когда улыбалсяТолько мертвый, спокойствию рад.И ненужным привеском болталсяВозле тюрем своих Ленинград.И когда, обезумев от муки,Шли уже осужденных полки,И в короткую песню разлукиПаровозные пели гудки.Звезды смерти стояли над нами,И безвинная корчиласьРусь Под кровавыми сапогамиИ под шинами черных марусь.[/i]Черные маруси – это машины, которые ночами приезжали за жертвами, чтобы их арестовать.[b]Августовский гром[/b]В августе 1954-го из Прокуратуры СССР пришел ответ на очередное ходатайство Анны Андреевны: «Для пересмотра приговора Льву Гумилеву нет никаких оснований». И точка.Так что литературное постановление ЦК для Ахматовой стало всего лишь очередным пинком власти. «В тюрьме, в могиле, в сумасшедшем доме,/Везде, где просыпаться надлежит/Таким, как я…» – писала Ахматова в одном из стихотворений 1955 года.Вернемся к началу нашего рассказа. 1946-й – первый мирный послевоенный год. В апреле Ахматову пригласили в Москву. Она выступала в Колонном зале Дома союзов. Москва и вся страна были воодушевлены надеждами. Осенью обещали отменить карточную систему. А в августе грянул гром… Предназначенное к выходу в свет «Избранное» Ахматовой не вышло. И лишь 12 лет спустя, в декабре 1958 года, был подписан к печати тоненький вишневый сборничек Анны Андреевны – 127 страничек, из них почти половина – переводы. Да еще со списком опечаток: напечатано «мрагные» – читать «мрачные».[b]Царица Анна Российская[/b]В отличие от Зощенко, Анна Ахматова мужественно перенесла все злоключения судьбы, а их было немало.[i]А здесь, в глухом чаду пожара,Остаток юности губя,Мы ни единого удараНе отклонили от себя.[/i]Это было написано до 1946 года и, как всегда, пророчески точно. Недаром Анну Андреевну звали Кассандрой.Постепенно тучи рассеялись, и на поэтическом горизонте вновь ярко засияла звезда Анны Ахматовой. Ну а кто теперь помнит грозы и молнии Андрея Жданова, этого сталинского сатрапа? Пожалуй, только историки. А Ахматову знают все. Она – царица Анна Российская. И все же, все же…В автобиографической прозе Ахматовой можно прочитать: «Теперь, когда все позади – даже старость, и остались только дряхлость и смерть, оказывается, все как-то, почти мучительно проясняется – (как в первые осенние дни), люди, события, собственные поступки, целые периоды жизни. И столько горьких и даже страшных чувств возникает при этом…» Мужество мужеством, а горечь горечью.[b]На илл.: [i]Михаил Зощенко.[/b][/i]