«Роман» Ольги Пуццато с тайной полицией

Этой истории больше ста лет, но она все еще может взволновать, как все тайное, что так до конца и не стало явным… По сугубо женским мотивам В начале ХХ века появилась в Москве весьма пикантная барышня, дочь помещика одной из западных губерний, ставшая слушательницей фельдшерских курсов, Оленька Пуццато. По воспоминаниям современника, «вращалась она в хорошем обществе, среди интеллигенции и учащейся молодежи, у которой поверхностный радикализм совмещался с жаждой чувственных удовольствий, веселья и эстетических наслаждений, с желанием пикантных ощущений…» Среди роившихся вокруг нее мужчин было и несколько «настоящих революционеров». При этом никто из ее поклонников и подумать не мог, что этот «чудный ясноглазый ребенок, белокурый ангел» является тайным агентом московской «охранки»! «Роман» Ольги с тайной полицией начался в 1902 году по «сугубо женским мотивам». Когда Оленьку в очередной раз поразил стрелой амур, предмет ее вожделения, преподаватель фельдшерских курсов, некто доктор Марциновский, пренебрег ею, увлекшись другой курсисткой. Оленька, не привыкшая к подобным афронтам, не на шутку разозлилась! Мысль о мести через донос пришла в голову сама собою: в ее окружении было много разговоров о коварном всемогуществе «охранки». Вот она и решила направить эту тайную силу на обидевшего ее любовника. С доносом, в котором она изобличала Марциновского как революционного агитатора, а разлучницу – как участницу подпольной группы, Оленька однажды вечером явилась в Охранное отделение. Принял ее дежуривший в тот вечер, заместитель начальника московского отделения Леонид Меньшиков, которому Оленька заявила, что желала бы помочь слугам закона в борьбе с революционерами. По воспоминаниям Меньшикова, барышня сильного впечатления на него не произвела: «охранка» хорошо знала, кто занимался на фельдшерских курсах агитацией. К тому же доктор Марциновский пользовался в Москве славой ловеласа. Почуяв «романтическую подкладку», Меньшиков приказал красотке изложить свое сообщение на бумаге, больше для порядку, чтобы зафиксировать факт «контакта». Пока она писала, он придумал для нее псевдоним, произведя его от своего имени, – Леонидова. Утром он доложил начальнику Охранного отделения полковнику Ратко, что «заагентурил» курсистку Пуццато, передал её в ведение агентурной картотеки и… забыл о ней. Позже Меньшиков, уже служивший в Петербурге, был немало удивлен, когда его бывший начальник как-то при встрече со смехом сказал: «А твоя малявка, ну «Леонидова» которая, разработалась!» Азарт большого дела Эта девочка оказалась способным агентом, обнаружив самый настоящий талант доносчика. Вскоре после своего первого визита в «охранку» она сблизилась с социал-демократами, а в 1903 году вошла в их московскую организацию. Как тайный агент «Леонидова» сначала получала 30 рублей в месяц, потом 75, и, наконец, ей стали платить 100 рублей в месяц… Она стоила этих денег: прибавки жалования отмечают «ступеньки» ее роста в иерархии московской организации РСДРП. Оля легко кружила головы мужчинам-революционерам, которых окружали женщины «идейные», как правило, неряшливые, не следящие за собою. Среди этих «соратниц по борьбе» она смотрелась как розочка среди кактусов, и даже самые идейные мужчины, тоскуя по женской красоте и ласке, тянулись к ней, теряя всякую осторожность… Со временем «Леонидова» превратилась в настоящего игрока; ее охватил азарт «большого дела», а риск лишь добавлял игре прелести. Ей нравилось балансировать на грани провала и тайно распоряжаться судьбами других. Историкам еще предстоит осознать, что, возможно, именно этой хрупкой барышне довелось внести перелом в ход революционных событий декабря 1905 года. Вот как это случилось… Еще в конце ноября владелец очень известного в Москве частного училища господин Фидлер, давно помогавший революционерам, предоставил здание своего учебного заведения для склада тайного оружия. А в начале декабря там же обосновался и революционный комитет, распоряжавшийся действиями нескольких боевых дружин. И вот пришел тот день, когда дружинники пришли к училищу Фидлера, на Чистые пруды, за оружием. Согласно плану, они должны были, действуя сразу в нескольких направлениях, захватить московское казначейство, почтамт, телеграф, арестовать генерал-губернатора в его доме на Тверской. Может быть, эти