[b]Изящную женскую ручку с маникюром зажимает в лапах мрачноватого вида молодой человек и начинает с удовольствием эту ручку уродовать. Через час на ладони красуется глубокий кровоточащий порез, парочка язв и один багровый кровоподтек.Мимо всего этого безобразия прохаживаются девушки в недошитых бальных платьях на кринолинах, со стены таращится огромный желтолицый рогатый божок. Откуда-то снизу из усилителей доносится душераздирающий скрип старой двери.Это не фантазии сумасшедшего, это обыкновенная рабочая обстановка московского учебного заведения с диковатой аббревиатурой ТХТК. [/b][i]Собственно, странная получается профессия (художник-технолог) у тех, кто оканчивает театрально-художественный технический колледж.Потому что профессия-то не одна, их несколько. Гример, костюмер, звукорежиссер и осветитель — все-таки разные вещи. Всем этим специальностям учат только тут, в ТХТК. Уникальность учреждения можно передать тезисом, который, надеюсь, напомнит вам хорошее вино: «Основано в 1931 году. Остерегайтесь подделок».Училищу (то есть, простите, колледжу) действительно шестьдесят восемь лет. Чтобы обозреть его богатства, нужно как минимум четыре часа. К концу второго начинаешь падать от усталости. «А у нас есть еще филиал на Таганке!» — радостно сообщают «экскурсоводы»-преподаватели. — Там наша бутафория».[/i][b]Эх, поступлю! — Вам кризис перепроизводства не грозит? Все-таки профессия у вас редкая, а народу вон сколько...[/b]— И не так уж много, —«оправдывается» [b]Галина Ермакова[/b], директор ТХТК, —всего-навсего по двенадцать человек на специальности. Правда, теперь, когда завлекательнее стало звучать «парикмахер» или «визажист», большой наплыв народу. На звукорежиссерском отделении зато человек тридцать.[b]— К вам поступать тяжело? Зинаида Стешко, зам. директора по учебной работе: [/b]— Главное наше требование на вступительных экзаменах — рисунок и композиция. Есть у нас и подготовительные курсы — правда, платные. Хотя я считаю, что стоят они не так дорого — триста рублей в месяц. Многие ребята приходят практически «с нуля», даже без художественной школы — и мы их берем.[b]— По доброте душевной? Александр Иванов, преподаватель звукорежиссерского отделения: [/b]— Просто потому, что к нам приходит совсем маленький человечек — ему пятнадцать лет. Ну как тут можно сказать, получится из него что-то или нет. Только через четыре года начинает что-то там вырисовываться. Да и то — хорошей стабильной практики получается маловато, нужно все попробовать: снять, смонтировать, озвучить, поработать и с камерой, и с лентой... В принципе, мы уже подсчитали, что нашему выпускнику нужно около месяца, чтобы адаптироваться в новом для него коллективе — и то не потому, что он не умеет с оборудованием обращаться (мы стараемся, чтобы человек все успел), а потому, что прижиться на новом месте всегда тяжело. Поэтому мы и стараемся их «натаскать». Вот Димка знает, что ему будет за сегодняшнюю работу — правда, Дим? [b](провинившийся уныло кивает. — Д. А.).[/b][b]Денежки — Как вы сводите концы с концами? Одно-единственное «историческое» платье вы сами оцениваете в сто долларов...Зинаида Стешко, зам. директора колледжа: [/b]— Какие-то костюмы мы продаем — обязательно. Иногда заказывают модели сами театры. Нам это нужно, чтобы купить новый материал для шитья, подновить оборудование. У нас оно достаточно хорошее — на всех отделениях. Швейные машинки, компьютерная вышивка, видеокамеры...