Необходимые условия успешной карьеры в сталинские времена

На Варварке, где когда-то размещался наркомат внешней и внутренней торговли, открыли памятную доску Анастасу Ивановичу Микояну, который тридцать лет состоял в политбюро и занимал высшие должности в государстве. Я тоже пришел в тот день на Варварку. Анастас Иванович был незаурядным политиком, и я глубоко уважаю многих представителей микояновского семейства – особенно его сына Степана Анастасовича, летчика-испытателя, Героя Советского Союза, и его очаровательную жену. На митинге – характерная ситуация. Ушедшие на пенсию партийно-государственные чиновники кто по бумажке, а кто от себя говорили о Микояне: видный деятель советского государства, член политбюро, Герой Социалистического Труда – и при этом повторяли: «пусть земля ему будет пухом» – и истово крестились. Столь же удивительным образом слушатели, собравшиеся на Варварке, вместо того чтобы при этих словах также осенить себя крестным знамением, по-советски аплодировали. Забавное смешение старых и новых обрядов свидетельствует об определенной сумятице в умах, о том, как трудно разобраться с советской историей... Семьдесят лет назад, 20 декабря 1937 года, по случаю двадцатилетия ВЧК-ОГПУ-НКВД в Большом театре состоялось собрание актива партийных, советских и общественных организаций Москвы. Доклад произнес Анастас Иванович Микоян: – НКВД – это не просто ведомство! Это организация, наиболее близкая всей нашей партии, нашему народу. Наркомвнудельцы во главе со сталинским наркомом Николаем Ивановичем Ежовым стоят на передовой линии огня, занимают передовые позиции в борьбе со всеми врагами нашей родины. Партия поставила во главе советских карательных органов талантливого, верного сталинского ученика Николая Ивановича Ежова, у которого слово никогда не расходится с делом. Славно поработал НКВД за это время! Он разгромил подлые шпионские гнезда троцкистско-бухаринских агентов иностранных разведок, очистил нашу родину от многих врагов народа. Наркомвнудел спас жизнь сотен тысяч тружеников нашей страны, спас от разрушения многие заводы, фабрики. Наркомвнудел поступал с врагами народа так, как этому учит товарищ Сталин, ибо во главе наших карательных органов стоит сталинский нарком товарищ Ежов. Не знаю, почему Сталин поручил эту речь именно Микояну. Кровожадным Анастас Иванович никогда не был. На пленуме ЦК в 1929 году, в своем кругу, Микоян говорил: – Те репрессии, которые мы применяем против Троцкого и троцкистов, вовсе не вытекают из того, что мы кровожадны. Мы немало колебались, прежде чем перейти к этим репрессиям. Мы вынуждены перейти к ним потому, что этого требуют интересы революционной диктатуры... Вот циником он был, это точно. На том же пленуме Николай Бухарин, еще остававшийся членом политбюро, с возмущением восклицал: – Когда я товарища Микояна спрашивал относительно положения дел с продовольствием в Москве, он объяснял, что это «ничего», что это происходит оттого, что слишком много народ кушает... Федор Яковлевич Угаров, председатель Ленинградского областного совета профсоюзов: – Вы знаете, что положение трудно. Вы все знаете, что зарплата у нас в реальном исчислении падает. В Ленинграде мы часто сталкиваемся с этими настроениями, ибо положение Ленинградской области чрезвычайно тяжелое – есть голодные смерти. Анастас Микоян, нарком внутренней и внешней торговли, с абсолютным равнодушием откликнулся: – Смерти вообще есть. Цинизм и умение абстрагироваться от страданий людей были необходимым условием успешной карьеры в сталинские времена. Одиночества вождь не переносил, поэтому коротал вечера в компании членов политбюро. Поздний обед превращался в тяжелую пьянку. «Сталин заставлял нас пить много, – писал Микоян, – видимо, для того, чтобы наши языки развязались, чтобы не могли мы контролировать, о чем надо говорить, о чем не надо...» Может, ему нравилось видеть своих соратников пьяненькими и жалкими. А может, он верил в то, что пьяный обязательно выболтает свои потаенные