[i]Утром 6 декабря 1923 года газета «Рабочая Москва» (ныне «Московская правда») вышла с анонсом на первой странице: «Вечерняя Москва». № 1-й выходит сегодня в 3 ч. дня.Ежедневно в 3 часа дня последние новости, телеграммы, происшествия».Назавтра, опять же на самом видном месте, утренняя столичная газета извещала о втором номере газеты вечерней. И так — ежедневно, весь декабрь.Выходные данные «Вечерки», напечатанные на ее последней, 4-й странице гласили: «Ответственный редактор Бор. Волин. Зам. редактора Мих. Кольцов. Издатель «Рабочая Москва».Позже пуповина, соединявшая «родительницу»-утреннюю газету с дочкой-«Вечеркой», была разрезана, но тогда и ту, и другую возглавлял Волин.[/i][b]«Мутнеет вода» [/b]В серой громадине Дома на набережной, в одной из более чем пятисот его квартир, живет пара немолодых супругов, выписывающая нашу газету уже 75 лет. Точнее сказать, поначалу ее получали родители Виктории Борисовны — и по другому адресу, а более 60 лет — уж точно сюда, на Берсеневку. И трехлетнюю Вику отец учил складывать слова по заголовкам первых номеров «Вечерки».Не в обиду будет сказано «старшей» газете, которую возглавлял Борис Михайлович, отец Вики, «Вечерка» была более домашней, более семейной, более доступной и близкой интересам горожан.— Отец гордился тем, что он сумел поднять в печати московскую тему, — рассказывает Виктория Борисовна. — Он считал, что «Рабочая Москва» — газета больше политическая, а «Вечерка», хоть, конечно, тоже не без политики, но все же больше — о городской жизни, о культуре.Есть темы, для Москвы, наверно, вечные, непреходящие. И надо признать, что мы, сегодняшние газетчики, ленивы и нелюбопытны, редко листаем старые подшивки «Вечерки». Разве неинтересно и нам, и нашим читателям сравнить «век нынешний и век минувший»? Вот заметочка о спорах по поводу дома, в котором родился А. С.Пушкин: «Последняя версия — это дом Бутурлиных у моста через Яузу», в которой за 75 лет так много воды утекло… В связи с юбилеем великого поэта решено построить самолет имени А. С. Пушкина… Вот сообщение о том, что археолог И.Стеллецкий нашел в селе Коломенском три потайных хода и часы поры Василия III работы монаха Лазаря — «чудо своего времени»… «Не покупайте у частных пекарей»… «Мутнеет водопроводная вода»… Бухарская республика подарила Москве слона… «Новый декрет о квартирной плате»… А вот и «политика» — заметка «Уберите тарзанщину!» — о «неслыханном в России» тираже 6-томного романа: «бесцветная растянутая бульварщина». Сообщается, что цензурный орган, Главлит, «завален» такой продукцией: «волна порнографии», «площадная брань, рифмованная в строчку»… А в МОНО (отделе народного образования) состоялось совещание о театральном репертуаре: «С точки зрения политической, безусловному запрещению подлежит репертуар, направленный против Советской власти и дискредитирующий Советскую власть… порождающий национальную ненависть… тенденциозно изображающий рабочий быт… чтобы не содержал… ярко выраженных сексуальных моментов… к затушевыванию классовых противоречий…».В. Ногин вернулся из Америки, где «получил кредиты…».В № 54 сообщено, что «в ближайшую получку рабочим будет выдаваться по одному серебряному полтиннику в счет заработной платы».Заголовок — «Первые шаги твердой валюты».№ 136 извещал: «Административный отдел Моссовета издал распоряжение, согласно которому все пивные лавки, кафе-рестораны, столовые и чайные обязаны… выписывать «Вечернюю Москву».Эх, нам бы сегодня такое распоряжение! «Вечерка» была явно популярной.Иначе зачем бы издавать распоряжение по московской милиции, о котором сообщалось в № 154: «привлекать к ответственности виновных в спекуляции газетой». Ее цена по номиналу составляла 7 копеек.Б. Волин оставался редактором той «Вечерки» восемь месяцев, до 29 июля 1924 года, когда в последний раз подписал ее 192-й по счету номер. Его сменил на этом посту А.Верхотурский, а 4 августа, с № 177, из газеты исчезла и подпись зам.редактора Мих. Кольцова.[b]«Он был партийным служакой» [/b]Идя в революцию, надо было придумать себе псевдоним, ясный, доступный массам. Ленин, Сталин… Почему бы не Волин? Впрочем, был еще один человек с таким псевдонимом, занимавший в советской иерархии еще более высокий пост, чем наш первый редактор.