Случайности — это знаки судьбы

[i]Главная примета сегодняшнего Григоровича — востребованность. Юрий Николаевич за последние четыре года поставил в театрах Варшавы, Генуи, Уфы, Минска, Краснодара, Екатеринбурга, Кишинева, Праги четырнадцать спектаклей, участвовал в организации и работе международных конкурсов, гастролировал с разными труппами в США, Ливане, Японии, возглавил новый коллектив в Краснодаре, снимался в телефильме. Но чтобы установить все эти факты, их нужно отслеживать. Сам маэстро абсолютно равнодушен к вопросам пропаганды собственной деятельности.Не то чтобы он гнал от себя всех пишущих и демонстративно их презирал (разве только некоторых). Нет, он был вполне доступен и мил, например, на московском балетном конкурсе в Кремле во время акции «Бенуа де ля данс» («Балетный Бенуа») и даже, как сам говорит, «перевыполнил годовую норму встреч и интервью».Интерес к нему тем не менее угасает, причем вне какого-либо информационного повода. Чаще всего этот повод так или иначе находится. Недавно в Праге с большим успехом прошла премьера его «Щелкунчика», а в Москве в это время Минюст зарегистрировал Международный союз деятелей хореографии, президентом которого он стал.[/i][b]— Итак, Юрий Николаевич, как по-чешски «Щелкунчик»? [/b]— «Лускачек».[b]— Вы помните названия своих балетов на разных языках? [/b]— Только какое-то время. Ведь нужно было бы держать в памяти того же «Щелкунчика» на немецком, финском, болгарском, башкирском, молдавском, чешском, а в следующем году еще и по-грузински… [b]— Чем запомнилась последняя, пражская постановка? [/b]— Прага была первым увиденным мной зарубежным городом. А позже оказалась средоточием таких странных совпадений, которые начинаешь осознавать, во-первых, с годами, а во-вторых, как нечто очень важное, сущностное.Как приглашенный хореограф я появился впервые в Пражском национальном театре в 1963 году. Моя постановка «Легенды о любви» двумя годами раньше в Мариинском театре сразу стала известна, ею заинтересовались многие театры, и меня пригласили в столицу тогда еще Чехословакии. Пражская премьера прошла с успехом, и Иржи Немчик, тогдашний руководитель театра, сразу же предложил мне следующие постановки. Вскоре я оказался в Москве, перейдя в Большой театр, и он меня поглотил на тридцать с лишним лет.[b]— Таким образом, Праге пришлось ждать больше тридцати лет, пока вы станете свободным художником и сможете управлять своим временем и планами? [/b]— Вот это меня и занимает — некая предопределенность, высший замысел, о котором писал Борис Пастернак, что он «не ясен». Мы совершаем собственные шаги, но это только отчасти наш выбор. На самом деле мы уже выбраны кем-то.В пору моих первых балетмейстерских шагов я поставил сюиту «Славянские танцы» на музыку Антонина Дворжака. Их танцевали потом неправдоподобно долго. Меня уже давно не было в Ленинграде, а студия держала «Танцы» в репертуаре и ездила с ними по миру. У меня всегда висит среди других и эскиз Валерия Дорера, нашего замечательного театрального художника, так рано ушедшего от нас, к «Славянским танцам».Но, главное, конечно, музыка Дворжака, в которую я влюблен поныне.Далее, в 1958 году в Мариинском театре ставят оперу Дворжака «Русалка» (под названием «Большая любовь»), и здесь появляются выдающиеся чешские мастера — дирижер Зденек Халабала с художником Свободой. Танцы в опере имел счастье сочинять я. Боже, как убедительно мог Халабала рассказать, что он хочет в том или ином эпизоде, картине, как он отворял музыку, читал эти дворжаковские гармонии, весь его пространственный и временной музыкальный ландшафт! Но ведь и это еще не все. Нет конца этим странным, высшим совпадениям. Дворжак обожал Чайковского, они дружили, Петр Ильич дирижировал в Праге «Лебединым озером». Наконец, я работал в театре, где главным дирижером одно время был чех Эдуард Направник, я, естественно, его не застал, но знаю, что он принес с собой в Мариинку не чешский порядок и не русский, а, если так можно выразиться, абсолютный музыкальный порядок. Всем этим я хочу сказать, что между нашими культурами существовали такие тонкие и трогательные связи, какие редко встретишь. И все испакостили политикой, 1968 годом.Очень многое разрушено, забыто. Потребуются годы и годы, чтобы восстановить хоть часть тех отношений. Я даже опасался, не обвинят ли меня сейчас в насаждении «русского порядка».