Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту

Автор

Александр Колесников
[i]То, что [b]Франца Легара[/b], автора «Веселой вдовы», ошибочно причисляют к прошлому веку, неудивительно: репутация классика прибавляет возраст. Однако он почти наш современник: в эти дни исполнилось 50 лет со дня его смерти.Были у этого баловня судьбы, у этого сверхблагополучного господина таинственные моменты притяжения к России, если хотите, вполне русской тоски, невыразимой в слове, но уловимой в звуке.Фюрер был поклонником композитора с юности.Адольф Шикльгрубер всегда стоял по причине безденежья на балконе Театра ан дер Вин, замирая, как и вся Вена, от «Веселой вдовы».[/i]Музыкальные круги его родины Австрии начали готовиться к дате загодя. Летом в маленьком курортном Бад-Ишле недалеко от Зальцбурга на Вилле кайзера давали легаровский гала-концерт с Доминго, Каррерасом, Хэмпсоном. В августе в Вене в Театре ан дер Вин прошла премьера его поздней оперетты «Паганини». В Штаатсопере на февраль запланирована новая «Веселая вдова». Парижская Опера Бастиль также готовит «Вдову», но пораньше — к декабрю. И это только события последних и ближайших месяцев. На деле же Легар никогда не уходил из мирового музыкального пространства. Количество его постановок повсюду — от Калькутты и Токио до Нового Света — выражается астрономическими цифрами. Так было в начале столетия, в 1905 году, когда родился его сверкающий шедевр, так есть и сегодня, на исходе века, когда «Веселая вдова» набрала гигантскую дискографию, по-прежнему неколебимый рейтинг.Повод вспомнить о Франце Легаре был, конечно, и у России: на 100-летие композитора, 125-летие и сейчас. Но ни одному из наших театров не пришло на ум отметить юбилей человека, до сих пор делающего им кассу.Ни одного звука, ни одного движения. Ну да Бог с ними, не о том речь. Были у этого баловня судьбы, у этого сверхблагополучного господина таинственные моменты притяжения к России, если хотите, вполне русской тоски, невыразимой в слове, но уловимой в звуке. Были и биографические моменты встреч.Первое большое сценическое сочинение — опера «Кукушка» (1896) — написано на русский сюжет: с наступлением весны и первым пением кукушки бегут из сибирской ссылки вместе с несчастными заключенными вахтенный солдат Алексей со своей возлюбленной Татьяной, дочерью старосты, и гибнут в степи. В музыке впервые у Легара возникает русский пейзаж и столь волнующий его образ Волги, видимо, более всего связанный с далекой огромной страной. В позднем возрасте, через 30 лет, он напишет «Царевича» — о любви Алексея (сына Петра I) к танцовщице Соне Ивановой. Им тоже придется бежать отсюда, на этот раз в Италию, где их любовь будет разрушена политикой и расчетом. В этом придуманном и странном сюжете, наивном взгляде вновь возникает «Волжская песня», полная неизбывной тоски, чистоты и лиризма. «Вольга-лид» стала весьма популярной, а сама оперетта довела в 1927 году до слез весь берлинский бомонд.Россия усваивала Легара хоть и не европейскими темпами, но все же быстро. Первый громкий шлягер — вальс «Золото и серебро» (1899) — мгновенно расходится по разным столицам и достигает Москвы. Это становится известно автору и радует молодого красавца капельмейстера 26-го пехотного полка, расквартированного в изнемогающей от наслаждений Вене. Славянский элемент (так сразу обозначили современники) пронизывает музыку Легара, русские персонажи возникают в европейских интерьерах («Граф Люксембург»).Живая встреча с Россией происходит в 1912 году, когда он, уже мировая знаменитость, приезжает в Петербург дирижировать в театре «Пассаж» (ныне Театр имени В. Комиссаржевской) постановкой своей «Евы».Резонанс огромный, прием самый горячий, пресса активна. Легар прощается с северной столицей, но это не последний визит в Россию. Другие произойдут через тридцать лет в трагических обстоятельствах второй мировой войны. О них мало известно, но они были. Он, заложник третьего рейха, концертирует с немецкими оркестрами на оккупированной территории. Одно из появлений Легара в районе Кеннигсберга—Калининграда запомнил маленький литовский мальчик, впоследствии известный дирижер Альгис Жюрайтис, и рассказал незадолго до смерти автору этих строк. Легару было уже за семьдесят — седой, представительный, по-прежнему первоклассно владеющий своей «первой профессией» дирижера. И наконец в апреле 1945-го в полуразрушенной Вене он оказывается в расположении советских частей и, пытаясь объяснить, что он композитор, запевает свой самый, как ему казалось, известный шлягер — песенку графа Данилы из «Веселой вдовы». И — невероятно! Один солдат не просто узнает, но и подхватывает куплеты «у Максима».