планы и могли стать реальностью, но Ольга Пуццато, заседавшая в составе комитета, улучив момент, сбежала из училища и, пробравшись по охваченным беспорядками городу до Гнездниковского переулка, где помещалось Охранное отделение, буквально ворвалась в его приемную. Наплевав на конспирацию, она буквально кричала: «Что же вы медлите, сидите, сложив руки?! Все собрались у Фидлера!» После ее сообщения на Чистые пруды немедленно бросили отряд пехоты, поддержанный артиллерией. Здание было окружено, а засевшим в нем было предложено сдаться. Для боевиков это явилось полной неожиданностью, они никак не могли на что-то решиться… А когда время ультиматума истекло, по училищу произвели несколько орудийных выстрелов. И революционеры поспешили сдаться, побросав все оружие в актовом зале училища… Уже после подавления восстания начальник Московского охранного отделения Петерсон в докладе директору Департамента полиции отметил, что успех в деле с «фидлеровцами» произошел «лишь благодаря точным сведениям молодой, красивой, энергичной и храброй женщины, которая исполняла свой долг гораздо честнее и лучше, чем многие мужчины в те дни…» Эти похвалы и награды приятно щекотали нервы Оленьки, как она говорила, «давали цвет жизни», став такой же потребностью, как кокаин для многих ее революционных знакомых… Чем больше я лгала, тем больше мучилась Жила Оленька открыто, ни в какое «подполье» не уходила, и никогда товарищи по партии ее ни в чем не подозревали, несмотря на то что аресты, словно косой, косили всех с нею общавшихся... Женское обаяние стало ее броней, и к 1907 году она доросла до поста секретаря московской организации РСДРП. И кто знает, как бы сложилась судьба обаятельной провокаторши к судьбоносному для страны Октябрю, если бы ее в числе многих других тайных агентов не предал Меньшиков, тот самый, который был для нее «крестным отцом». Уехав за границу, он вступил в контакт со знаменитым «охотником за провокаторами» Владимиром Бурцевым, который в 1910 году опубликовал имена многих секретных агентов, назвав среди прочих и Ольгу Пуццато. Но даже после разоблаченная Оленька отделалась достаточно легко: на всех произвела впечатление ее попытка покончить с собой. Но как-то обошлось, она выжила, потом попала в нервный санаторий… И ни у кого не поднялась рука на «агента в юбке». Социал-демократическая пресса писала о ней: «Пуццато-Русиновская никогда не отличалась остротой ума или эстетических переживаний: с мелочным характером, раздражительная, подозрительная, мстительная, мало разбирающаяся в средствах, лживая и ревнивая, требовавшая непрерывного поклонения себе истеричка…» Эта брань бывших товарищей не слишком обижала Ольгу. Она уехала на родину, в имение родителей, и даже нашла в себе силы написать своему разоблачителю Владимиру Бурцеву, объясняя свой неприезд на «суд чести»: «Была больна – воспаление легких. С радостью думала, что умру, и все решится само собой. Но, видно, еще не суждено, и требуется большее искупление. Во время болезни сама не могла писать к вам, к другим не хотела обращаться. Вы пишете, что поверите в мой окончательный уход «оттуда». Спасибо вам. Насчет же того, как мне убедить других в том, что порвала с прошлым, знаете, мне теперь все равно – будут они мне верить или нет. Я так устала душой, что убеждать их в чем-либо не могу. Все равно, кроме презрения, никто ничего мне не даст. Я хочу сказать, что со всей низостью моих поступков меня жгло неодолимое стремление к правде. Чем больше я лгала, тем больше я мучалась и хотела правды, тем нетерпимее я делалась по отношению к людям. И знаете, Владимир Львович, я почти презираю людей. Вас это удивляет? Я, которая сама достойна презрения, осмеливаюсь презирать других?! Но это так… Теперь мне хочется исчезнуть, не видеть людей долго…. Я должна для всех умереть, так как никто не простит мне моего обмана, и, кроме презрения, я ничего не встречу… Дома уже знают. Мне очень тяжело – смотрят как на зачумленную. Когда узнают все, нельзя будет здесь оставаться, так как это будет слишком для родных. Куда денусь, пока не знаю…» Как сложилась судьба мадам «Леонидовой» после прихода к власти большевиков, мы, к сожалению, не знаем. Во всяком случае, ее имя – в отличие от расстрелянного большевиками «главного провокатора партии», а по совместительству любимца Ленина, Малиновского – в печать не попало…