Юрий Лужков: «Тайна Гостиного двора»

[b]Московский мэр не воспользовался традиционным правом важного государственного лица на банальность и назидательность – книга остродискуссионна, порой просто скандальна.[/b][i]Недавно вышедшая книжка московского мэра «Тайна Гостиного Двора» много говорит не только о жизни, но и об авторе – одном из самых нестандартных российских политиков.[/i]Наверное, социальные революции вообще не бывают созидательными. У них иной эмоциональный посыл и иная историческая задача: взрывом расшвырять завалы мертвечины, скопившиеся на путях общественного развития.При всех минусах революции у нее есть и плюсы, причем очень большие – в частности, она всегда выносит на поверхность жизни множество необычайно ярких людей. Причем в совершенно разных областях: в политике, в экономике, в культуре, в науке, даже в спорте. И от того, насколько эти люди талантливы, насколько энергичны, насколько решительно отвечают вызовам времени, во многом, а то и во всем зависит будущее породившего их общества. Роль личности, в пору плавного развития не столь уж и существенная, в эпоху резких перемен колоссально возрастает.Юрий Лужков – типичный человек революции. Без крутых перемен девяностых так бы, возможно, и остался «крепким хозяйственником», поскольку партийной карьеры сторонился, а вне ее к высоким властным постам дороги не было. Но новому времени потребовались новые люди.Я не знаю, как Лужков стал московским мэром, – да в ту пору этим мало кто интересовался. Это сегодня пост столичного градоначальника весьма привлекателен и высоко престижен. А тогда...Водочный кризис, табачный кризис, да что там – хлебный кризис. Вчерашние идейные враги, американцы и немцы, из Западного Берлина в порядке гуманитарной помощи гонят в Москву огромные фуры с консервами из стратегического запаса времен холодной войны. Мало того, позор на наши головы: парни из Армии спасения сами развозят еду по инвалидам и старикам – уже знают, что иначе наши чиновники две трети разворуют по дороге. В этом омуте жесточайших проблем утонуть было элементарно, выплыть – почти невозможно. Так что должность была, что называется, расстрельная. Именно тогда, к своему и нашему везению, Юрий Михайлович и оказался нужным человеком в нужном месте в нужный час.Дело не только в том, что он проявил ум и мужество в «минуты роковые» – в дни номенклатурных путчей девяносто первого и девяносто третьего годов. Пожалуй, важнее иное.Когда революции удается разметать завалы старья, начинается самое сложное. Как, с кем и куда идти? Что строить на месте разрушенного? И тут практически всегда начинается острейший кризис.Понять его корни не так уж сложно. Восставшая улица требует от лидеров определенных качеств, и на первый план закономерно выступают борцы, ораторы, народные вожди. А когда баррикады разобраны, эти же лидеры, естественно, остаются во главе движения. Но вскоре выясняется, что созидание не для них.Ломать не строить. Но и строить не ломать. Конечно, винтовка рождает власть. Однако винтовка не лопата, не токарный станок и уж тем более не компьютер. Между разрушительным и созидательным этапом революции почти всегда образуется трещина, а то и пропасть, куда проваливаются целые народы и страны.Москве повезло с градоначальником – Лужков оказался почти идеальным руководителем города в период, труднейший и для столицы, и для всей страны.Меньше всего хочу утверждать, что он всегда и во всем был прав, в его деятельности хватало разного, в том числе и ошибок. Но ведь в России почти сотня регионов. Попробуйте назвать градоначальника, который по масштабу и качеству сделанного хотя бы отдаленно приближается к московскому мэру. Сейчас постоянно слышишь: Москва – не Россия.Это верно, у Москвы нынче огромные возможности, сюда идет чуть ли не половина иностранных инвестиций, здесь высок уровень жизни. Но ведь все это отнюдь не приложилось автоматически к столичному статусу. Тбилиси тоже столица, и Кишинев, и Минск.