Олег Митяев: Я в музыке предпочитаю портвейн

[b]В это трудно поверить, но 19 февраля 2006 года Олегу Митяеву исполняется 50 лет. Юбилейные концерты пройдут в Государственном Кремлевском дворце 18 и 19 февраля. Поздравить своего друга придут Тамара Гвердцители, Михаил Жванецкий, Андрей Макаревич, ансамбль «Песняры», Эльдар Рязанов, Александр Маршал, группа «Ума2рман», Сергей Безруков и другие.[/b]Как-то раз на одном очень представительном концерте две юные девушки, увидев у меня в руках программку, с надеждой спросили: а Митяев будет? Я заглянула внутрь – и сказала: нет, не обещают. Видели бы вы, какое разочарование отразилось на прелестных девичьих личиках! И я поняла, что именно Олегу Митяеву, возможно, удастся продлить жизнь авторской песни, которую в последнее время почему-то стало хорошим тоном хоронить.[b]– Олег, ваши концерты собирают полные залы, в том числе и такие огромные, как зал Большого Кремлевского дворца. И все-таки не покидает ощущение того, что авторская песня – это уходящая реальность…[/b]– Дело не в жанре, скорее в том, что люди разные, и среди них есть лирики. Если бы у авторской песни не было музыки, остались бы стихи. Если бы не было ни музыки, ни стихов, осталось бы отношение к жизни, при котором люди замечают грозу, дождь, запах озона, могут остановиться на улице, чтобы всем этим наслаждаться. То, чем я занимаюсь, можно назвать авторской песней, а можно – лирическим роком.[b]– А вас как называть – бардом?[/b]– Я всегда считал, что глупо отказываться от такой прекрасной компании, как Юлий Ким, Булат Окуджава, Виктор Берковский… Поэтому – что ж, пусть называют бардом.[b]– Кого вы особенно цените среди своих коллег?[/b]– Я заслушивался Александром Сухановым, Владимиром Ланцбергом, Александром Розенбаумом, уже не говоря о Городницком, Киме, Окуджаве, Визборе… Палитра авторской песни очень широка. От утонченных стихов Михаила Щербакова и Алика Мирзаяна до совсем уже простых песен. Есть даже хармсовское направление…[b]– Есть ли в авторской песне понятие учителя, школы?[/b]– Пожалуй, нет. Когда говорят: «сухановщина», «митяевщина», я не понимаю, что это такое. Хотя… Слушал я тут песню «Проститься» группы «Ума2рман». Мне понравилось, но только потом я понял, почему. Потому что было похоже на меня.[b]– На фестивале Булата Окуджавы в Кракове, помнится, вы исполняли песню «Работа есть работа». А если бы пришлось выступить на фестивале Владимира Высоцкого?[/b]– Недавно на концерте, посвященном дню рождения Высоцкого, я пел «За меня невеста отрыдает честно…» Неважно, кто герой песни, пусть даже комбайнер или зэк, но в ней должно быть настоящее переживание, она должна цеплять. Думаю, что не столько ты выбираешь песню, сколько она тебя.[b]– Как я понимаю, классика жанра авторской песни – это когда один человек пишет музыку, стихи и сам играет – как правило, на гитаре. Есть масса отклонений: Александр Городницкий ни на чем не играет, Вадим Егоров играет на фортепиано (хотя вроде бы уже овладел и гитарой), Сергей Никитин пишет музыку на чужие стихи... Ваше отклонение совсем уж странное: вы играете на гитаре, но рядом с вами находится еще один человек. Вот уже несколько лет это Леонид Марголин – по-моему, очень интересный музыкант... Зачем это нужно вам – и зачем ему?[/b]– Подобные вопросы мне задавали еще в то время, когда я работал в Челябинской филармонии. Я пригласил Константина Тарасова, чтобы он играл партию второй гитары. Точнее, первой. Хотелось, чтобы было, как говорится, покрасивше. Потом стали возникать подобные дуэты, и даже довелось услышать, как кто-то у кого-то спросил: а кто у него Тарасовым? У Леонида Марголина есть свои песни, даже целый альбом «Ни страны, ни погоста…» (его музыка, стихи Иосифа Бродского, пою я). Но в нашем проекте он исполняет роль музыканта и аранжировщика.