Сергей Лукьяненко: У меня универсальные книги

[b]Многие считают фантастику несерьезным жанром литературы. Это утверждение как минимум спорное. Об этом и о многом другом рассуждает самый знаменитый российский писатель-фантаст. – Вы первый российский фантаст, который хорошо известен за пределами России. До этого что советскую, что российскую фантастику на Западе практически не знали. Почему так?[/b]– Советская фантастика была сильно идеологизирована. Нет, конечно, существовали произведения, не завязанные на «классовой борьбе». Но они, как правило, были построены на стилистике, на понятных только русским игре слов, ситуациях – и тем самым крайне сложны для перевода. А сюжетная фантастика, литература действия, которая более проста для понимания иностранцам, зачастую была идеологически перегружена, что не могло не вызывать у западного издателя некоторого отторжения. Точно так же и в Советском Союзе не издавалась та западная литература, которая казалась «идеологически неверной».[b]– Но ведь классика западной фантастики была доступна советскому читателю.[/b]– Именно по той причине, что политизированность фантастики на Западе была в разы меньше, чем у нас. В те времена привлечение на страницы произведений политики и идеологии было одновременно и средством выживания, и, как ни странно, желанием показать «фигу в кармане» существующему режиму, затронув некие политические моменты, которые реалистической литературе запрещалось отражать.[b]– Но с приходом перестройки картина изменилась мало. При резко увеличившемся на Западе интересе к России и российской культуре фантастика так и осталась в «своем загоне».[/b]– Наша фантастика сама себя туда загнала. Произошло, как я уже упоминал, очень неприятное разделение фантастики на сюжетную и ту, которая строится на стилистике, языке и т. д. В результате поддающаяся переводу сюжетная фантастика потеряла самобытность, оказалась вторичной, даже третичной по отношению к западным аналогам, и переводить ее не было никакого смысла. Это калька (зачастую плохая) существующих западных образцов. Напротив, авторы владеющие словом, имеющие интересные и необычные идеи и мысли, нарочито усложняли свои тексты и делали их неинтересными для массовой публики. Правда, из этой когорты кое-кто пробился, например Пелевин, который ушел из фантастики в какие-то пограничные области и за счет этого стал известен на Западе.[b]– Ваш старт в фантастике пришелся на начало девяностых, в тот момент, когда в нашей стране был пик интереса к этому жанру. Насколько это помогло? Или, наоборот, помешало?[/b]– Фантастикой я увлекался с детства, и клеймо «второсортной литературы», которое иногда навешивали на нее представители мейнстрима, меня никогда не смущало. Я знал, что фантастика – интересная литература, я общался со многими уважаемыми людьми, всерьез увлеченными жанром. Читая мейнстрим, я убеждался, что фантастика в лучших своих образцах поднимает не менее серьезные вопросы и написана не хуже... Но авторы смущаются популярности жанра. Они готовы называть свое творчество как угодно – только не фантастикой. Напрасно, фантастика есть полноправная часть литературы.[b]– Ваши первые две книжки вышли в начале девяностых в Красноярске и Санкт-Петербурге. Почему же в Казахстане, где вы тогда жили, не проявили никакого интереса к перспективному автору?[/b]– Вообще в Казахстане никогда не существовало своей школы фантастики. Жанр там развивался «по остаточному принципу». Выходили книжки местных авторов на казахском языке – потому что свои и надо отметиться.Русскоязычные авторы могли публиковаться в журналах – поскольку часто журналами руководили люди, любящие фантастику. Но выход книги – это было событие маловероятное. Местные издательства на предлагаемые мной рукописи никак не реагировали, поэтому я стал рассылать свои вещи по российским издательствам, предлагал их только-только появившимся частным издательствам. К моему удивлению, первым пришел ответ из сибирского Красноярска, из издательства, в котором я никого не знал. Затем откликнулось молодое, но уже известное питерское издательство Terra Fantastica, поставив мою книжку в одну из своих престижных серий. Так у нас обычно и бывает – больший интерес проявили те, кто был дальше.