Статус есть – а где все остальное? Конечно, в Москве крутятся огромные деньги. Но ведь деньги идут туда, где им комфортно. А каким статусом объяснишь громадную долю Москвы в российском малом бизнесе? Исторически пятнадцать лет – срок очень короткий. Москва за эти годы изменилась фантастически. Иностранцы, бывавшие здесь раньше, только руками разводят. О перспективах российской столицы объективней всего говорят безумные цены на жилье – сюда стремятся, невзирая на затраты. И весь этот экономический, строительный, культурный бум так или иначе связан с деятельностью Лужкова. Московского мэра можно хвалить, можно ругать – но убрать его имя из истории великого города невозможно.«Тайны Гостиного Двора» объясняют многое и в современной столичной реальности, и в характере московской власти, и в проблемах нынешней России.Эта книга не писалась, как книга. В нее вошли публикации разных лет, статьи, размышления, воспоминания. Вопреки прекрасной бумаге, качественному переплету и суперобложке с цветным портретом автора, читается она очень интересно, а иногда и взахлеб. Московский мэр не воспользовался традиционным правом важного государственного лица на банальность и назидательность – книга остродискуссионна, порой просто скандальна. Будет жаль, если внешняя «подарочность» оттолкнет от сборника серьезного читателя.Меня, например, поразила большая статья о частичном повороте на Юг стока сибирских рек. В свое время я эту публикацию пропустил, дошло лишь эхо критических откликов – оппоненты сочли точку зрения Лужкова полуграмотной и однозначно вредной. Теперь, прочитав статью, я понял: то была просто «патриотическая» истерика, нередкая у нас попытка не обсудить, не оспорить, не опровергнуть, а забросать грязью. Попытка, увы, удалась – насколько мне известно, идею московского мэра всерьез так и не рассматривали. А жаль, очень жаль: статья глубока, предложения жестко аргументированны, а выигрыш в случае успеха проекта был бы просто огромен. Неужели мы так и не отвыкнем гробить экономику с помощью демагогии, хоть коммунистической, хоть «патриотической»? Интересна, забавна и очень характерна для эпохи диктатуры история о том, как юного Лужкова несколько раз исключали, да так и не исключили из комсомола, хотя «стучал» на него не кто-нибудь, а сам товарищ Мухитдинов, кандидат в члены, а потом и член непогрешимого Политбюро. Нынче история воспринимается как веселая, хоть с эстрады читай, – но в те годы вполне могла кончиться очень крайним Севером...Что еще привлекает в книге – она по-настоящему культурна. Простецкая кепка московского градоначальника осталась на фотографии в начале сборника: цитаты из японского историка И. Суэгуцу и русского классика Осипа Мандельштама, ссылки на великого немецкого экономиста Людвига Эрхарда и нашего выдающегося философа Григория Померанца, известного американского аналитика Грэма Фуллера и, увы, безвестного украинского провидца Якова Демченко говорят сами за себя.Не знаю, есть ли в книжке недостатки, а вот спорного хватает. Меня, например, насторожили частые апелляции Лужкова к государству: государство может, государство должно и т. д.Понять это можно: Юрий Михайлович человек государственный и, естественно, имеет немалые возможности решать трудные вопросы административным путем. Я же лицо сугубо частное, и для меня государство – бесчисленные чиновники, из которых множество исправно выполняют роль песка в моторе, длительным бездействием намекая, что без смазки колеса вертеться не обязаны. Поэтому я совершенно убежден: процветают именно те страны, где роль государства мала и строго регламентирована, где рядовые граждане имеют возможность решать свои проблемы самостоятельно, минуя чиновника. Впрочем, не уверен, что тут мы противники: автор книжки часто подчеркивает, что свои требования он обращает прежде всего к самому себе.Лужков – человек двух эпох. Ему выпала тяжелейшая жизненная задача: быть среди тех немногих, кто строил мост над пропастью, заботясь не столько о совершенстве конструкции, сколько о том, чтобы страна прошла по временной переправе, не свернув шею. Прежде такие мосты не строили, проверенных проектов не было, опираться приходилось на собственный опыт, собственную энергию и в первую голову – на здравый смысл. Слава богу, прошли. Мне кажется, «Тайна Гостиного Двора» – прежде всего об этом.[b]ПРЯМАЯ РЕЧЬ[/b][i]...