Леонид Ильич Брежнев ушел в мир иной во сне

Прекрасно помню, как впервые услышал о Брежневе и увидел его фотографию. В сентябре 1964 года я пошел в первый класс. Еще полтора месяца мы жили в ожидании обещанного Хрущевым коммунизма. Наша классная руководительница – не очень, к сожалению, грамотная девушка, окончившая педагогическое училище в Мордовии, следуя рекомендациям районо, уточняла: – Имейте в виду, коммунизм не придет в один день, не думайте, что утром объявят по радио – с сегодняшнего дня начался коммунизм. Коммунизм придет постепенно. Но в скором приходе коммунизма никто не сомневался – до октябрьского пленума ЦК КПСС, на котором Хрущева отправили в отставку. Вот тогда я и увидел Леонида Ильича – его фотография красовалась на первых полосах всех газет. Не знаю, что тогда показывали по телевидению, телевизор еще считался роскошью, и моим родителям был не по карману. А вот газеты они выписывали в большом количестве. Когда взрослые собрались на кухне, чтобы обсудить ошеломляющие перемены в стране, газеты перешли в мою собственность. Фотографий было две – Брежнева и Косыгина. И снимки одного размера, и сами они вроде бы на равных. Но помню, что взрослые обсуждали только Брежнева. Понимали, что именно он будет хозяином? Мне он понравился. Мрачноватый Косыгин – даже на тщательно отретушированном парадном фото – как-то не показался, его нельзя было назвать симпатичным и приятным. А Леонид Ильич был хорош. И еще я был доволен, что хозяин страны – мой тезка. Имя Леонид было достаточно редким. Во дворе меня именовали Лешей. Теперь я мог объяснить, что меня следует называть Леней – как Леонида Ильича Брежнева, а Леша – это Косыгин. И столь же отчетливо я помню день его смерти. 10 ноября 1982 года я вернулся в холодную Москву из длительной поездки. Это сейчас запросто можно слетать на Новый год в Таиланд и расслабиться у теплого моря. А тогда повидать мир было очень сложно. Меня включили в группу, сформированную Советским обществом дружбы с зарубежными странами. Ехали не отдыхать, а высоко нести знамя советской культуры, встречаться с представителями местной общественности. В группе была Людмила Зыкина с двумя замечательными аккомпаниаторами. Она пела без микрофона, и живой голос звучал замечательно. Когда Акопян-старший, выдающийся фокусник, в нашем посольстве демонстрировал свое искусство, я встал совсем рядом с ним и сбоку. Думал: точно увижу, как он это делает! Ничего не увидел. Таиландский курорт Паттайя еще не познакомился с щедрыми российскими туристами, их роль в те годы играли американцы. На наших глазах на якорную стоянку встал американский авианосец, и катера везли на берег отпущенных в увольнение моряков. Они были уже заранее пьяны. Проституток свезли со всей страны. Прямо у катера каждого моряка подхватывали две девушки и увлекали в пучину удовольствий. В Бангкоке крупный инженер из Киева потянул нас в заинтересовавший его переулок и первый же охнул. По обе стороны выстроились совсем голые девушки, на мой взгляд, очень симпатичные. Но бедный киевлянин не сумел оценить их достоинства. Увидел неодетых девушек, делавших приглашающие жесты, он закрыл глаза руками и рванул вперед. Когда мы, не торопясь, догнали его, жалобно взмолился: – Может, еще разок пройдем, а? Председатель рыболовецкого колхоза из Латвии, отличный мужик, ждал Сингапура. Утром сложил в сумку все, что привез с родины. Объяснил: – Буду меняться. Мне нужна теплая зимняя куртка. В Сингапур заходили советские моряки, и уже тогда были лавки с вывесками на русском языке. Встретив на улице наших ребят, окликнули их, но они в полном ужасе кинулись бежать. Не знаю, за кого они нас приняли: за эмигрантов из НТС, которых приказано было избегать, или за сотрудников посольства, которых боялись куда больше? Китайцы в лавках для моряков немного говорили по-русски и, что меня тогда удивило, брали советские деньги, которые вовсе не были конвертируемой валютой, – красные десятки. Я купил кассету с записью песни, которая мне так нравилась: «Билет на небеса». Товарищи постарше отоварились более грамотно. Отчет о том, как мы две недели в трудных условиях пропагандировали преимущества советского образа жизни, сочинили еще в самолете. Дома, вынимая вещи из сумки, включил радио. Стало ясно: что-то случилось. По всем программам передавали печальную классическую музыку. Гадали: Он или не Он? Леонид Ильич Брежнев ушел из жизни во сне, без мучений. Его жена Виктория Петровна вставала в восемь утра – в это время ей вводили инсулин. Леонид Ильич лежал на боку, и она решила, что он спит. Когда сотрудник охраны Владимир Собаченков пришел его будить, он обнаружил, что Брежнев умер, и стал, как учили, делать ему массаж сердца. Но уже все было бесполезно. Довольно странно, что в доме тяжело больного пациента не был установлен постоянный медицинский пост. Если бы у него произошел сердечный приступ или инсульт, то присутствие врачей (или, вернее, их отсутствие) имело бы критически важное значение. Леонид Ильич ушел в мир иной во сне, спокойно и без страданий. Такая кончина всегда считалась счастливой. Отчетливо помню: мало, кто помянул его тогда добрым словом. От симпатий к Леониду Ильичу ничего не осталось. Страна от него устала. Но, конечно же, еще печальнее было сознавать, что это были годы упущенных возможностей, впустую растраченных сил! Брежнев принял страну, ждущую обновления и мечтавшую о движении вперед, а оставил разочарованную, развращенную неприкрытым лицемерием и отставшую от наиболее развитых стран. Казалось, Брежнев перешел в анекдоты. В любой компании в те годы находился человек, который под общий смех довольно похоже подражал его манере говорить. Но прошли годы. То, как тогда жили, думали и чувствовали, быстро забылось. Отношение к Леониду Ильичу Брежневу стало меняться. Говорят, что «застой» был не так уж плох и Брежнев сыграл положительную роль в истории страны. Люди воспринимают моего тезку как символ спокойствия, надежности и стабильности, чего так сильно не хватало нашему народу на протяжении последних лет.