[b]Надежда Рахманина, преподаватель постижа (постиж — это все, что связано с волосами: парики, бороды, ресницы, усики... — Д. А.): [/b]— О, материалы! Кошмарно дороги! А маленький парик — это вообще больше тысячи. Но зато какие у нас изделия! Вот, допустим, простенькая бородка на тонкой марлевой основе, которую совсем не видно. Можно сделать волосатой изящную девичью ручку — хотите? [b]— Огромное спасибо. А исторический костюм в театре не рискует оказаться раритетным? [/b]— Ну академическому театру это не грозит, — уверена [b]Зинаида Стешко[/b], — достаточно прийти на любой спектакль в Малый. И поэтому у нас исторический крой — специальный курс. Вот посмотрите — разве не красота: прямо-таки авангард моды — бумажные копии средневековых платьев? А вообще у нас огромный библиотечный фонд книги по искусству. Шьют девочки в основном друг на друга — какие еще могут быть модели? [b]Брюсов Николай Алексеевич, преподаватель гримерного отделения: [/b]— Нет, ну почему? К нам приходят поработать моделями бабушки, которые тут рядышком живут. Платим мы им, конечно, копейки — но ведь они не только за деньгами сюда приходят. У нас тут почти что «клуб». Спокойствие, внимание, возможность отдохнуть от домашних дел. Наши старушки садятся в кресло, а мы уж стараемся добиться максимального сходства их лиц с лицами Сервантеса, Толстого...[b]Нарисуйте мне лицо Бонда [/b]— Вот такого человека, как Тургенев, — продолжает [b]Брюсов[/b], — изобразить с помощью грима практически невозможно. Обратите внимание, как его портреты различаются и как в то же время они однотипны! Просто потому, что никто не смог понять и выразить на бумаге его сущность. Его ведь хотели представить великим писателем, думающим о судьбах... ну и так далее. А он был просто русский барин в Париже, который любил замужнюю Виардо. Сибарит. Вот это-то противоречие внешности и внутреннего настроя человека — оно очень мешает, понимаете? [b]— К вам с вашими талантами всякие шпионы не обращаются? Рахманина Надежда Андреевна, преподаватель постижа (радостно): [/b]— Очень часто! Причем самого низкого пошиба. Самые обыкновенные бандиты. Но мы им постоянно и отказываем. У нас, гримеров старой закалки, когда-то брали подписку: ни в коем случае сомнительным людям ничего не делать, а если кого-то и гримировать — то только в соответствующей государственной организации, потому что все-таки это не шутки. Если в твоем парике пойдут грабить банк — это не очень приятно. А так, конечно, скажем, парики для киногрима совершенно неотличимы от настоящих волос.[b]Николай Брюсов: [/b]— Раньше мы никогда не позволяли себе заниматься такими видами грима, как накладывание язв, кровоподтеков, струпьев — все-таки это было совершенно не в нашей стилистике, не в традициях нашего театра, в котором все максимально выверено, рассчитано на самое чуткое ухо, на самый восприимчивый глаз. Но потом пришлось учить своих ребят и этому — все-таки современному театру нужно и такое (в голосе — явное отвращение к «такому»).[b]Процесс — учебный.Тревога — боевая Надежда Рахаманина: [/b]— Боже мой, у нас такой адский труд — правда, девочки? [b](Не отрываясь от груд ярких крашеных волос и деревянных болванок, девочки вздыхают и улыбаются. — Д. А.) [/b]Профессионал шьет парик в деньдва. Но студенту нужно найти материал, подготовить и выкрасить его, сделать эскиз, собрать волос к волосу — и ни в коем случае нельзя перепутать направление волоса: они же чешуйчатые, и вместо косы может получиться воронье гнездо.Приблизительно несложный парик — это около пятидесяти часов работы, ну а сложный — на десять больше, целый семестр. Это, конечно, испытание мастера, как и само общение с актерами. Они народ горячий, вспыльчивый. Могут и истерику устроить, и шляпкой нашего собственного изготовления «запульнуть». Но если уж почувствуют человека заинтересованного, любящего — благодарней людей просто нет. Так что у нас тут почти всегда — военная обстановка.[b]Зинаида Стешко: [/b]— Конечно, почти все наши преподаватели служат в театрах: кто в «Новой опере», кто в Малом театре, кто в Новом драматическом. Понимаете, если человеку нравится жить в театральной атмосфере, то никуда он от нее не уйдет. Даже если денег не платят, даже если приходится изворачиваться, чтобы выжить.