[b]– Затем вы начали публиковаться в Москве. Насколько было сложно работать с издательствами, проживая в другой стране?[/b]– Достаточно сложно. Сейчас с развитием Интернета это все упростилось, а в ту пору даже самая элементарная процедура получения, вычитывания и отправки гранок происходила по обычной почте, которая у нас тогда не отличалась оперативностью и надежностью. Иногда даже гранки терялись. Все это было очень неудобно, громоздко. А уж о том, чтобы побеседовать с издателем, отстоять свою точку зрения, – и речи не было... Ведь издатели и редакторы часто выступают с позиции менторов, учителей – они искренне уверены, что знают, как сделать текст лучше. Иногда это действительно так, но часто вредит произведению.[b]– Это была основная причина для переезда в Москву или были какие-то еще причины?[/b]– Помимо этого, конечно, повлиял развал Советского Союза. Мы всегда считали себя русскими, гражданами СССР, и внезапно оказались в азиатском государстве, где другой государственный язык, где чуть ли не законодательно русским ставятся препоны в отношении карьерного роста, где не видно перспектив для наших детей. При всем том, что, надо отдать должное, в Казахстане национальную политику проводят довольно мягко и осторожно, все равно возникло ощущение, что мы в чужой стране. Пусть благожелательной, не агрессивной, не унижающей, но – чужой.[b]– Насколько сложно было переезжать из спокойной и неторопливой Алма-Аты в такой мегаполис, как Москва?[/b]– Это было абсолютно комфортно! Потому что давно уже хотелось именно такого темпа. Каждый раз, приезжая из Алма-Аты в Москву, я ощущал, насколько мне нравятся эта скорость, эта энергия, даже пресловутая московская суета... Поэтому переезд был уже назревшим вопросом и, как только появилась финансовая возможность, мы немедленно уехали в столицу России.[b]– Перемены, происходившие с Москвой, наверное, легче оценивать со стороны?[/b]– Изменения происходили довольно резко – и это было заметно. Когда мы приезжали в перестроечные годы – это был не очень чистый город, с огромным количеством непонятных торговых палаток, с растерянными людьми, которые торговали на улицах кто чем может. Ошарашенная столица гибнущего государства – такая рисовалась невеселая картина. А потом все стало выправляться: Москва становилась чище и красивее, активно застраивалась, появлялись новые сияющие современные здания, новые дороги. И это ощущалось не только гостями столицы – сами жители Москвы начали преображаться, чувствуя преобразование города.[b]– Наверное, мог бы и не случиться прорыв в кино? Насколько он был трудным?[/b]– На самом деле это было не трудно, а, скорее, сумбурно. Сначала появилась одна небольшая компания, которая захотела сделать малобюджетный сериал по «Ночному Дозору». Я согласился. Компания некоторое время возилась с проектом, но ничего особенного не смогла придумать. У них было немного денег, они не могли себе позволить использовать серьезные спецэффекты, их предложения сводились к тому, чтобы создать дешевый политизированный трэш. Этого мне абсолютно не хотелось. И тут появился Первый канал, с гораздо более серьезными деньгами, возможностями и, главное, амбициями. Появился режиссер Тимур Бекмамбетов, который буквально загорелся этой идеей, в проект привлекли известных российских актеров – и возникли все предпосылки, что будет снято дорогое, яркое кино, блокбастер.[b]– После первого фильма, особенно у молодежи, стала модной вампирская тематика. Второй фильм значительно нивелирует такую романтику вампиризма. Это специально?[/b]– Сознательно никто не ставил цель ни пропагандировать, ни демонизировать вампиров. Потому что, к счастью, это персонажи мифологические. Но я, например, видя такую ситуацию, специально в книгу «Последний Дозор» вставил несколько сцен, которые должны снизить романтизацию вампиров, возникшую после первых книг и фильма.[b]– А сама ситуация, когда дети и молодежь сплошь и рядом играют в вампиров, не страшит?[/b]– Лишь бы кровь не пили. Из родителей. А вообще – дети испокон веков играли в индейцев, ковбоев, шпионов. То есть персонажи детских игр почти всегда агрессивны. Глупо было бы надеяться, что дети будут играть в Папу Римского и его курию... Я не думаю, что все это страшно.