[b]– В отличие от вас, он ведь профессиональный музыкант?[/b]– Конечно, Леонид окончил музыкальное училище. По классу баяна, но на рояле и на гитаре он играет тоже на очень высоком уровне.[b]– А когда вы взяли в руки гитару?[/b]– Классе в седьмом-восьмом. Все в подъезде играли – и я научился.[b]– И каков был репертуар?[/b]– Нормальный, дворовый. И Высоцкий, и «Поющие гитары», и те песни, что звучат в передаче «В нашу гавань заходили корабли». И все это прекрасно уживалось в одном песеннике.[b]– И пришел момент, когда захотелось сказать что-то свое…[/b]– В 1978 году случайно попал на фестиваль авторской песни под Челябинском. Послушал других, подумал: хорошо бы приехать через год с чем-нибудь своим! И написал песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».[b]– Которая и поныне осталась вашей визитной карточкой![/b]– К сожалению. Когда ее везде стали петь, я подумал: неужели это моя главная песня? Потом писал вещи более глубокие, но такой популярностью они не пользовались.[b]– В доме, где вы росли, какая музыка звучала? Была ли библиотека? А музыкальный инструмент?[/b]– Нет, что вы, никакого инструмента не было. Что же касается библиотеки, то дома была книга про Эрнста Тельмана, которую подарили отцу на одном из цеховых вечеров – вместе с медалью «За трудовую доблесть». Еще были Синклер Льюис и четыре сереньких тома Есенина. Слушали то, что было: Лили Иванову, песню «Толстый Карлсон». Сначала на проигрывателе, затем на магнитофоне. Все это в меня вошло – и позднее вышло моими песнями.[b]– Но вы хотя бы знали, что «Толстый Карлсон» – это на самом деле «Желтые реки» группы «Кристи»?[/b]– В том-то и дело, что не знал. Да никто и не афишировал. Русские слова на западные мелодии писали, чтобы на нашу эстраду протащить, скажем, «Битлз» или другие известные группы.[b]– Ну, мы почему-то знали![/b]– Возможно, у вас было более интеллектуальное окружение. А я – типичный продукт своей эпохи. Для меня тогда, например, Солженицын и Сахаров были врагами народа. А что касается «Битлз»… Мы переснимали их фотокарточки – это был прекрасный подарок, знали всех по именам. Но музыка мне не нравилась абсолютно![b]– Тем не менее вы ее слышали?[/b]– Слышал, но она меня не трогала, казалась пафосной, выпендрежной. Да еще и на английском языке! Но, вы знаете, может, в этом и было мое счастье? Потому что годам к 30, когда я работал в Челябинской филармонии, меня, наконец, пробило. Как будто атомная бомба разорвалась – я открыл для себя «Битлз» и два месяца взахлеб слушал. А до этого – слушал, но не слышал.«Пинк Флойд», например, меня до сих пор не пробили. Если сравнивать со спиртными напитками, то в музыке я люблю портвейн. Сейчас скажу ужасную крамолу: мне приятно было слушать «Ласковый май». Никакие тексты, никакие голоса, никакая музыка, а все вместе ужасно гармонично. И я балдел.Конечно, лучше, когда, скажем, стихи Бродского, музыка Шнитке, а поет…[b]– …Хворостовский, к примеру?[/b]– Вот! И тоже получается гармония – на другом уровне. Но это бывает редко.[b]– Кстати, о гармонии на другом уровне. С классической музыкой были какие-нибудь отношения – в детстве, юности? Не пытались вам делать прививки – дома, в школе, может быть, друзья?[/b]– Меня это миновало. Может быть, как раз потому, что меня не заставляли в свое время ходить в музыкальную школу, у меня не пропала любовь к классической музыке.[b]– Битлы вас пробили в 30. А не было ли так, чтобы вас пробила какая-то опера, чья-то симфония?[/b]– В пионерском лагере мы слушали оперу «Орфей и Эвридика».