Впоследствии этот солдат становится профессором Львовской консерватории.[b]Повесь на стенку скрипку и начинай сочинять [/b]Композиторский гений Легара дорог нам в соединении с поразительным рисунком личной судьбы. Первый ребенок в семье военного капельмейстера Легара родился в апреле 1870 года в маленьком Коморне (территория нынешней Словакии) в условиях походно-полковых и был сразу предназначен отцом к жизни военного музыканта. Отец хотел видеть его скрипачом и занимался с ним везде, где странствовал его гарнизон, — Пресбург, Ольденбург, Карлсруэ, Будапешт, Вена, Сараево, Кронштадт. Маленький Франц, произносивший «р», как «л», и потому получивший в семье ласкательное имя Ланци, в пять лет знает ноты, в шесть начинает сочинять сначала песню с посвящением матери, затем в 11 — с посвящением понравившейся ему соседской девочке. В 12 поступает, блестяще выдержав экзамены, в Пражскую консерваторию на скрипку и на старших курсах начинает все активнее думать о композиции. Знакомство с Дворжаком, наказавшим повесить на стену скрипку и начать сочинять, окончательно определяет его путь. Вскоре к нему присоединится и рекомендация Брамса, он того же мнения. Но отец по-прежнему не считает это профессией — только скрипка, знание оркестра дает заработок. Собственно, так и было: первое время Легар получал за оркестровки больше, чем за оригинальные сочинения.Восемнадцатилетний выпускник уезжает в свой первый театр в Бармен-Эльберфельде. В 19 лет переживает роман с 36-летней актрисой, причем настолько бурный, что чуть не бежит из города (вот она сила опереточных блондинок!). Потом мелькают Лошонц, Пола (гавань на Адриатике), путешествие на корабле вокруг Европы, Лейпциг с премьерой «Кукушки», Триест, Будапешт и наконец Вена, в жизнь которой он не просто вписывается, а приобретает благодаря своей незаурядной внешности и видному положению военного капельмейстера определенную известность и даже круг поклонниц.[b]Что же такое «время Легара»? [/b]Оно простирается от императора Франца Иосифа, ходячей древности, самого знаменитого Габсбурга, 68 лет бывшего на престоле, до Адольфа Гитлера. И тот, и другой знали Легара лично. Император помнил, как однажды в Будапеште тот не явился на военный парад (накануне слишком поздно пришел из театра слабым и не мог встать). Фюрер же был поклонником композитора с юности. 17-летний абитуриент из Линца Адольф Шикльгрубер, отвергнутый приемной комиссией Венской академии искусств (лучше бы они тогда его приняли!), всегда стоял по причине безденежья на балконе Театра ан дер Вин, замирая, как и вся Вена, от зрелища «Веселой вдовы». Был он на пятидесятом представлении и всю жизнь помнил тот вечер 17 февраля 1906 года. Позже люди из его окружения, зная об этой маленькой слабости Гитлера, рекомендовали Легару послать программку легендарного спектакля, что композитор и сделал с приложением автографа и нот центрального дуэта Ганны и Данилы («Lippen schweigen…» — уста молчат, а скрипки шепчут). В 1947 году Легару пришлось оправдываться за этот вынужденный шаг, ибо в гитлеровском гнезде Оберзальцберг среди прочих бумаг нашли и эти свято хранимые легаровские реликвии, аккуратно перевязанные ленточкой.XX век обступает композитора. Капельмейстерство в австро-венгерской армии быстро становится историей. С лошадей пересаживаются на автомобили Форда и господ Роллса и Ройса, а затем на танки и самолеты. Симфония его учителя Дворжака «Из Нового Света» впрямую с этим светом соотносится. Америка жаждет видеть живого Легара. Его умоляют все годы, композитор обещает, обещает… Но встречи так и не происходит. «Веселая вдова» появляется в США в 1907 году и порождает массовый психоз: ею называют шляпы, сигареты, обувь, рестораны, шоколад, вино, салаты, бифштексы, коктейли. Оперетту подвергают невероятным жанровым трансформациям, словно хотят, как на испытательном стенде, измерить возможность, исследовать внутреннюю конструкцию. В Чикаго ее сразу обращают в балет, в студенческом ревю декламируют без музыки, в Филадельфии с моноспектаклями выступает супружеская пара — муж за роялем, жена одна во всех лицах от первого до последнего слова, в вокале и прозе. В частном колледже для девочек предмет «любовь» изучают по «Веселой вдове».