[b]– Во всем мире в связи с бурным развитием компьютерных технологий сейчас всплеск в производстве видового фантастического кино. Какие перспективы у нас на этом поприще?[/b]– Очень неплохие. Компьютерные эффекты на глазах удешевляются. Уже не нужно невероятных цифровых мощностей и уникальных суперсовременных компьютеров. Работа программистов, дизайнеров и художников у нас стоит дешевле, чем на Западе. В производстве кино вообще развита международная кооперация. Сейчас наши московские ребята делают спецэффекты и для голливудских фильмов – значит появляется своя школа.[b]– Беспрецедентный успех «Ночного» и «Дневного» Дозоров как-то повлиял на развитие кинофантастики в России?[/b]– Думаю, да. Продюсеры убедились, что в кинофантастику можно успешно вкладывать деньги. Было запущено сразу несколько крупных проектов, из которых самым масштабным стал «Волкодав». Фильмы запускаются, выходят. Сейчас я жду запуска сразу нескольких фильмов по моим вещам. Перспектива есть, но главное, чтобы успех «Дозоров» был повторен другой компанией, не Первым каналом. Так как успех «Дозоров» многие списывают на огромную рекламную мощь Первого канала. Я думаю, что это не совсем так, это всего лишь часть правды. Но после того как сторонняя студия сможет снять и прокатать фантастический фильм с близким результатом, все закрутится еще быстрее.[b]– В кино сейчас такая ситуация, что нарисовать и эффектно передать на экране можно все что угодно, самую невероятную фантазию режиссера. Как ни странно, но достижение идеала в конце концов ведет к застою и стагнации. Каково будущее кинофантастики?[/b]– Единственный путь развития – это новаторство в идеях и сюжетах. Пока кинофантастика живет за счет спецэффектов. Можно снять самый тупой трэш, но за счет того, что там будет много криков, взрывов, щупалец, звездолетов, полуобнаженных красоток, мускулистых красавцев и прочего – это будут смотреть. Но когда подобного слишком много, зритель начинает скучать. Ведь сейчас очень интересный момент. Фантастический фильм сегодня могут снять даже энтузиасты у себя в гараже. Понятное дело, я имею в виду «продолжение» «Звездных войн» (Star Wars: Revelations), сделанное фанатами буквально за гроши, на домашних компьютерах. Когда его смотришь, не в кинотеатре, конечно, а на экране обычного телевизора, разницы с профессиональным кино почти нет. А вот новых идей в фильме – ноль.[b]– Может быть, в этом состоит возможность проникновения русского кино на Запад? Уж чего-чего, а идей в России всегда хватало.[/b]– Я бы не сказал, что у нас тут какое-то лидерство. К сожалению, многие идеи у нас не столь уж новы – и дай бог здесь удержаться на общем мировом уровне. Есть ведь и на Западе множество западных авторов с великолепной фантазией, с великолепным видением мира... Мы, может, и занимаем достойное место, но говорить, что мы впереди планеты всей, глупо.[b]– У вас есть возможность сравнить издательский бизнес в России и Европе. В чем отличие?[/b]– На самом деле российский, точнее, московский книжный бизнес максимально приближен к западному. Если бы у нас вся экономика развивалась такими же темпами, то мы бы уже догнали по всем показателям развитые страны и наши автомашины ценились бы не хуже, чем Volvo или BMW.Конечно, западный рынок чуть более гибок и скрупулезен. Там отчеты о продажах моих книг детализированы с точностью до экземпляра, у нас – до тысячи экземпляров; там гораздо лучше и оперативнее решаются локальные проблемы – с тиражами, рекламой, подачей материала. Но наши издательства вполне соответствуют мировому уровню. Но они все еще проигрывают по качеству бумаги и оформлению книг: многие пытаются на этом экономить, не понимая, что красивая, яркая книга имеет больше шансов быть купленной. Да и передовые технологии в книгопечатании внедряются не так быстро, как хотелось бы. Но в целом все обстоит неплохо.[b]– В российском киновидеобизнесе, да и в музыкальном тоже, существуют определенные проблемы с авторскими правами. Какова ситуация в книгоиздании?[/b]– Более цивилизованная, но все же проблемы остаются. Есть недобросовестные издательства, которые стараются заполучить больший объем прав за меньшие деньги и этим обирают авторов. Есть повсеместная юридическая неподготовленность самих авторов, которые подписывают контракты не глядя. Есть непонимание издателями и авторами механизмов правового взаимодействия на рынке.