[b]— Неужели все так серьезно? [/b]— А что вы думаете, при моей-то репутации авторитарного руководителя? Ведь писал же американский критик о «Спартаке», который, кстати, и был поставлен в 1968-м, — «то ли античные легионы, то ли танки в Будапеште». Мне, поверьте, вовсе не льстят политические аллюзии, которые вычитывали в моих балетах критики и официальное руководство и при этом думали, что это высшая похвала. Ни о чем подобном я балеты не ставил. Я слишком люблю профессию, чтобы отдавать ее на откуп публицистике.Своя мистическая история у балета «Иван Грозный», особый сюжет — наше знакомство с Шостаковичем и через время — постановка его «Золотого века». Много «случайностей» в моем сотрудничестве с Уфой, которые на самом деле никакие не случайности, а знаки судьбы, которые мы не сразу можем прочесть и истолковать.[b]— Милостива ли была судьба на этот раз к новому «Щелкунчику»? [/b]— Вполне. Отношения складывались самые теплые. В театре энергичный худрук балета Властимир Галопес собрал профессиональную и работоспособную труппу. Учили очень быстро. Как всегда, работал с моими помощниками — ассистентами Наталией Бессмертновой и Региной Никифоровой. Они занимались, соответственно, с солистами и кордебалетом и остались ими довольны. Работа в Пражском национальном театре строится несколько иначе, чем у нас: репетируют только днем, на вечер можно вызвать лишь солистов, последние две недели перед выпуском театр останавливается и полностью работает на премьеру. Считается, что это сближает, да так и есть — не только танцы, но и весь мир спектакля, все его эффекты работали безупречно: дым, снег, люк, мыши, полет Дроссельмейера, рост елки. Все было так, как того хотел Симон Вирсаладзе. Постановка, разумеется, осуществлена по его известным эскизам. Успех был огромный, извините, но это правда. Все спектакли проданы.Неожиданно для меня в Праге на премьере появился президент Русской академии искусствознания и музыкального исполнительства Сергей Полищук и после спектакля вручил мне принародно «Янтарный крест», их высшую награду. Говорят, этим крестом награждены также Светланов, Лихачев, Алексий II. К тому же я стал их академиком. Вы понимаете, какой я теперь большой человек? — Давненько вы в России ничем не награждались, примите наши поздравления. Пока вы работали в Праге, наше Министерство юстиции зарегистрировало Международный союз деятелей хореографии, над созданием которого вы с коллегами работали. Правильно ли я понимаю, что в России появился новый творческий союз, какой есть у писателей, композиторов, кинематографистов, художников? — Он должен стать таковым в будущем, вернее, стать самобытным и нужным, не повторяя имеющиеся советские модели. Наши известные творческие объединения создавались много десятилетий назад и создавались «сверху». Государство контролировало и содержало свои структуры. Понятно, мы сегодня объединяемся на других основаниях и оформляемся «снизу». Во время последнего Московского конкурса артистов балета среди его гостей, участников, членов жюри были в полном смысле «деятели хореографии» из разных стран: Япония, Италия, Украина, Финляндия, Болгария, Китай, Корея. Мы много встречались, разговаривали. Тогда же возникла идея преобразования нашей Ассоциации деятелей хореографии в Международный союз.[b]— Появились сообщения о вашем сотрудничестве с труппой «Кремлевский балет»...[/b]— Мы приступаем к постановке «Ромео и Джульетты» и таким образом вспомним о 90-летии со дня рождения и, увы, 10-летии кончины нашего выдающегося художника Симона Вирсаладзе. Первый раз мы ставили с ним «Ромео» в Парижской опере в 1978 году, через год — в Большом театре. В Кремлевском балете будет делать парижскую двухактную версию (в отличие от трехактной московской). Некоторые проблемы будут: сцена Дворца огромна, это ни хорошо, ни плохо — это иначе. Иное пространство, иная образная выразительность. С кремлевской труппой встречаюсь впервые. Думаю, поладим. Вместе с ними будут участвовать приглашенные солисты. Словом, для Москвы это вполне новый балет.[b]— В Россию через Францию? [/b]— Вы же помните, что мировая премьера прокофьевского сочинения была не где-нибудь, а в Чехии, в Брно, где ее поставил чех Ваня Псота, а уже потом оттуда пришла в Ленинград. Вот они, высшие замыслы и неисповедимые пути искусства.