[b]Колонному залу в этом году исполняется 200 лет. Мы намерены опубликовать серию очерков, посвященных этому весьма примечательному зданию.Но начнем, с вашего разрешения, не от «исторической печки».[/b]Москвичи старшего поколения помнят, что Колонный зал многие годы использовался как ритуальный – для прощания с очередным вождем всесоюзного масштаба. И первым в этой скорбной череде был не Ленин, как думают многие, а председатель ВЦИК Свердлов, по официальной версии, умерший от «испанки», а по неофициальной (но вполне достоверной) – от побоев, нанесенных пролетариатом на одном из митингов.Первый похоронный блин оказался комом благодаря газете «Вечерние известия». Восторженно настроенный, но малообразованный репортер так живописал траурную церемонию: [i]«Хор, расположенный в глубине зала, подхватывает мелодию. Вибрирующие, тоскливые, полные чисто восточного пафоса звуки ее то нарастают, то вновь затихают. И когда замолкает хор, чудный голос кантора затягивает непонятную для большинства, но удивительно красивую, наполненную глубокой скорбью обрядовую мелодию…»[/i]Религиозный обряд на похоронах одного из главных коммунистов?! Первым возмутился кантор московской синагоги Л. Меламедов: [i]«Я на похоронах не присутствовал и никакого участия ни в обряде, ни в пении не принимал».[/i]Пришлось газете провести расследование. Выяснилось, что во время церемонии артистами Неждановой, Петровым и Смирновым исполнялся «Реквием». Одного из солистов хроникер и принял за кантора. В остальном описание похорон было «идеологически выдержанным»: [i]«За гробом покойного идут его жена и дети. В их наружно спокойных лицах… чувствуется, что личное здесь отходит, уступает место гражданской скорби: умер не только человек, но председатель ВЦИК, один из великих вождей пролетарской революции…»[/i]Похороны руководителей страны в советские годы превращались в нечто театральное. Например, похороны Максима Горького, назначенного еще при жизни «главным инженером человеческих душ». Ленинградский поэт Александр Прокофьев вспоминал так: [i]«Вызвали меня из Ленинграда – и прямо в Колонный зал. Стою в почетном карауле. Слезы туманят глаза. Вижу, Федин слезу смахивает. Погодин печально голову понурил. Вдруг появился Сталин. Мы встрепенулись и … зааплодировали».[/i]Воспоминания другого писателя, В. Полякова, смахивают на анекдот: [i]«Было это в 1936 году. Я, никому не известный литератор, очень хотел попасть на похороны Горького. Попросил Зощенко достать пропуск. Иду по Москве…, и вдруг продают сосиски в пакетах. У меня привычка: покупать все новое. Купил пакетик и вошел в Колонный, думаю, где-нибудь в гардеробе оставлю. Но меня заводят сразу в круглую комнату за сценой. За столом Ворошилов, Молотов, Калинин, другие вожди и много известных писателей. Меня вызывают по фамилии и надевают на руку траурную повязку. Я не оборачиваясь говорю кому-то: «Покараульте мои сосиски». Обернулся – человек с трубкой внимательно смотрит на меня: «Не беспокойтесь, ваши сосиски будут в полной сохранности…» Тут меня окружают военные и вместе с другими ведут в почетный караул. Откараулив, возвращаюсь. Подходит ко мне военный в больших чинах, отдает честь и рапортует: «Ваши сосиски, товарищ Поляков, в полной сохранности…»[/i]Обстановка прощания в Колонном зале была в разные годы разной. Похороны «вождя народов» в 1953-м ознаменовались сотнями погибших людей, словно покойный, уходя на тот свет, пытался захватить с собой как можно больше соотечественников. В 1920-е годы власть была все же человечнее.Во время похорон Ленина на всех прилегающих к Дому улицах жгли костры; люди останавливались, грелись около них и вновь шли к Колонному залу. Иногда мимо колонн проезжал грузовик с большой бочкой, из которой рабочий выгребал тавот и разбрасывал замерзшие куски прямо в толпу. Ведь простого вазелина в стране в те годы не было. Люди ловили эти куски и мазали себе нос и щеки, спасаясь от мороза…