Для нас, городских властей, периодическая печать – это улица с двухсторонним информационным движением. Очень мне нравится формула: «Хорошая газета – это разговор нации с самой собой». Насколько такой разговор, постоянный диалог необходим, показали события вокруг недавней монетизации льгот. Вот уж когда не хватило настоящей общенациональной дискуссии на страницах популярных и авторитетных газет. Одно телевидение с такой задачей справиться не может.Газета – это инструмент интерактивной связи с населением. Нельзя допустить, чтобы такая связь оказалась нарушенной чисто технически, чтобы читатель и газета разминулись, чтобы, условно говоря, наш общественный транспорт окончательно перестал быть «самым читающим в мире». Вот почему проблема распространения, доступности периодики становится проблемой не инфраструктурно-торговой, а политической, одной из проблем системы городского управления. А значит, приоритетной для городского правительства...[/i][b]ПРЯМАЯ РЕЧЬ[/b][i]...Многие маститые архитекторы считают, что Москва не терпит никаких архитектурных новшеств, что это особый мир с особой архитектурной средой, которую нельзя нарушать. Некоторые сторонники этой точки зрения доходят в своей логике до полного абсурда и готовы настаивать на том, чтобы оставить все как есть даже в том случае, если памятники начнут рушиться. Но жить – значит меняться в потоке времени. Нельзя законсервировать, оставить без изменения пространство, в котором протекает действительная жизнь. Нельзя делать Москву городом одной эпохи, а тем более одного поколения...[/i][b]ПРЯМАЯ РЕЧЬ[i]Кто знает, каковы были помыслы истории, когда загорался Манеж?[/b]Может быть, это прозвучит непривычно, но Москва в архитектурном смысле – город очень молодой. Пятисотлетний Кремль – едва ли не самый старинный архитектурный комплекс города. А старая, историческая Москва – лишь малая часть нынешнего огромного мегаполиса. На протяжении веков едва ли не каждый новый дом столицы сооружался на месте чего-нибудь уже существовавшего. И снесенные здания были зачастую достаточно интересны. Мир сегодня восторгается силуэтами Московского Кремля работы Аристотеля Фьораванти. Но для его возведения пришлось снести известняковую крепость, заложенную при Дмитрии Донском. А ведь именно по ней вся Москва и доселе зовется Белокаменной. Да и позже: вспомните храм Христа Спасителя, строительство которого потребовало снова старинного намоленного женского монастыря. В архитектурной истории Москвы постоянно шла борьба «плана» и стихии жизни, столкновение человеческой воли и хода истории. В конце ХV века со строительством Кремля и Китай-города начал воплощаться в жизнь первый «генеральный план» развития Москвы. Как свидетельствуют археологи, многие процессы, которые происходили тогда и в самом строительстве, и в массовом сознании, очень напоминают день сегодняшний. «Строительный бум», приглашение лучших архитекторов из-за границы, вывод «промышленности» из центра города, протесты общественности (тогда прежде всего духовенства) – это не про сегодняшний день, а про Москву ХVI века.Одновременно история Москвы – это еще и история нереализованных проектов. Что было бы, если бы в конце XVIII века Баженов реализовал свой проект практически полной перестройки Кремля? Точно мы не знаем.Но это уже была бы совершенно другая Москва. И другая Россия – ведь не будет преувеличением сказать, что воплощение этого замысла могло бы существенно повлиять на всю историю нашего государства.Что было бы, вознесись на месте старого московского Зарядья, где нынче распласталась бетонной лужей гостиница «Россия», самая масштабная из всех сталинских высоток – Наркомат тяжелой промышленности? Случись это, и сегодняшние горячие дискуссии об архитектуре столицы показались бы нам игрой детей в песочнице.А с другой стороны, «случился» же Калининский проспект, зовущийся москвичами Новым Арбатом только из потаенного чувства вины за порушенное предками. За Собачью площадку и Молчановку. За переулки Булата Окуджавы. И следовало бы задаться вопросом, а почему судьбе было угодно, чтобы это случилось. Кто знает, каковы были помыслы Истории, когда загорался Манеж? Может быть, восстановленные фермы Бетанкура, которые не будут больше стыдливо подпираться уродливыми металлическими колоннами и завешиваться пыльной тряпкой фальшпотолка, – это и есть тот долг, который мы должны отдать потомкам? Диалектика явного и подспудного, архитектурного плана и духа города – вот это и есть подлинный московский стиль.