Словом, Легар проживает такой калейдоскоп исторических и мировоззренческих сдвигов, что к концу жизни словно перестает реагировать на эту глобальную движущуюся панораму.История будто обтекает маститого композитора, обосновавшегося в своих старинных замках и вилле в горах, среди антиквариата, охотничьих трофеев по стенам, ковров, бронзы, картин, фотографий и рояля. Комфорт и спокойствие, собранность и щепетильность в быту. Последняя вещь — «Джудитта» — написана в 1934 году и поставлена в Венской опере. Премьера становится международным музыкальным событием. Далее следуют самые тягостные годы, о которых можно лишь догадываться и потому говорить с большой осторожностью.[b]Время итогов [/b]Дело шло к семидесяти, и, казалось, можно начинать подводить итоги, как это сделал, к примеру, Фрейд. Итоги впечатляющие: признание полное, абсолютное, более 30 вещей в мировом репертуаре (из них 15 — в России, сегодня — 4), тысячи спектаклей ежегодно и, главное, создание нового странного жанра, получившего монопольное название «легариад».Пронзительный психологизм и мрачноватая страстность определяли в целом эстетику Легара. «Венская кровь» (название штраусовской оперетты) теперь пульсировала учащенно («Паганини») и надрывно («Джудитта»), герои были экзальтированны («Фридерика») и неадекватны («Цыганская любовь»).Наконец, фатально разлучены непреодолимыми политическими, психологическими и расовыми препятствиями (сенсационная «Страна улыбок»).Но Легар ничего не итожит, ищет новые сюжеты, ведет переговоры о постановках и вообще продолжает жить по классическому австрийскому образцу, отчужденно от проклятых вопросов времени и больших линий истории. Это трудно понять нам, но надо постараться. Как пишут исследователи, австрийца всегда в меньшей степени интересовало, кто будет очередным премьер-министром и будет ли война, нежели какой будет следующая роль их идола Александра Жирарди.Музыка пронизывала всю жизнь — от рождения до похорон. Даже на войну ходили с оркестром. («Веселая война» — название другой оперетты Штрауса.) Вена требовала оперетт, их нужно было много, и каждый новый успех лишь обострял запрос. Как бы ни писали об австрийской эмиграции конца 30-х годов, а все же 97 процентов сказали Гитлеру добро пожаловать, звонили колокола во всех церквах, и Вена, мало что понимающая, продолжала быть самой собой.Легар не уехал. Эмигрировать в 70 лет было для него «не шуткой». Пытался уединяться на вилле, держаться особняком, но с его положением это невозможно. 70-летие отмечали в 1940 году в Венской опере. Лучшие оркестры — Берлинский и Венский — были к его услугам. Он, как и Рихард Штраус, становится вывеской режима.Деваться некуда, одно неосторожное, нелояльное движение — и его жена Софи отправится в Дахау вслед за другими еврейскими либреттистами.Состояние знаменитого музыканта, осененного признанием рейха, ужасно. Ко времени окончания войны он почти разбит. И в 1946-м, когда наступил мир и можно никуда не уезжать, они с Софи, наоборот, отправляются в Швейцарию.Река времени начинает уносить чету все дальше и дальше. Внезапно умирает Софи, его единственная и неповторимая.[b]И он отправляется к месту последнего пристанища — в Бад-Ишль [/b]Город встречает любимого Ланци с трепетом, перед ним раскланиваются на улице, снимают шляпы, уступают дорогу. Легар поднимается в кабинет, где по-прежнему царит идеальный порядок, а на столе ждут отточенные карандаши. К роялю не подходит, в полном молчании окидывает свою «Страну улыбок» и спускается вниз.Он проживет еще год под присмотром сестры, составит с идеальной точностью сложное завещание. Распишет все: обязанности и планы своего венского издательства на Теобальдгассе (существует поныне), определит суммы и пожизненные пенсии разным людям — от родного брата до слуг, отдельной строкой распорядится относительно Фонда своего имени, Объединения авторов, композиторов и музыкальных издателей, передаст муниципалитету виллу под будущий музей. Он не оставит ни одного незавершенного сочинения. (Как и Рихард Штраус через год.) Поздней осенью под щебет птиц, который он еще слышал, и ранние закаты, которых уже почти не видел, Легар просто засыпает.Бад-Ишль прощался с ним неделю.Композитор лежал в парадном концертном облачении в Пфаркирхе, пока шли бесконечные делегации Швейцарии, Германии, Англии, члены правительства, бургомистры, офицеры оккупационной армии и генералы старой имперской армии, писатели, музыканты, артисты. В момент похорон было исполнено и последнее желание Ланци — хор спел его «Волжскую песню» из «Царевича».
