«У меня уже нет времени на романы»

[b]В этой актрисе есть тайна, которую всегда хочется разгадывать. В ее лице живет неподвластное времени женское начало, а в голосе звучит тоска по несбывшемуся и надежда на счастье. Ты смотришь, как она радуется и грустит, смеется и плачет, и ищешь в ее игре ответы на вопросы, которые давно уже задаешь себе сам – о профессии, творчестве, дружбе, любви. Сегодня у Татьяны Васильевой – юбилей.– Татьяна Григорьевна, довольны тем, что делаете сейчас на сцене?[/b]– Конечно, нет. Я довольствуюсь очень малым из того, что может дать эта профессия. Увы, сейчас такие времена, когда классику просто не воспринимают. А играть хорошую литературу хочется, говорить хорошим языком – тоже. Но сейчас у людей нет в этом потребности. Надо, чтобы они сами захотели. Так что я заложница времени. Использую себя процентов на 15.Кстати, сейчас и материал трудно найти, и своего режиссера. Ведь режиссер, как правило, раскрывает себя, а не артиста. Да на это просто и времени нет: нужно все быстро сделать.С одной стороны, это неплохо: я должна быть профессиональной. Но если я чувствую, что не владею полностью ролью, то сама себя начинаю топить. Начинаю паниковать. Это особенно опасно, когда ты понимаешь, что тебе никто не поможет, что есть только ты и твоя роль. Поэтому никогда не приглашаю на свои первые спектакли.[b]– Есть для вас разница, где играть – в кино или театре?[/b]– Конечно. В кино, как вы можете убедиться, может теперь играть любой, даже не будучи артистом. А в театре зал его тут же выплюнет. И это сравнивать нельзя.В театре все-таки нужно быть профессионалом, а в кино – необязательно. В кино сейчас просто беспредел. У кого есть деньги, тот и снимает. Деньги решают все, как, наверное, и везде. Но в кино-то точно. В сериалах просто безумие какое-то происходит, настоящее стихийное бедствие. Может сниматься кто угодно. На экране совершенно безликие актеры, безликие актрисы. Они присутствуют там и присутствуют здесь и уже – звезды, и уже все носятся вокруг них. А взгляд остановить не на ком.При этом хорошие актеры простаивают. Они в сериалах не нужны: они будут задавать много вопросов, потому что им хочется что-то сыграть, а не просто быть говорящей головой. Но это сегодня никому невыгодно. Лучше взять чью-нибудь жену или знакомую, и она все сделает. Пусто, неорганично, с говором. Пленка все стерпит.[b]– А как вы относитесь к партнерам? Есть ли среди них любимые, с кем одно удовольствие работать? И что такое, по-вашему, идеальный партнер?[/b]– Это как в отношениях мужчины и женщины: на сцене надо существовать друг для друга, а не для себя. Я люблю талантливых партнеров, которые видят тебя, которые не только берут твою энергию, но и отдают свою. Есть молодые актеры, с кем я работаю сегодня и кто очень внимателен ко мне. Валерия Гаркалина очень высоко ценю, его интеллект, его талант. Он может играть абсурд, что редко кто умеет. Он и меня этому научил. А еще и чувству формы. Я теперь четко понимаю: когда нет формы, спектакль распадается.У меня было много разных партнеров, и лучшие из них те, кто существует на уровне инстинктов. Тогда они живые. И чувствуют тебя, как дрессированные мишки или зайки, и идут вместе с тобой, понимая твою игру. Один из них – Георгий Бурков. Я с ним играла несколько раз в кино и никогда не знала, как и что он мне ответит. Это высочайшее проявление профессионализма, когда актер импровизирует на ходу. И когда ты попадаешь в ловушку удачной талантливой импровизации, это и есть самый кайф: как ты ответишь, как ты продолжишь ее. Как в джазе. Такими партнерами были Евгений Евстигнеев, Иннокентий Смоктуновский, Евгений Леонов – актеры чувства и интуиции.[b]– Вы сейчас в свободном полете – антрепризы, съемки, гастроли. Вас не пугает такая независимость?[/b]– Скорее, наоборот: меня больше страшит зависимость. Я вряд ли могу быть актрисой одного театра: у меня нет времени ждать. Ждать роли, спектакля, чтобы меня «увидел» режиссер. Сейчас я выбираю сама – и пьесу, и режиссера. Но это трудно. Проще найти деньги, чем все остальное.[b]– Кого сегодня интересно играть?[/b]– Мне все интересно, кроме сильных эмансипированных женщин. Хочу сыграть женщину такой, какая она есть, какой была создана Господом: непосредственной, наивной, не боящейся своих слабостей, своего свежего восприятия мира. Но когда женщина так себя ведет, все у нас думают, что она чокнутая. Поэтому будучи такой от природы, я уже давно перестала это делать. А иногда так хочется чему-то порадоваться – просто тому, что солнце взошло. Но я все скрываю, держу в себе, а это неправильно.[b]– Бывали ли в вашей жизни мужчины-рыцари, мыслители, воины?