[b]– Ну, Журбин все-таки не Моцарт![/b]– Любимым произведением моей мамы, которая работала поварихой и прачкой, был марш из оперы «Аида». И я с детства тоже очень любил эту музыку. Обожаю музыку Свиридова к повести Пушкина «Метель», особенно – «Романс». Понимаю, что это уже «из другой оперы», но мне очень нравятся Луи Армстронг, Элла Фитцджеральд. Как видите, я совершенно не изощрен в своих музыкальных пристрастиях. Была у меня интересная история. В городе Сатке под Челябинском мы встретились с одним струнным квартетом имени не помню, кого. Он состоял из девушек, у каждой из которых за плечами были музыкальная школа, училище и консерватория. Каждая к тому моменту была победительницей какого-нибудь конкурса как солистка, затем они стали лауреатами уже как квартет. А я окончил зачем-то монтажный техникум, хотя ехал поступать в геолого-разведочный. Потом пошел в армию. Потом поступил в Институт физкультуры, который окончил с отличием.[b]– По какому виду спорта?[/b]– По плаванию. Сначала был первый разряд, затем стал кандидатом в мастера спорта. Потом поступил в ГИТИС, где, кстати, учился с Мишей Евдокимовым… Так вот, встретились мы в Сатке. У меня – полные залы. А у квартета – неполные…[b]– Вам не кажется, что эта история повторяет историю с вашей первой песней? Ведь простое любить проще, чем сложное? Полный зал не есть показатель качества…[/b]– Конечно. Я не особенно обольщаюсь, когда собираю Кремлевский дворец. Но и не печалюсь. Это разный зритель, но это – мой зритель. Мне хочется, чтобы музыка становилась более изощренной, слова – более глубокими, но чтобы при этом аудитория совершенствовалась – и не уменьшалась.[b]– Олег, я тут с удивлением узнала, что вы были членом КПСС. Карьерный ход – или это было искренне?[/b]– Искренность и честность – это то немногое, что у меня есть и чем я очень дорожу. Я искренне думал, что человек должен быть октябренком, пионером, комсомольцем и, конечно, коммунистом. Я абсолютно честно в 1980 году стал членом партии. Но чуть позднее много чего прочитал и понял: надо валить. Когда в 1987 году я выходил из партии, секретарь партийной организации Челябинской филармонии сказал: «Этот поступок заслуживает…» – и сделал большую паузу, потому что уже не мог сказать: осуждения, но еще не мог сказать: одобрения. Поэтому он сказал: понимания. И меня отпустили.[b]– А вы как-то себя проявляли – или просто взносы платили?[/b]– После того как я вступил в партию, меня назначили освобожденным секретарем комсомольской организации Челябинского института физкультуры. Я же всегда был активный такой! Ленинский стипендиат, участник художественной самодеятельности… Это было очень ответственно, почетно, в груди все горело... То есть, полная… глупость![b]– Теперь вы это так оцениваете?[/b]– Какой-нибудь просвещенный человек и тогда мог мне сказать, что это глупость, но я бы ему не поверил. У меня был вот такой жизненный опыт, такая среда: Ленинский район, трубопрокатный завод, рабочий класс… До построения коммунизма оставалось всего ничего![b]– И ничего подозрительного, неправильного вы не замечали?[/b]– Что-то слышал о привилегиях для членов партии, но вступал туда, конечно, не за этим. Я отказался от работы в обкоме комсомола, а ведь за это давали квартиру, если бы предложили пойти в ЦК – то дали бы и московскую прописку. Но я всего этого не знал.[b]– А если бы знали?[/b]– Это был бы куда более мучительный выбор, но судьба помиловала меня, отвела от подобного искушения.[b]– Тогда были привилегии, а сегодня идет колоссальное расслоение общества, во многом гораздо более страшное. Стало ли лучше?