[/i][b]ПРЯМАЯ РЕЧЬ[i]Ты начальник – я дурак[/b]... Теперь про саму историю – глупую, надо признать. Хотя по влиянию, может, и судьбоносную. Впервые в жизни увидел какую-то дурь властей, их некомпетентность и полное безразличие.Так что, когда через много лет решился стать руководителем, организатором производства, это было ответом на тот эпизод, о котором сейчас расскажу.Однажды с утра объявляют: никому не расходиться, приезжает товарищ Мухитдинов.– Ну и хрен с ним! – говорю. – Мне работать надо.– Дурак ты, Лужок. Он тут знаешь, кто? Кандидат (усек?) в члены (понял?) Политбюро. Это как местный хозяин, что ли.Приехал хозяин на черной «Чайке». Очень странно смотрелся его сверкающий никелем лимузин среди наших вагончиков, замызганных тракторов и полевой кухни, представлявшей груду закопченных камней с грязным котлом посередине.Народ собрался на встречу с высоким начальством. Народ – это пятьдесят два человека студентов плюс механизаторы, плюс их жены. Довольно живописная компашка среди бескрайних полей.Мухитдинов начал читать свою лекцию. Говорил о важности решения проблемы продовольственного обеспечения. Подчеркивал, что урожай – общенародный подвиг. Педалировал, что каждый должен приложить максимум усилий. И прочую хренотень.Народ сидит, слушает. А надо сказать, накануне наши трактористы ездили в магазин за спиртным. В автолавке-то ничего нет, кроме конфет «Золотой ключик». А магазин – это только так говорится – «ближайший», а на деле по прямой через степь сорок шесть километров. Теперь вот считайте. Трактор идет семь километров в час. Делим сорок шесть на семь, получаем семь часов в одну сторону, семь обратно. Вернулись на следующий день. Водки, конечно, не нашли, зато закупили «Тройной одеколон» в неимоверном количестве. Мне было противно даже смотреть, как они его пьют. Аромат соответствующий благоухает на всю степь.И вот, значит, Мухитдинов говорит о важности проблемы продовольственного обеспечения, народ слушает его речь, но в силу описанных обстоятельств интерес стал угасать. Впрочем, и сама речь была такой, что без всякого «Тройного» заснуть можно.Вдруг один из местных механизаторов его прервал. Все как бы проснулись. Народ там простой, многие из мест не столь отдаленных. Начальство, конечно, уважают, но привычку прямого разговора тоже не вытравишь.– Слышь, начальник, мы все это знаем, – сказал тракторист. – А ты вот что скажи: как бы это в другом нам помочь бы… и начал рассказывать. Что негде купить даже резиновых сапог…Тут надо прерваться и рассказать о самой проблеме. А она действительно была. Ни в бригаде, ни за десятки километров вокруг, ни в автолавке, которая приезжала к нам регулярно, не было вообще ничего, кроме уже упомянутых конфет «Золотой ключик», которые мы уже видеть не могли. И вот представьте: карманы у людей набиты деньгами, потому что платили прилично. Работа круглосуточная, зверская. Мы проявляем чудеса героизма, а купить ничего не можем. Даже брюк хоть каких-нибудь захудалых взамен порвавшихся – и тех не достать.– Да это ладно, проходим и так, – продолжает механизатор. – Бог с ними, с опорками. А вот жратвы бы надо ну хоть какой. А то жрем эти… субпродукты тухлые. Суп из кишок варят, воняет хуже дерьма. И хлеб, глянь-ко: собираем вон колос какой, а хаваем не пойми чего. Скрипит на зубах.Мухитдинов в некотором раздражении его оборвал. Сказал, что товарищ не понимает значимости текущего момента, который определяет не тряпье, а цель – убрать урожай любой ценой.Механизатор не отступается:– Че ты нас тут воспитываешь? Да уберем мы твой урожай, мать его. А ты реши нашу лапшу, и лады. Че возникать-то!Завязалась перепалка. Некоторые из присутствующих не могли сдержаться. Кое-кто из студентов тоже принял участие в обсуждении. Нетрудно догадаться, кто именно.Я подключился к разговору откровенно на стороне механизатора. Сказал, что мы все тут воспитаны на уважении к старшим. Но нельзя так обрывать человека, если он говорит дело.