[i]Главная примета сегодняшнего Григоровича — востребованность. Юрий Николаевич за последние четыре года поставил в театрах Варшавы, Генуи, Уфы, Минска, Краснодара, Екатеринбурга, Кишинева, Праги четырнадцать спектаклей, участвовал в организации и работе международных конкурсов, гастролировал с разными труппами в США, Ливане, Японии, возглавил новый коллектив в Краснодаре, снимался в телефильме. Но чтобы установить все эти факты, их нужно отслеживать. Сам маэстро абсолютно равнодушен к вопросам пропаганды собственной деятельности.Не то чтобы он гнал от себя всех пишущих и демонстративно их презирал (разве только некоторых). Нет, он был вполне доступен и мил, например, на московском балетном конкурсе в Кремле во время акции «Бенуа де ля данс» («Балетный Бенуа») и даже, как сам говорит, «перевыполнил годовую норму встреч и интервью».Интерес к нему тем не менее угасает, причем вне какого-либо информационного повода. Чаще всего этот повод так или иначе находится. Недавно в Праге с большим успехом прошла премьера его «Щелкунчика», а в Москве в это время Минюст зарегистрировал Международный союз деятелей хореографии, президентом которого он стал.[/i][b]— Итак, Юрий Николаевич, как по-чешски «Щелкунчик»? [/b]— «Лускачек».[b]— Вы помните названия своих балетов на разных языках? [/b]— Только какое-то время. Ведь нужно было бы держать в памяти того же «Щелкунчика» на немецком, финском, болгарском, башкирском, молдавском, чешском, а в следующем году еще и по-грузински… [b]— Чем запомнилась последняя, пражская постановка? [/b]— Прага была первым увиденным мной зарубежным городом. А позже оказалась средоточием таких странных совпадений, которые начинаешь осознавать, во-первых, с годами, а во-вторых, как нечто очень важное, сущностное.Как приглашенный хореограф я появился впервые в Пражском национальном театре в 1963 году. Моя постановка «Легенды о любви» двумя годами раньше в Мариинском театре сразу стала известна, ею заинтересовались многие театры, и меня пригласили в столицу тогда еще Чехословакии. Пражская премьера прошла с успехом, и Иржи Немчик, тогдашний руководитель театра, сразу же предложил мне следующие постановки. Вскоре я оказался в Москве, перейдя в Большой театр, и он меня поглотил на тридцать с лишним лет.[b]— Таким образом, Праге пришлось ждать больше тридцати лет, пока вы станете свободным художником и сможете управлять своим временем и планами? [/b]— Вот это меня и занимает — некая предопределенность, высший замысел, о котором писал Борис Пастернак, что он «не ясен». Мы совершаем собственные шаги, но это только отчасти наш выбор. На самом деле мы уже выбраны кем-то.В пору моих первых балетмейстерских шагов я поставил сюиту «Славянские танцы» на музыку Антонина Дворжака. Их танцевали потом неправдоподобно долго. Меня уже давно не было в Ленинграде, а студия держала «Танцы» в репертуаре и ездила с ними по миру. У меня всегда висит среди других и эскиз Валерия Дорера, нашего замечательного театрального художника, так рано ушедшего от нас, к «Славянским танцам».Но, главное, конечно, музыка Дворжака, в которую я влюблен поныне.Далее, в 1958 году в Мариинском театре ставят оперу Дворжака «Русалка» (под названием «Большая любовь»), и здесь появляются выдающиеся чешские мастера — дирижер Зденек Халабала с художником Свободой. Танцы в опере имел счастье сочинять я. Боже, как убедительно мог Халабала рассказать, что он хочет в том или ином эпизоде, картине, как он отворял музыку, читал эти дворжаковские гармонии, весь его пространственный и временной музыкальный ландшафт! Но ведь и это еще не все. Нет конца этим странным, высшим совпадениям. Дворжак обожал Чайковского, они дружили, Петр Ильич дирижировал в Праге «Лебединым озером». Наконец, я работал в театре, где главным дирижером одно время был чех Эдуард Направник, я, естественно, его не застал, но знаю, что он принес с собой в Мариинку не чешский порядок и не русский, а, если так можно выразиться, абсолютный музыкальный порядок. Всем этим я хочу сказать, что между нашими культурами существовали такие тонкие и трогательные связи, какие редко встретишь. И все испакостили политикой, 1968 годом.Очень многое разрушено, забыто. Потребуются годы и годы, чтобы восстановить хоть часть тех отношений. Я даже опасался, не обвинят ли меня сейчас в насаждении «русского порядка».