[/b]– У меня такое ощущение, что это разные вещи. Сегодня уже понятно, что не все богатые люди плохие и не все бедные хорошие. Все так переплетено! У меня есть много знакомых – вполне обеспеченные люди, но я знаю, сколько они работают! И есть другие знакомые, необеспеченные, – абсолютные разгильдяи! Самое большое осложнение в этой жизни – то, что нет правил. Четких, по которым бы люди жили.[b]– А в вашем сообществе они есть?[/b]– Когда грянула перестройка и все зашаталось, все посмотрели на Булата Окуджаву. Он представлялся тем человеком, который не будет врать, даже тогда, когда ему это выгодно. Окуджава воспевал Веру, Надежду и Любовь, пел про честь и достоинство. В любое время, в любой ситуации каждый должен уметь сам себе ответить на вопрос: честно ли это? Честность, порядочность – вечные ценности. Как и десять библейских заповедей, и похожий на них Моральный кодекс строителя коммунизма. Вопрос в том, как это выполняется.[b]– У вас вышло столько книжек! Но все это в основном тексты ваших песен (с нотами, разумеется). А мемуары писать не собираетесь?[/b]– Я как-то спросил известную писательницу Викторию Токареву: может, мне начать писать? Она ответила: если бы тебе было суждено, ты бы писал уже лет 20, а теперь не парься.[b]– Но ведь вам уже 50. Неужели не считаете эту дату рубежом, на котором надо «остановиться, оглянуться»? А себя – взрослым, солидным человеком?[/b]– Хорошо бы никогда не стать взрослым, солидным и начать писать мемуары! Во всяком случае, пока мне гораздо интереснее жить, чем писать.[b]– Борис Гребенщиков писал: «Рок-н-ролл мертв, а я еще нет». Нет ли подобного ощущения у вас – по отношению к авторской песне?[/b]– Про авторскую песню это говорил Окуджава. Но то, что умирает для одних, возрождается для других.[b]– Как вы думаете, почему молодежь западает именно на вас?[/b]– Обычная история: кому-то больше нравится поющий сосед по лестничной клетке, кому-то – я. Все это очень индивидуально. Но мне приятно, что у меня есть и молодые поклонники.[b]– Скорее поклонницы. Вы – предмет воздыханий многих женщин самого разного возраста. А каков ваш идеал женщины?[/b] ([i]В этот момент звонит мобильный тетефон. Дочка советуется, стоит ли идти гулять, ведь на улице холодно и сильный ветер. Даше – 5 с половиной лет. Еще у Олега три сына: семилетний Савушка, Филипп – 21 год, который сейчас служит в армии, где, кстати, поет свои песни и Сергей – 25 лет[/i]. – [b]Ю.Р.[/b])– Невозможно предугадать то сочетание качеств, которое тебя покорит. Не могу сказать даже, должна это быть блондинка или брюнетка, с высшим образованием или без, доярка или инженер, в джинсах или в бальном платье. Иногда бывает одно – очень сильное – качество, которое тебя потрясает, но, стоит ей открыть рот – и все пропадает.[b]– Как отметите свой юбилей?[/b]– Хотелось бы прибавления...[b]– Прибавления – чего? У вас вроде все есть:и слава, и деньги, и семья…[/b]– Человеку всегда чего-то не хватает. Мечтаю неспешно пообщаться с замечательным поэтом Тимуром Кибировым – не знаю, мечтает ли об этом он. С Борисом Акуниным мы виделись не так много, как хотелось бы. А уж с моими соседями рад общаться всегда. Пытаюсь затащить их к себе или завалиться к ним в гости ([i]а это, между прочим, Эльдар Рязанов, Петр Тодоровский и Виктория Токарева[/i]. – [b]Ю.Р.[/b]).[b]– Не пытаетесь, в духе времени, удивить их каким-нибудь блюдом?[/b]– У нас все просто: шашлык, пельмени и приятные напитки. Еда – не главное, тем более в такой компании. Вот вчера я мешал водку с пивом. И – ничего! Потому что была такая компания![b]– Ну, раз вы не боитесь подобных рискованных экспериментов, значит, действительно, 50 лет – не возраст. И о мемуарах говорить – смехотворно! Остается пожелать засесть за них – лет через 50, и все-таки написать историю о том, как мальчик рос, рос – и вырос в Олега Митяева.[/b]