[/b]– Это мой отец. В нем сочетались все эти качества. Он воевал, прошел всю войну. Как уцелел с Божьей помощью, не знаю. Правда, потом быстро умер после этой войны. Он любил мою маму без памяти, был всегда для нее рыцарем. Они никогда не расставались, только на время войны. Он работал слесарем-инструментальщиком на заводе, был не очень сильным мужчиной, далеко не атлетического телосложения. Невысокий хрупкий человек еврейской национальности. Очень красивый и очень хрупкий. Но, тем не менее, очень мужественный. И любой из мужчин, кого я знала, особенно современных, проигрывает в сравнении с ним.[b]– Вы встречали любовь в реальной жизни?[/b]– Любовь – такое понятие, которое я не могу объяснить. Если только страсть – это не любовь, только дружба – не любовь, уважение к друг другу, как к личности и профессионалу, – тоже совсем другое. Наверное, любовь бывает тогда, когда все это в совокупности. А прежде всего, когда ты живешь ради другого человека, когда он для тебя превыше всего. И ты встаешь за ним следом, но не перед ним. Когда ты его поднимаешь на пьедестал и несешь его, и счастлив, и горд этим. А если этого нет, то нет и любви.Мне кажется, я уже свое отлюбила. А если даже вдруг случится какой-то любовный роман, то он просто выбьет меня из колеи. У меня настолько напряженная жизнь, что времени на романы просто не остается. А оно нужно, чтобы успокоиться и не думать, что тебе надо скорей бежать на озвучание или на съемку, в спортивные залы или в библиотеку. И еще тысячи-тысячи дел, которые лежат только на тебе и их не на кого скинуть. А роман – это лишняя забота. Может быть, это мне только так кажется. Но если говорить о близком человеке, то им может быть тот, кто разрешит мою ситуацию, успокоит меня. Когда влюбляешься, ты уже перестаешь принадлежать себе.[b]– А почему происходит разрыв, по-вашему? Кто-то был неправ или просто ушла любовь?[/b]– От добра добра не ищут. Думаю, что всегда для этого уже подготовлена почва. Не бывает так: увидела и ушла. Ты даже нафантазируешь себе кого-то, когда больше незачем оставаться вместе. Лучше не будет. И прежде всего для детей. Ведь они все понимают и страдают молча. И часто ты даже не знаешь, что они переживают. А потом когда-нибудь скажут, и вот тогда тебе будет темно. Когда ты вспомнишь и скандалы постоянные и оскорбления, которые они слышали с детских лет.Конечно, я с детьми веду работу постоянно, чтобы они не торопились с браком, не заводили сразу детей, которые могут остаться без отцов и матерей. И чтобы рассчитывали только на себя.[b]– Почему женщине сегодня приходится быть сильнее мужчины?[/b]– Я думаю, так было всегда. Просто это не принято было обнаруживать, считалось дурным тоном. Такую сильно свободную женщину можно было даже назвать неприличным словом. А сейчас она называется эмансипированной, независимой, самостоятельной личностью.С одной стороны, это интересно, а с другой – пугает мужчин. Ведь неспроста почти все бизнес-вумен одиноки. Да и мужики сегодня растерялись. Что делать со своими $300, которые они зарабатывают? Подкатить к ней на своей «Ладе» или «жигулях»? И что может дать мужчина такой женщине? Только расписаться в собственном бессилии. И это тоже надо понимать.И у молодежи очень много таких проблем. Если он сразу как-то не выскочит и ему не перепадет большая сумма денег, у него начинаются комплексы. Ведь безденежные мужчины сегодня – это не мужчины. Потому что женщины требуют очень много.Если ты не можешь ее пригласить в ресторан, то куда тогда – в кинотеатр? А это дороже, чем в театр. Что ты можешь купить кроме колбасы, сайры и пакета с макаронами себе на ужин? Я знаю это, потому что вокруг меня происходит жизнь. Она и у сына моего, и у дочери. Но дочери легче: за ней ухаживают. А сын сам должен ухаживать, и у меня деньги он брать не хочет. Поэтому сто раз подумает: куда пригласить девушку и приглашать ли ее вообще.[b]– Вы бываете в разных странах. Какая поразила больше всего?[/b]– Новая Зеландия. Там первозданная природа и воздух. Все сохранилось со времен динозавров. Такие же папоротники огромные, неожиданные водопады, такие же зеленые пастбища, на которых овцы пасутся. Что-то неправдоподобное. А еще это сумасшедшее цветение деревьев. И абсолютный покой. Ничего не дрогнет. Только птицы кричат.[b]– Что для вас главное в том месте, куда приезжаете?[/b]– Мне прежде всего интересен старый город. В Европе почти в каждой стране это есть, хотя бы площадь старая сохранилась. Когда есть лицо города, отличное от других, тогда он мне нравится. Хотя я отличаю Нью-Йорк. Он, мне кажется, на Москву похож больше всех остальных городов.Из наших городов мне очень нравится Нижний Новгород. А самый красивый город в мире для меня Санкт-Петербург. Потом уже идет Венеция, за ней – Рим и Флоренция. В Лондоне меня устраивает климат, та влага, которая постоянно стоит в воздухе, эти капельки, которые ты ощущаешь каждой порой. Это мой климат. И зеленая трава круглый год, где можно лежать зимой, бегать босиком. Потрясающе! Это то, чего мы напрочь лишены.[b]– А никогда не хотелось где-нибудь остаться?[/b]– Наверное, можно было бы попробовать. Но, мне кажется, я начну рваться назад, домой, на Таганку.