На беду у него была неподходящая фамилия Дураков. Сменил. А по Москве стала гулять такая эпиграмма: Был Дураков, Теперь он Волин.Был дураком, Теперь — тем боле.У Бориса Волина, по рождению — Иосифа Фрадкина, вступившего в партию большевиков еще в 1904 году, этого природного изъяна, слава богу, не было. Он был замечательный оратор, эрудит, острослов, а в журналистику пришел спустя три года на Урале, где создал нелегальную газету «Уфимский рабочий» и вскоре угодил в тюремную камеру-одиночку. Потом — двухлетняя эмиграция во Францию, а после возвращения — учеба на юридическом факультете Московского университета и участие в революционной работе. В 1917 году после Февральской революции он — член МК большевиков и сотрудник газеты «Социал-демократ».Так что открывал спустя шесть лет столичную «Вечерку» не заскорузлый номенклатурщик, а человек, принадлежавший к влиятельному тогда клану журналистов. Рядом с ним был широко известный журналист Михаил Кольцов, расстрелянный в 1938 году как «враг народа» после возвращения из Испании, и брат Кольцова, уже тогда знаменитый карикатурист Борис Ефимов, позже женившийся на сестре Волина, Раисе.— Я познакомился с ним в 1920 году, в Харькове, где Волин был в ту пору председателем губревкома, — рассказывает 98-летний Борис Ефимов, живущий в «известинском» доме на набережной им. Т. Шевченко. — Я услышал его на митинге в городском цирке и понял, что это оратор божьей милостью. Он поразил меня темпераментом, яркой, образной речью. Публика слушала его, затаив дыхание… Но самое замечательное — то, что он уцелел… Это, конечно, загадка волинской биографии. Потому что совсем недостаточно было того, что он, по словам Б. Ефимова, «твердо примкнул к генеральной линии». «Никто бы не удивился, если б его забрали, как забрали и уничтожили моего брата Михаила Кольцова».В 1924 году в издании «Рабочей Москвы» 20-тысячным тиражом вышла брошюрка «12 биографий»: Бухарин, Дзержинский, Зиновьев, Калинин, Каменев, Куйбышев, Рыков, Смирнов, Сталин, Томский, Троцкий, Фрунзе. В 1938 году в живых оставалось только двое — Сталин и Калинин, остальные умерли либо сами, либо с помощью первого. Автор брошюры Б. Волин писал, в частности, о том, что Троцкий — «организатор Красной Армии» и что «под его умелым и талантливым руководством» она «очистила территорию СССР от белых банд». Сталин выглядел куда как скромнее, и только спустя почти десять лет Волин в своем учебнике «Политграмота», вышедшем несколькими изданиями и 150-тысячными тиражами, повинуясь «генеральной линии», сообщал, что «тов. Сталин является организатором Красной Армии», и в полном соответствии с истиной, что он «подлинный ленинец».После ухода из «Вечерки» Б. Волин побывал на дипломатической работе в Париже, откуда был выслан, но сумел возвратить Отечеству уникальные документы, связанные с А. С. Пушкиным. Потом в Вене руководил корпунктом ТАСС. А последующая его работа во главе цензурного ведомства — Главлита — не лишена пикантности. Он, например, никак не решался разрешить к выпуску «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, усмотрев в романе, как вспоминает Б. Ефимов, «похождения жулика в стране дураков».Можно признать, что Волин правильно понял суть этой сатиры. Но за негативное отношение к советской сатире его позднее, не называя имени, покритиковал Мих. Кольцов, выступая на первом писательском съезде. На писательской же «тусовке» в объединении «Жургаз», которым Кольцов руководил, Валентин Катаев на просьбу «что-нибудь прочитать из своих рассказов» язвительно ответил: «А Борис Михайлович нам что-нибудь запретит».Произошла ссора, да такая, что Кольцову пришлось разнимать.Зато вождь был доволен, когда получил из Главлита сигнальный экземпляр книжечки С. Маршака со стихотворением «Мистер Твистер».Сегодня Виктория Борисовна хранит по-своему уникальный экземпляр этой книжки с резолюцией: «Тов. Волину. Можно разрешить.И. Сталин» — и конверт с грифом: «Строго секретно», и адресом, уже рукописным, — «Весьма срочно.Лично. Главлит. Волину».