Хосе Каррерас: Один шанс из миллиона

[i]Элегантный, энергичный, с изящной бородкойэспаньолкой, Каррерас заставляет забыть, что в конце 80-х мир мог лишиться этого артиста. На борьбу с лейкемией он, победивший болезнь, бросил все свои силы музыканта и человека. Не случайно Елена Образцова, отвечая на вопрос о самом значительном событии в мире музыки в последнее время, сказала: «Возвращение на сцену Хосе Каррераса». Накануне концерта певец дал эксклюзивное интервью нашему корреспонденту.[/i][b]— Сеньор Каррерас, не кажется ли вам, что тот благородный порыв демократизации классической оперы, который движет тремя великими тенорами, все больше тяготеет к поп-культуре? [/b]— Мы не были первооткрывателями в этом жанре. Просто благодаря именам первой звездной величины наши концерты получили такой резонанс в мире. Мы выступаем на огромных площадках: в амфитеатре Терм Каракалы в Риме, в лондонском Гайд-парке, на Марсовом поле у подножия Эйфелевой башни на чемпионате мира по футболу во Франции, и на наши концерты приходят десятки тысяч зрителей. По-моему, это происходит потому, что им нравится музыка, которую мы исполняем. Мы же, в свою очередь, поем свои любимые арии и песни. Думаю, что многие из этих людей никогда не пришли бы в оперный театр на классический спектакль, но благодаря нашим концертам они приобщаются к высокому оперному искусству.Это их шанс «подружиться» с оперой. Что же касается классических эстрадных шлягеров, которые мы поем («Под небом Парижа» Ива Монтана, «Воспоминания о карнавале», русский романс «Очи черные», «Карузо», хиты из мюзиклов Уэббера и Бернстайна), и неаполитанских народных песен, то и мне, и Пласидо Доминго, и Лучано Паваротти это доставляет искреннее удовольствие.[b]— Когда такому большому артисту, как вы, ставят страшный, практически безнадежный диагноз — лейкемия, что помогает победить болезнь? [/b]— Вы даже не представляете, какой это страшный удар для человека — услышать такой диагноз. Я уверен, что побеждает тот, кто силен духом. Даже если врачи говорят, что у вас один шанс из миллиона, вы должны поверить в этот единственный шанс.И тогда есть надежда на спасение. Вы победите. Я благодарен врачам из Сиэтла и Барселоны, пришедшим мне на помощь, когда в 1987 году разразилась эта катастрофа. Честно признаться, шансы были очень малы. И я призвал на помощь все свое мужество. Сейчас я чувствую себя превосходно, активно работаю и много путешествую. Но до сих пор считаю, что мое выздоровление — это чудо, к которому причастны в первую очередь, конечно, достижения современной медицины, но и иррациональная величина — удача. Я знал, что будет трудно, но никогда не терял надежды.[b]— После вашего счастливого выздоровления вы основали в Барселоне Международный фонд Хосе Каррераса по борьбе с лейкемией. Расскажите, пожалуйста, о его деятельности. Кто помогает вам? [/b]— После Барселоны мы открыли отделения фонда в Женеве, Мюнхене и США. Наше кредо: «Каждый человек, больной лейкемией, должен иметь шанс на выздоровление». Коммерческие и гуманитарные организации совместно трудятся над воплощением его в жизнь. У нас работают отличные профессионалы, мы применяем самые современные методики и разрабатываем программы специальной помощи. Как только мне позволяет моя главная — музыкальная — деятельность, я окунаюсь в проблемы фонда, езжу на встречи и организую благотворительные акции. Мои давние друзья — члены семьи Шойфеле — очень поддерживают деятельность моего фонда. Они создают коллекционную серию часов из пяти моделей «Jose Carreras», средства от продажи идут на исследования для борьбы с лейкемией. После выхода первой модели президент Сhopard Карл Шойфеле передал нам чек на сумму 250 тысяч швейцарских франков, вырученных от продажи часов.Мы очень сопереживали Раисе Горбачевой, когда она заболела. Она находилась в руках лучших врачей мира, и реальной необходимости в помощи нашего фонда не было. Мы знаем, как любил ее муж, Михаил Горбачев. Со своей стороны, мы в любой момент были готовы помочь, но болезнь прогрессировала слишком быстро.[b]— В каких театрах мира и в каких городах вы чувствуете себя наиболее комфортно? [/b]— Трудно выбирать между Веной и Барселоной. Staatsoper в Вене — удивительный театр с совершенно особой атмосферой. Когда я впервые после болезни вышел на сцену Венской оперы (вынужденный перерыв длился год) в 1988 году, то пронзительно ощутил горячую любовь публики. Это непередаваемое чувство. Это символ моего второго рождения. Барселона же — мой дом, моя родная Испания. Это город с древней душой и очень современными настроениями — красивый, причудливый, неповторимый. Я с радостью вспоминаю, что во время открытия и закрытия Олимпийских игр в 1992 году был музыкальным директором церемонии. Надо добавить, что я еще очень люблю Берлинскую оперу.[b]— Теноры — это, как правило, лирические и романтические герои. Вам никогда не хотелось сломать стереотипы и вырваться за рамки своего амплуа? [/b]— Конечно, всю жизнь петь Вертера, Рудольфа из «Богемы» или Каварадосси из «Тоски» приятно, но надоедает. И хочется чего-то неизведанного, острого, менее гармоничного и благозвучного. Как раз недавно я совершил такой демарш, исполнив в Берлине главную роль в опере «Sly» современного композитора Пола Феррари в постановке мистера Хайнца Холмена. Совершенно новый для меня характер, абсолютно не романтический герой. Нельзя сказать, что он — отрицательный персонаж, он, конечно, не злодей. Это клошар, человек проигравший, потерянный, — то, что по-английски называется емким словом «looser». Это обитатель дна, неудачник, маргинал, выброшенный на обочину жизни. Я благодарен судьбе и счастлив, что мне удалось стряхнуть романтический флер Каварадосси. Мне было чрезвычайно интересно работать в этом направлении. И я понял, что там есть, чем заняться, что исследовать и куда приложить свои способности. Так что, надеюсь, в будущем мне предстоит не только классический репертуар, но и некоторая свобода поиска.[b]— Вы всегда приезжаете в Москву в жуткий холод. Помнится, лет восемь назад во время вашего концерта на Красной площади мы сидели летом, одетые по-зимнему, а когда вы пели, изо рта шел пар. Вам не кажется, что морозная Москва в любое время года стала уже доброй традицией ваших визитов? [/b]— Действительно, на Красной площади я выступал в июле, а погода была чуть ли не январская. Но я даже не страдаю от ваших холодов. С каждым моим приездом Москва становится все красивее. У вас такой прекрасный город, в солнечную погоду — просто изумительный, величественный. Так что мне в радость здесь бывать. А мороз... ну это же Россия.