За что ты боролась, Клара?

[b]В парикмахерских – аншлаги, в магазинах – немыслимые скидки и такие же немыслимые очереди, в газетах появляются опросы на тему: «Кем вы себя ощущаете: женщиной или все-таки лошадью», а по телевизору показывают фильмы и концерты «И это все о Ней». Надвигается День ветки мимозы, придуманный, как мы помним из учебников истории, «неистовой Кларой» и любимый всеми женщинами постсоветского пространства. Любим его и мы – три бывшие одноклассницы, три тополя Москвы, три женщины большого города, на которых он, собственно, и держится.[/b]Судите сами: одна из нас, Лена, «мечта успешного мужчины» – воспитанная, образованная, ни дня не работавшая, всю себя отдающая воспитанию двоих детей, созданию уютного дома и надежного «тыла» – мужа, работающего топ-менеджером в крупной корпорации. Другая – Юля, гордость школы, золотая медалистка, начальник кредитного отдела московского банка, замужем не была, детей не имеет. Ну и я, Марина – работа, дом, муж, ребенок, бегом-бегом – все, как у многих.И вот накануне нашего праздника устроили мы себе подарок: собрались вечерком поговорить о себе, драгоценных, и спросить у духа Клары Цеткин, так ли она представляла себе жизнь женщин, за это ли боролась и что, собственно говоря, имела в виду, когда писала: «Над клокочущей, восстающей массой, подобно буревестникам, реют требования женщин: мира, хлеба, свободы, уравнения в правах».[b]Одинокие в театр не ходят[/b]Юлькина «двушка» готова к мистике: полумрак, горящие свечи, столик, накрытый бумагой, расчерченной пополам, – на одной половине красным фломастером написано «да», на другой черным – «нет». На столике стоят блюдце с нарисованной стрелочкой, а также три бокала и бутылка красного вина. Да, еще книжка про жизнь и деятельность Клары Цеткин, изданная в тот самый год (мистика уже началась!), когда мы все родились. В ней мы обнаруживаем фотографии Клары: старуха с растрепанными волосами и глазами навыкате, и другие – симпатичная женщина в легкомысленной шляпке, и она же, но уже в строгом (белый верх – черный низ), нежно обнимает своих сыновей – Максима и Костю. Мы садимся за столик, отпиваем для храбрости вина, кладем руки на блюдечко и… – Я не понимаю вашего образа жизни, – начинает Лена (это она не к Кларе Цеткин, а к нам обращается), – зачем уродоваться на работе, видеть домашних урывками, запустить и себя, и дом, а потом пить таблетки «от давления» и жаловаться на то, что молодость прошла мимо, а вы ее и не заметили? Когда вы в последний раз были в театре, кино, не говоря уже о консерватории? – Ты же понимаешь, что в театры и кино одиночки не ходят, – говорит Юля. – Те мужчины – умные, сильные, успешные, которые нравятся мне, уже давно женаты, а чужих мужей я не отбиваю. Ну а с теми, которые ищут во мне «мамочку», я никуда никогда не пойду.– А вот я была в театре в прошлое воскресенье, – я просто подскакиваю от нетерпения. – Мы все вместе смотрели «Аленький цветочек» в Пушкинском, а недавно видели «Снежную королеву» в Малом, «Братца кролика» в кукольном и «Малыша и Карлсона» в Сатире.– А с мужем ты когда куда-нибудь ходила? – зловредная Ленка отлично знает, что вдвоем мы выбираемся только за продуктами. – Вот то-то: год назад. Я родилась и живу женщиной, и делаю только то, что было предназначено делать женщине сотни, тысячи лет назад – украшаю собой семью. И муж рядом со мной чувствует себя мужиком! А вы, работницы трудового фронта, – кто? Лица без определенных половых и ролевых функций. Ты за такое равноправие боролась, Клара? Кажется, еще чуть-чуть, и Ленка превратится в памятник.Чтобы этого не произошло, мы хором повторяем вопрос: «Ты за это боролась, Клара?», тарелочка дергается вправо-влево, и… все. Стрелка не показывает ни на «да», ни на «нет». Юля достает вторую бутылку, а Ленка быстренько делает бутерброды.[b]Твой муж – сволочь[/b]– А скажи, – наступает Юля на Ленку, – что будешь делать, женственная ты наша, на что жить, если муж вдруг от тебя уйдет?– Нового мужа найду, которому позарез нужна тридцатипятилетняя женщина с двумя детьми.Ленка еще хорохорится, но то ли вино подействовало, то ли правда наболело, но на памятник уже не походит.– Ну, говорит он мне, чтобы я пошла работать, поскольку детям в школе стыдно, что их мама – домохозяйка, а главное – он устал, что вся ответственность за финансовое благополучие зависит только от него, поэтому он не может уволиться и должен терпеть начальника-самодура. Ну, выдает он мне деньги под отчет, ну, не понимает, чем можно заниматься целый день дома… Ну не хочу я работать, понимаете, не хо-чу. Не лежит к этому душа, ломать себя придется.