[b]– А почему же тогда не приживается на внутреннем книжном рынке институт литагентов? Это решило бы многие проблемы...[/b]– Я как раз к этому и подводил. Конечно же, нормальная система книгоиздания на Западе обязательно включает в себя литагентов. Человек, который разрешит проблемы между издателем и автором, человек, который знает законы, человек, который постарается заключить максимально выгодный для своего клиента контракт, крайне необходим писателю. У нас пока только единичные попытки литагентов внедриться в книгоиздание. Такое ощущение, что издатель всеми силами отбивается от литагентов, боясь, что те вынудят его раскошелиться, а авторы сторонятся литагентов, потому что не хотят делиться гонорарами. Есть наши литагенты, которые пытаются работать на Европу, продвигая туда наших авторов, но пока не очень активно. Там позиция российского литагента заведомо проигрышная: он плохо знает местный рынок, не имеет связей в издательствах. А ведь сама работа литагента строится на личных контактах: надо знать, какому человеку в издательстве рассказать о какой книге, потому что у другого редактора книга может не вызвать должного энтузиазма. Ведь литагент – это не только юрист и бизнесмен, но еще и психолог.Мне повезло, потому что у меня известный западный литагент, хорошо знающий свою работу.[b]– К сожалению, вы единственный российский писатель, с кем работает такой знаменитый литагент, как Эндрю Нюрнберг.[/b]– В этом отчасти виноват успех фильма. Но еще до фильма одна из его сотрудниц, русская по происхождению, но живущая в Англии, советовала ему обратить внимание на мои книги. Эндрю сначала отнесся к этим предложениям с прохладцей, но затем ее рекомендации наложились на информацию об успехе первого фильма, и Эндрю предложил подписать договор. Ну а далее оказалось, что интерес к моим книгам большой, книги выходят во многих странах, выходят тиражами, сравнимыми с тиражами самых популярных западных авторов. Например, в Германии тираж «Ночного Дозора» достиг 100 тысяч экземпляров, в США – порядка 60 тысяч, во Франции тоже около 60 тысяч, даже в маленьком Тайване напечатали 42 тысячи (и книга там пользовалась огромной популярностью – тираж был распродан за месяц).[b]– Чем можно объяснить большую популярность цикла о Дозорах именно на Востоке? Ведь действие книг происходит в России и Европе.[/b]– Сложно сказать. Скорее всего, классический дуализм противостояния Света и Тьмы (которые не совсем Добро и Зло) оказался близок восточной культуре, восточному менталитету. Кроме того, Европа в цикле предстает немного преломленной через некоторое азиатское восприятие. Но действительно, книга там хорошо издается – и в Южной Корее, и в Японии, и в континентальном Китае.[b]– «Ночной Дозор» и его продолжения изданы почти во всех странах. А как обстоит дело с другими книгами?[/b]– Если не считать Восточной Европы (в частности, Польши и Чехии, где переведены почти все мои книги), всерьез взялась пока только Германия. Там вышли все четыре книги «Дозоров» во всевозможных вариантах оформления, вышли романы «Танцы на снегу», «Спектр», готовятся еще издания. В Испании вышла дилогия «Линия грез». Конечно, меня радует, что европейский читатель начинает воспринимать Лукьяненко не как автора одного цикла.[b]– Почему так сложилось, что только Вы из множества российских фантастов смогли продвинуться на Запад?[/b]– Сложно сказать. Может быть, потому, что у меня достаточно универсальные книги... Я хоть и пишу в основном о нашей стране, но, возможно, этот взгляд с общекультурных, мировых позиций.[b]– Каковы основные тенденции развития российской фантастики? Мы движемся на Запад, мы движемся на Восток или ищем пути национального самоопределения?[/b]– У нас в фантастике сейчас разброд и шатание. Есть огромный пласт литературы, созданный в подражание западной соответствующего направления – подражание космоопере, фэнтези, хоррору... Зачастую даже имена героям даются усредненные европейские... Есть пласт «славянской фантастики» – но это вещь очень странная, дремучая. На мой взгляд, тупиковый путь. Потому что национальный колорит страны заключается не в том, каким богам молились наши предки тысячи лет назад, а в том, чем страна живет сейчас, о чем думает, куда движется... Есть большое количество фантастики брутальной, мрачной.