[b]— Неужели все так серьезно? [/b]— А что вы думаете, при моей-то репутации авторитарного руководителя? Ведь писал же американский критик о «Спартаке», который, кстати, и был поставлен в 1968-м, — «то ли античные легионы, то ли танки в Будапеште». Мне, поверьте, вовсе не льстят политические аллюзии, которые вычитывали в моих балетах критики и официальное руководство и при этом думали, что это высшая похвала. Ни о чем подобном я балеты не ставил. Я слишком люблю профессию, чтобы отдавать ее на откуп публицистике.Своя мистическая история у балета «Иван Грозный», особый сюжет — наше знакомство с Шостаковичем и через время — постановка его «Золотого века». Много «случайностей» в моем сотрудничестве с Уфой, которые на самом деле никакие не случайности, а знаки судьбы, которые мы не сразу можем прочесть и истолковать.[b]— Милостива ли была судьба на этот раз к новому «Щелкунчику»? [/b]— Вполне. Отношения складывались самые теплые. В театре энергичный худрук балета Властимир Галопес собрал профессиональную и работоспособную труппу. Учили очень быстро. Как всегда, работал с моими помощниками — ассистентами Наталией Бессмертновой и Региной Никифоровой. Они занимались, соответственно, с солистами и кордебалетом и остались ими довольны. Работа в Пражском национальном театре строится несколько иначе, чем у нас: репетируют только днем, на вечер можно вызвать лишь солистов, последние две недели перед выпуском театр останавливается и полностью работает на премьеру. Считается, что это сближает, да так и есть — не только танцы, но и весь мир спектакля, все его эффекты работали безупречно: дым, снег, люк, мыши, полет Дроссельмейера, рост елки. Все было так, как того хотел Симон Вирсаладзе. Постановка, разумеется, осуществлена по его известным эскизам. Успех был огромный, извините, но это правда. Все спектакли проданы.Неожиданно для меня в Праге на премьере появился президент Русской академии искусствознания и музыкального исполнительства Сергей Полищук и после спектакля вручил мне принародно «Янтарный крест», их высшую награду. Говорят, этим крестом награждены также Светланов, Лихачев, Алексий II. К тому же я стал их академиком. Вы понимаете, какой я теперь большой человек? — Давненько вы в России ничем не награждались, примите наши поздравления. Пока вы работали в Праге, наше Министерство юстиции зарегистрировало Международный союз деятелей хореографии, над созданием которого вы с коллегами работали. Правильно ли я понимаю, что в России появился новый творческий союз, какой есть у писателей, композиторов, кинематографистов, художников? — Он должен стать таковым в будущем, вернее, стать самобытным и нужным, не повторяя имеющиеся советские модели. Наши известные творческие объединения создавались много десятилетий назад и создавались «сверху». Государство контролировало и содержало свои структуры. Понятно, мы сегодня объединяемся на других основаниях и оформляемся «снизу». Во время последнего Московского конкурса артистов балета среди его гостей, участников, членов жюри были в полном смысле «деятели хореографии» из разных стран: Япония, Италия, Украина, Финляндия, Болгария, Китай, Корея. Мы много встречались, разговаривали. Тогда же возникла идея преобразования нашей Ассоциации деятелей хореографии в Международный союз.[b]— Появились сообщения о вашем сотрудничестве с труппой «Кремлевский балет»...[/b]— Мы приступаем к постановке «Ромео и Джульетты» и таким образом вспомним о 90-летии со дня рождения и, увы, 10-летии кончины нашего выдающегося художника Симона Вирсаладзе. Первый раз мы ставили с ним «Ромео» в Парижской опере в 1978 году, через год — в Большом театре. В Кремлевском балете будет делать парижскую двухактную версию (в отличие от трехактной московской). Некоторые проблемы будут: сцена Дворца огромна, это ни хорошо, ни плохо — это иначе. Иное пространство, иная образная выразительность. С кремлевской труппой встречаюсь впервые. Думаю, поладим. Вместе с ними будут участвовать приглашенные солисты. Словом, для Москвы это вполне новый балет.[b]— В Россию через Францию? [/b]— Вы же помните, что мировая премьера прокофьевского сочинения была не где-нибудь, а в Чехии, в Брно, где ее поставил чех Ваня Псота, а уже потом оттуда пришла в Ленинград. Вот они, высшие замыслы и неисповедимые пути искусства.
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.