– Твой муж – сволочь, – страстно обрушивается на неведомого нам мужа Юля. – Ты ему посчитай, сколько стоят няни и домработницы, он тебе всю зарплату отдаст и еще должен останется. Предложи хоть на денек остаться дома с детьми – убежит на работу, как миленький. Хотя, знаешь, я бы многое отдала, чтобы дома посидеть. Каждое утро – хочешь не хочешь – надо идти на работу. А там выше моей должности уже не подняться, наши мужики не переживут, если женщина станет руководителем «высшего звена». И вообще они меня боятся, считают, что раз командую на работе, значит, и дома всех по струнке выстраиваю. Правда, я недавно через Интернет познакомилась с одним американцем, на майские полечу к нему знакомиться. Вдруг замуж выйду?– Зачем? – хором спросили мы с Ленкой.– Семью хочу, только чтобы равноправную – наши мужики на такое не способны. Они мечтают, чтобы женщина и деньги в дом приносила, и за домом следила, и сама как королева выглядела, а еще была мягкой и женственной. Скажешь, я не права?Юлька набросилась на меня. Я взмахнула рукой, тарелочка закрутилась, упала и… разбилась. Мы с Кларой Цеткин не сказали ни слова.[b]Слабо выйти замуж в пятьдесят лет?[/b]Да, мы с товарищем Цеткин не сказали ни слова. Она – потому что уже не может, а я – потому что терпеть не могу однополые посиделки, которые всегда заканчиваются одинаковым, оправдывающим все и вся выводом: «Все мужики – сволочи, но куда же мы без них»? Потому я стала рассказывать женщинам о женщине, о счастливой и несчастной Кларе с ее работой, домом, детьми и мужьями, когда все – враскоряку, бегом-бегом, как у многих.– Знаете ли вы, – сказала я им, – что отец Клары был сельским учителем-протестантом, а мать происходила из семьи французских дворян? Что в доме, в отличие от многих тогдашних немецких семей, мужчины и женщины были равноправными? И именно поэтому Клару готовили к карьере учительницы – а это все равно, что сейчас готовить свою дочку к должности федерального министра. Что в девять лет фройляйн Эйснер (такова девичья фамилия Клары) уже прочла «Илиаду» и основные произведения Гете и Шиллера, в одиннадцать она знала наизусть сонеты Шекспира и стихи Байрона, а любимыми книгами девочки были «История освободительной войны швейцарцев» и «История Французской революции»? Но, закончив в Лейпциге престижную учительскую семинарию Августы Шмит (которая была по совместительству основательницей Либерального всеобщего союза немецких женщин), она влюбилась в русского революционера Осипа Цеткина и вышла за него замуж. Она никогда и ни в чем не упрекала мужа и настолько прониклась образом его мыслей, что стала самой пламенной революционеркой. Причем очень талантливой – только Клара могла за 20-минутное выступление «завести» работниц фабрик, заводов и прочих «пароходов» до такой степени, что они выходили с митингами протеста на улицы и добились-таки сокращения 16часового рабочего дня на пять часов. Так что не зря скупой на похвалы Энгельс однажды воскликнул: «Браво, Клара!» И матерью Клара была потрясающей – когда у нее заболел старший сын, она, наплевав на долг, вернулась из агитационной поездки и не отходила от сына до тех пор, пока он не выздоровел. Любовь к Осипу и революции привела к тому, что к тридцати годам Цеткин полностью поседела, вокруг глаз образовались темные круги, а фигура расплылась: двенадцать уроков в день, которые она давала как репетитор, и переводы по ночам, чтобы было на что жить, стирка и готовка дома и постоянное посещение социал-демократических собраний – вот из чего состояла ее жизнь. Так что не удивительно, дорогие мои, что Цеткин страстно боролась за равноправие женщин и на работе, и дома… А то, что в пятьдесят лет, через десятилетия после смерти Осипа Цеткина, она вышла замуж за художника Цунделя, который был на пятнадцать лет ее моложе – это, между прочим, тоже о чем-то говорит!– Ты хочешь стать Кларой и быть похороненной у Кремлевской стены? – спросили меня девчонки.– У стены уже не хоронят, – просветила я подруг. – Просто мне кажется, что всеми, даже абсурдными, на первый взгляд, поступками женщины движет любовь – к своим близким, своему делу, к себе, в конце концов. Так что не надо ничего никому объяснять и ни перед кем оправдываться.С наступающим вас праздником!