[b]Когда Сталину предложили создать городок писателей, он не стал возражать. Напротив, идея эта показалась вождю очень своевременной – за писателями будет намного легче присматривать.[/b]Максим Горький лично выбирал место, найдя его по старой летописи, где указывалось, что Переделкино стоит на судоходной реке Сетуни. Но даже 70 лет назад, в августе 1935 года, первые поселенцы, въехав на свои дачи, не обнаружили поблизости никакой реки. Только широкий ручей с одноименным названием.А узнала я все эти подробности от самого старого жителя писательского городка, академика Вячеслава Иванова, сына писателя Всеволода Иванова.Десять лет назад мы с мужем получили сторожку на ивановском участке. По улице Павленко, дом № 4. Правда, сначала, как мне рассказал Вячеслав Всеволодович, улиц не было. Они появлялись постепенно, по мере умирания писателей. Эдакая живая очередь за славой.Часть писательских дач была построена на кладбище. И еще долго какие-то родственники пытались приходить к своим могилкам. На участке некогда широко известных и обласканных властью Павленко и Федина до сих пор находят могильные плиты.Должна признаться, меня одолевали тени ушедших. И неудивительно: справа от нас жил Пастернак, сзади – застрелился Фадеев, а напротив, в левой части дачи Ивановых, покончила с собой Лиля Брик. Однако мало кто знает, что произошло с первыми жильцами дачи слева от нас, той, где теперь живет драматург-банкир Шатров.Я тоже долго не знала, пока не расспросила у Вячеслава Вс. Ив[i][b]а[/b][/i]нова про его самых первых соседей. И хотя самому академику Ив[i][b]а[/b][/i]нову в ту пору не было и шести лет, помнит он их хорошо.Это была семья драматурга Афиногенова, некогда активного деятеля РАППа и автора нашумевшей пьесы о наших тюрьмах и лагерях. Жена Афиногенова Дженни была американской коммунисткой, которая прониклась необыкновенной любовью к России.Когда стали запрещать его пьесы и начались аресты людей из РАППа, Афиногеновы почувствовали приближающуюся опасность. И тогда Дженни написала письмо Сталину следующего содержания: [i]«Вам пишет американская коммунистка, любящая вашу страну. И поэтому все, что она напишет, будет правдой. А правда заключалась в том, что ее муж не сделал ничего плохого, верен партии, и не нужно его обижать».[/i]И Афиногенова не арестовали. Разрешили ставить пьесы и даже дали какие-то правительственные поручения. Которые его и погубили. Правда, по чистой случайности. Во время войны Афиногенов возглавлял Совинформбюро, эвакуированное в Куйбышев. Его послали на один день в командировку в Москву.И он оказался в здании ЦК партии на Старой площади как раз в тот момент, когда туда упала немецкая бомба.Дальше события развивались так: Дженни всю войну была неофициальным связующим звеном между властями и иностранными корреспондентами.Один раз ей даже разрешили поехать с детьми к бабушке в Америку. Они поплыли на корабле. Беда случилась на обратном пути, уже в Черном море. Сгорела та часть корабля, где находилась Дженни. Она погибла. Дочки остались. Они еще долго здесь жили, с отцом Афиногенова. Однажды он переходил нашу железную дорогу и попал под поезд. Дачу дали писателю Горбатову, о котором сейчас мало кто помнит.Когда начались аресты, дачи не успевали менять своих хозяев. Порой писатели одновременно получали ордер на дачу и ордер на арест. Особенно часто «страшные» машины ездили по улице Серафимовича. Там жил Корней Иванович Чуковский, приехавший в Переделкино после разгрома Ленинградского Детгиза и ареста мужа Лидии Корнеевны. Там же жила и поэтесса Вера Инбер, очень сомнительная личность, родственница Троцкого. Ей даже разрешили поехать к Троцкому, когда он был в Норвегии. Муж ее носил фамилию Страшун. Он был из медицинского начальства. Любил рассказывать, как его использовали в 37-м для уничтожения каких-то врачей.В Переделкине до ареста успели пожить Пильняк, Артем Веселый, Иван Катаев, Бабель, Зазубрин, Киршон.Из людей символистского племени здесь жила Шагинян – человек трагической сломленной судьбы. Жила здесь и последняя любовь Блока – Надежда Павлович. Здесь же была дача и у предпоследней любви Блока, Книпович, предмета популярного в те годы четверостишия:[i]О, как судьба к тебе жестока, какой восход, какой закат!Вначале были губы Блока, теперь Анисимова зад[/i].(Анисимов был большим литературным начальником).У Блока в дневниках есть записи: уходила Книпович, приходила Павлович.Первый дом творчества писателей был просто большой дачей семей на двадцать. Он стоял внизу, недалеко от фадеевской дачи. К сожалению, сгорел. В еще не сгоревшем доме творчества доживали свой век символисты. В конце войны там появились поэты Арсений Тарковский и Семен Липкин.Городок писателей расположен между двумя бывшими имениями: Самариных и Колычевых. Теперь в усадьбе истребленных Иваном Грозным Колычевых расположился Патриарх.А имение Самариных сначала сделали детским туберкулезным санаторием, а теперь детей выгнали, и, кажется, его продают с молотка. Самарины когда-то вырастили у себя в усадьбе ботанический сад с редчайшими породами деревьев и растений. Что с ними теперь стало – даже трудно представить.Кстати, Борис Пастернак был хорошо знаком по гимназии и университету с младшим Самариным. И есть основания считать, что многое из его судьбы и характера повлияло на образ Юрия Живаго.Вячеслав Всеволодович Иванов вспомнил, что довольно долго в Переделкине жила Надежда Яковлевна Мандельштам. Она всю жизнь прятала архив Мандельштама в калошах. Ведь если калоши велики, в них обычно вставляют бумагу. Вот и вставляла в них стихи Мандельштама на случай обыска. Сохранила все.Жил здесь и стукач Павленко, доносивший, в частности, на Мандельштама и получивший в наградуза свои заслуги вечную память – улицу, на которой стоит дача-музей Пастернака и на которой сегодня живут Андрей Вознесенский с Зоей Богуславской, редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин, поэт Олеся Николаева со священником – отцом Владимиром Вигилянским и сам Вячеслав Иванов, единственный живой свидетель семидесятилетней истории этого уникального городка.