[b]– Действительно, интересный факт. Советская фантастика была, в общем, весьма гуманной и целомудренной. Откуда же взялся сейчас такой поток брутальной, натуралистичной литературы?[/b]– Я в свое время этот этап тоже прошел. В первые годы, как только начал писать. Меня до сих пор в этом упрекают, вытаскивая сцены из ранних книг. Но что тогда происходило? Рушился Советский Союз, рушился мир вокруг. И оказывалось, что того благостного будущего, которое придумывали советские фантасты (где девочка Алиса летает в космосе и собирает зверушек для зоопарка), не существует. Это вызывало реакцию раздражения и отторжения. И эту реакцию хотелось утопить в негативизме, сарказме, брутальности. Я, например, девочку Алису, культовый персонаж советской детской фантастики, в одном из своих романов ехидно вывел в качестве любовницы императора, очень любящей зверушек. Это был хулиганский поступок, сейчас бы я так ни за что не поступил... А на тот момент это был некий выплеск подсознательных эмоций, отражающий ощущение уничтоженного будущего.[b]– Можете сами оценить динамику своего творчества?[/b]– У меня есть несколько «этапных» произведений, которыми я отбивал некоторые промежутки. Это «Рыцари сорока островов», затем «Линия грез», потом «Лабиринт отражений»... «Ночного Дозора», как ни странно, в этом ряду не будет – я его выпустил, но в тот момент он был для меня совершенно рядовой книгой. Затем «Спектр». Следующей станет недописанный еще роман под условным названием «Недотепа». Я пишу его в жанре классического «плутовского романа».[b]– В России сейчас выходит огромное количество фантастических романов отечественных авторов – около семисот в год. Перейдет ли когда-нибудь это количество в качество?[/b]– Оно, в общем, и переходит – каждый год появляются достойные вещи. Но нельзя ожидать, что шедевры будут появляться непрерывно, по расписанию. Такого не происходит даже в американской фантастике, богатейшей в мире по количеству авторов, по разнообразию тем... Бывают и у них урожайные годы, а иногда смотришь, за что присудили ту или иную престижную премию, – и удивляешься.[b]– Может быть, ниша для возникновения новых шедевров – на стыке фантастики и мейнстрима?[/b]– Сейчас очень много такого пишется, и вообще эти жанры уже трудно разделить. Очень много мейнстрима, использующего фантастические элементы, очень много фантастики, примыкающей к мейнстриму. И вполне вероятно, что шедевры появятся как раз на стыке.[b]– Какова миссия фантастики и есть ли она у нее вообще?[/b]– Фантастика, как и вся литература в целом, никому и ничем не обязана. Это и развлечение, и тренировка интеллекта... Но одновременно это и прогностическая литература, литература социального моделирования. А прикладной функции фантастики в советском понимании (когда она должна была агитировать молодых людей на поступление в высшие технические учебные заведения – было ведь и такое) уже не существует. И слава богу.[b]СПРАВКА «ВМ»[i]Сергей ЛУКЬЯНЕНКО[/b] родился в 1968 году в Казахстане. В 1985-м поступил в Алма-атинский государственный медицинский институт (АГМИ) на специальность врач-психиатр. С 1994-го – профессиональный писатель. В 1997 году получил гражданство РФ и переехал в Москву.Женат, воспитывает сына.Первые публикации состоялись в 1988 г. – в алма-атинском журнале «Заря» и в свердловском журнале «Уральский следопыт». В 1992 году вышли две книги автора: сборник «Атомный сон» и повесть «Рыцари сорока островов», которые принесли Лукьяненко премию «Старт» за лучший дебют года.[/i][b]СПРАВКА «ВМ»[/b][i]Лукьяненко – лауреат почти всех существующих сейчас российских литературных премий в области фантастики. В 2003 году на «Евроконе» в Турку (Финляндия) писатель был объявлен лучшим фантастом Европы. Всего на счету Сергея более двадцати литературных наград.Произведения Лукьяненко переведены на английский, французский, немецкий, итальянский, испанский, голландский, польский, чешский, венгерский, болгарский, литовский, китайский, корейский, японский и другие языки.[/i]