мысли. Анастас Микоян нашел выход – ненадолго шел в соседнюю комнату, ложился и... спал. Возвращался в столовую бодрый и свежий. Когда его хитрость раскрылась, Сталин зло произнес: – Хочешь быть всех умнее? Можешь потом сильно пожалеть. При этом Анастас Иванович был явно много лучше соратников по политбюро. Когда после войны стали сажать ленинградских руководителей, его сын Серго Микоян влюбился в Аллу Кузнецову, дочь уже арестованного секретаря ЦК Алексея Александровича Кузнецова. Другие родственники Кузнецова, в том числе Косыгины, исчезли. Анастас Иванович возражать против свадьбы не стал, хотя такое родство в те годы могло оказаться губительным. Но вступиться за собственных детей он не решился. В 1943 году сын наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина, шестнадцатилетний Владимир, выстрелил в любимую девушку – дочь дипломата Константина Александровича Уманского, назначенного послом в Мексику. Юноша не хотел расставаться с любимой. Второй выстрел Шахурин-младший сделал в себя. Пистолет он взял у одного из сыновей Анастаса Микояна – Вано. Завели уголовное дело. Первоначально его вел Лев Романович Шейнин, широко известный своими детективными рассказами, а в ту пору начальник следственной части прокуратуры Союза СССР. Шейнин с детьми столь высокопоставленных родителей вел себя деликатно. Но историю доложили Сталину, которому не понравилось, что у кремлевских детей оказалось в руках оружие. Зачем им пистолеты? Не собираются ли они совершить террористический акт? Убить вождя? Следствие тут же передали из прокуратуры в наркомат госбезопасности. Кремлевскими детьми занялся начальник следственной части по особо важным делам НКГБ комиссар госбезопасности Лев Емельянович Влодзимирский (в центральный аппарат его привел Берия, с Берией же его и расстреляли в 1953 году). Влодзимирский придумал «юношескую антисоветскую организацию» и арестовал двадцать восемь молодых людей. Среди них двоих детей Микояна – шестнадцатилетнего Вано и четырнадцатилетнего Серго... Анастас Иванович не посмел вступиться за своих безвинно посаженных детей, хотя для него семья имела огромное значение. Знал: если попробует повлиять на их судьбу, сам может оказаться в камере. Его сыновья просидели на Лубянке полгода. Дело было совсем пустое, поэтому они получили год ссылки. Отбывали ее в Сталинабаде (Душанбе). Через несколько лет Сталин поинтересовался у Микояна: – А где твои сыновья, которые были осуждены? Микоян объяснил,что старший поступил в Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, а младший в Институт международных отношений. – А достойны ли они учиться в советском высшем учебном заведении? – с угрозой в голосе спросил Сталин. По словам другого его сына, Степана, Анастас Иванович «был уверен, что теперь детей немедленно исключат, а может быть, и арестуют (это был период новой волны репрессий). Но, видимо, Сталина что-то отвлекло, и он забыл об этом...» Сталин умер, и многие люди, чья жизнь висела на волоске, были спасены. Но и те, кто уцелел, были нравственно и морально искалечены. Разве это по-человечески – превозносить вождя, который ни за что посадил твоих детей, и не иметь права даже справиться об их судьбе? Когда Микоян произносил свою знаменитую речь на собрании чекистов 20 декабря 1937 года, он и представить себе не мог, что его семья тоже станет жертвой произвола. Даже самые прозорливые люди часто совершают такую ошибку: соглашаясь с беззаконием, почему-то думают, что жертвами станут другие, а их это не коснется. «Жаркий июльский вечер, – записывала когда-то в дневнике Александра Коллонтай, первая женщина-посол. – Микоян звонил, что заедет вечерком. Накрыли стол на террасе, выходящей в сад. Холодный цыпленок, блюдо со свежими «травами» – укропом и петрушкой, огурцы, сыр, земляника и «напареули» во льду... Микоян приехал во втором часу. Стройный, красивый, динамичный. Микоян – одна из тех молодых сил, которые несут с собою все очарование молодой честности и энтузиазма...»