Товарищ Мухитдинов, как в замедленной съемке, стал поворачивать ко мне свою красную, как из парилки, физиономию. Когда наконец увидел, что с ним разговаривает двадцатилетний сопляк, неожиданно рассвирепел. Я даже не понял, в чем дело. Вроде как ничего не сказал. Но, вероятно, слышать от мальчишки замечания в адрес «кандидата в члены» было нарушением не только субординации, а всех законов мироздания. Повернувшись, наконец, ко мне целиком, хозяин степи произнес голосом, не допускающим возражений:– А вас, молодой человек, прошу покинуть собрание!В воздухе повисла пауза. Вождь ждал. Я тоже.Строго говоря, «покидать» было нечего. Собрание проходило на открытом воздухе. Несколько лавок, обеденный стол, а дальше – как в русской народной песне, «степь да степь кругом». Так что куда идти, мне, например, было неизвестно. Так и сказал:– А куда прикажете идти? Мне, например, неизвестно, где дверь.Тут он покраснел до такой степени, какую я видел лишь в детстве, созерцая паровозную топку. Правда, та не брызжет слюной.Фраза, которую он из себя выдавил, была достойна Книги рекордов:– Вообще уйдите в сторону.Надо сказать, что в такие моменты я каменею. Как статуя Командора.– В какую? – спрашиваю, не двигаясь. Народ рассмеялся.Мухитдинов раскалился до кондиции доменной печи. Можно было плавить чугун.И тут совсем рядом послышалось чревовещание (ибо рта никто не раскрыл): «Юра! Уходи от беды!» Заклинание это исходило из внутренностей нашего комсомольского секретаря Саши Владиславлева (да, да, того самого Александра Павловича, известного теперь политолога, которого вы нередко можете видеть по телевизору, а тогда это был просто Саша, отличник, комсорг и ленинский стипендиат). На той площадке он был единственным, кто мог остудить мой пыл.А дальше произошло неожиданное. Двинувшись, как было приказано, «в сторону», то есть прямо на товарища Мухитдинова, я, проходя мимо, на секунду задержался и под пристальными взглядами присутствующих запанибратски похлопал «кандидата в члены» по плечу, отчеканив громко, чтобы слышали все:– Ну ты, дорогой, далеко пойдешь. Если не остановят.И ушел. Встреча высокого руководителя с народом была сорвана. Вождь сел в свой «членовоз» и отчалил.Правда, уехал он не один, а прихватил с собой нашего бедного комсорга. И всю дорогу выговаривал ему то, что не успел сказать мне при личной встрече. Разговор, впрочем, сводился к одной незамысловатой идее: следует немедленно исключить «этого Лужкова» из комсомола! Сейчас же. Сегодня же. Но так как Саша эту мысль не развивал, то, повторив ее в сто первый раз, разобиженный партийный босс выбросил нашего комсорга на дорогу где-то перед совхозом«Комсомольский», так что тому пришлось возвращаться на своих двоих, а это километров восемь как минимум.Увидели мы своего лидера только глубокой ночью. Как человек дисциплинированный он тут же созвал собрание. Всех – усталых, заспанных – поднял на ноги, усадил вокруг стола, предложил высказываться под протокол. И тут, дорогие читатели, я снова хочу попросить вас вообразить всю сцену: луна, теплая августовская ночь. Мелочь всякая шуршит в траве – и в этой дивной декорации, больше подходящей для кино о любви, сидят юные, цветущие парни и девушки, слушая какое-то дурацкое предложение об исключении своего товарища из комсомола. А это по тем временам – сами знаете, что.Кончилось тем, что каждый высказал примерно следующее: поведение Лужкова было неуважительным, но небезосновательным. Ждали, что скажет председатель. И здесь наш комсомольский босс показал высший класс бюрократической эквилибристики, озвучив, наконец, то, что не стал говорить оскорбленному «кандидату в члены»: – К сожалению, товарищи, согласно уставу временная комсомольская организация не обладает полномочиями исключать своего члена из рядов ВЛКСМ.Я отделался общественным порицанием. По приезде в Москву имел, правда, некоторые осложнения. Но думаю, гораздо большие сложности были у Саши. Товарищ Мухитдинов еще полтора года теребил институт звонками «сверху» и требовал от ректора и комсомольских боссов моего исключения. Но институт держался.Я был отличником, примерным студентом, награжденным, кстати сказать, за ту самую работу в поле почетным знаком ЦК ВЛКСМ! Как ни трудно было выдержать давление злопамятного кандидата – затянули, замотали, спустили на тормозах.[/i]