Впрочем, стоит ли упрекать Волина в запретительстве? Может, как умный царедворец, он обеспечил Маршаку высшее благословение? В Театре им. Вахтангова, где Волин был членом худсовета, готовили к выпуску «Интервенцию», но на просмотре кто-то из чиновников НКИД сказал, что спектакль выпускать нельзя, поскольку он может испортить налаживающиеся добрые советско-французские отношения. Не без участия Волина, служившего зав. отделом печати НКИД, Рубен Симонов пригласил в театр главу внешнеполитического наркомата Литвинова. И тот сказал: «…Какая же это дружба, если ее может разрушить один спектакль? Играйте!».Зять Волина известный театральный деятель Борис Голубовский, рассказав этот эпизод, заметил: — Борис Михайлович трезво понимал ситуацию и ясно оценивал мелочность чиновников-перестраховщиков. Но он был идеалист, он верил, что правда существует… Тот же Литвинов запретил показывать в другом театре пьесу «Чемпион мира» — о выборах президента США, сказав: «Вы с ума сошли? При наших отношениях с Америкой?». Вопросы будут?..Нельзя понять нашу историю, не поняв людей, которые ее творили.[b]Он закопал партбилет [/b]— У него был счастливый жребий, — утверждает Борис Ефимов. С ним нельзя не согласиться.В 1937 году арестовали всю коллегию наркомата просвещения, кроме вдовы Ильича Н. К. Крупской и Б. М. Волина. Но в его домашнем кабинете-библиотеке долго еще стоял небольшой чемоданчик с теплыми вещами, а по ночам было слышно, как в огромный двор Дома на набережной приезжали машины, чтобы увезти очередного «врага народа». Первый инфаркт случился у здоровяка Волина именно в ту пору.— Было много ночных стуков. Но в семье старались не говорить о репрессиях, — вспоминает Виктория Борисовна.А вот что сохранила удивительно цепкая память Бориса Ефимова — «ровесника века», как он себя называет: — Бывало, захожу к брату в редакцию, он ходит по кабинету и говорит: «Ничего не понимаю. Откуда у нас вдруг взялось столько врагов? И как только они попадают туда, моментально признаются… По моему положению одного из редакторов «Правды» это надо другим разъяснять, а я, как последний обыватель, теряюсь в догадках»… Наверное, и Борис Михайлович думал так же. А вслух?.. Бывало, приду к себе в «Известия», и мне говорят: «Знаете, такой-то оказался врагом народа».«Оказаться» мог каждый. Как, например, брат Волина Александр, специально возвратившийся из США со словами: «Я приехал, чтобы меня арестовали». Большинство верило в справедливость: «Там разберутся». И Волин верил, тем более что ему повезло.Более того, осенью 1941-го профессор истории Б. М. Волин был направлен читать лекции на фронт и попал в окружение. Его спасли пожилой возраст (55 лет), гражданская одежда, толстые очки и то, что он успел закопать свой партбилет, а один из притаившихся от немцев предсельсовета выдал справку, что ее обладатель — профессор МГУ Новицкий, находящийся на отдыхе в деревне.В 50-е годы у нас на юрфаке читал лекции по римскому праву старичокпрофессор Новицкий. Может, был он однокашником Волина и, сам не ведая, уступил ему свою фамилию.А тогда, в тылу у фашистов, Борис Михайлович создал партячейку, начал выпускать подпольную газету и в конце концов оказался в партизанском отряде, откуда сообщил о себе в Москву. Его вывезли на «У2», доставили сразу в МК партии к первому секретарю Щербакову, давнему знакомому, и тот распорядился немедленно выдать ему новый партбилет. Потом Волина наградили боевым орденом и партизанской медалью.Ну не счастливчик ли? Ведь за закопанный партбилет другим выдавали билет «волчий», а то и на Колыму отправляли. А тут и немцы упустили, и свои не обидели.Впрочем, борьба против «безродных космополитов», развернувшаяся в конце 40-х, его не обошла. Но когда был убит его друг Соломон Михоэлс и когда дочь и ее вполне русские подруги-студентки говорили о разгуле антисемитизма, Волин все еще отторгал от себя черные мысли.— Это были романтическая честность и внутреннее нежелание знать, — считает В. Волина. — Он продолжал думать, что это случайные ошибки. Но в конце своей жизни он потерпел два краха. Первый — смерть жены, моей мамы, которую он любил нежно и возвышенно. На мамином обручальном кольце было выгравировано «Наш священен союз», а на папином — «Я его никогда не разрушу…». Второй крах — ХХ съезд партии и доклад Хрущева. Это стало для отца колоссальной трагедией.16 февраля 1957 года в «Комсомольской правде» под рубрикой «Беседы старого пропагандиста» вышла статья Б. М. Волина. На полях газеты рукой его дочери написано: «Последний разговор с редактором 15.2 в 22 часа, в 24 часа Б. М. не стало…».