Как мать избавила детей от наркотической зависимости

Есть вещи, которые рассказывают журналистам. Такие истории выдыхаются лишь однажды человеку, которого больше никогда не увидишь, – чтобы можно было как-то жить дальше. Есть такой синдром – случайного попутчика. Так было с Любой и со мной. Короткое знакомство во время моей очередной командировки в подмосковную деревню. Мы просто пьем чай на ее кухне. Я приехала совсем по другому делу и осталась у нее переночевать. Она полгода как похоронила сына. Люба просто вспоминала – я слушала. Только потом, спустя какое-то время, она разрешила обо всем этом написать. Не называя ни места, где она живет, ни фамилии. Потому как очень личное это дело. В деревне ни у кого не повернется язык назвать ее «несчастной», хотя горя она много хлебнула. Потому что ее дети – дочь Маша и сын Дима – стали наркоманами. А она их одна воспитала, без мужа. Для нее роднее никого на свете не было. Димка – настоящий красавец, вся деревня его любила. Маша – строгая, улыбается редко. Очень похожа на мать. Сама Люба зарабатывала, как хороший мужик. Сначала на таможне, потом судебным приставом устроилась. Ни один сельский сход без нее не обходился. Кража или драка где – все сразу к ней бросались: стальная баба. А тут словно подкосило. Дети «белого китайца» 10 лет назад в их маленьком поселке почти в каждой семье такая беда была. В основном среди молодых. Конец 90-х, время шальных денег, которые уходили так же легко, как и приходили. Тратились на веселую жизнь и кайф на пленэре. Распространители наркоты быстро вычисляли детей обеспеченных родителей – в сельской местности это очень просто, – им и старались сбыть дурь. – Прошли мы и героин, и «белого китайца» – синтетический наркотик такой… По-другому его «крокодилом» называют. Читай сама – Люба протягивает мне книжку. Она ее купила, когда поняла, что оба ее ребенка наркоманы. Проштудировала от корки до корки, чтобы знать, с чем имеет дело. Эту дрянь из Питера завезли, многие, раньше сидевшие на героине, на нее перешли. «Китаец» – настолько сильный наркотик, что ребята часто не рассчитывали дозу. От него тогда умерли больше 40 человек только в их районе. Дети жили, как во сне, мать – как в аду. 14 «передозов» у дочери, чуть меньше у сына. – Полдеревни тогда наркоманило, – вспоминает Люба. – Я пыталась дергать остальных родителей. А те только отмахивались: мол, все я придумываю, сплошные наговоры. Поначалу она и сама часами простаивала под закрытой дверью Машиной комнаты, все просила дочь открыть и поговорить с ней. А потом плюнула, схватилась за топор и выбила дверь. Плащ поверх ночнушки Сложнее всего признаться, что ребенок болен, себе самому. А кто это начинал понимать, сразу запихивал сына или дочь потихоньку в клинику, где утром их обкалывали обезболивающим, а ночью санитары снова подсовывали дозу – подешевке. – Спасали не детей своих – репутацию, – объясняет Люба. А она не молчала, не скрывала своей беды. Выворачивала всю свою жизнь наизнанку. Просила помощи, подключала старые связи – прокуратуру, милицию. До Москвы дошла. Благо за годы работы на таможне хороших друзей нажила. С ними и без них она стала «разбираться» с дилерами, которые продавали ее детям дурь. Цыгане из райцентра, Валька-фашистка, заезжий армянин – она прошерстила всех. Постоянно дергала милицию, даже ОМОН, заставляла ехать, забирать торговцев и покупателей – всех скопом. Спать в то время совсем перестала. Утром бежала на работу, а после, как сыщик, рыскала по всей округе. Допрашивала соседей, узнавала, с кем Маша с Димкой общаются. По ночам дежурила у открытого окна. Как только узнавала, что в соседнем поселке что-то случилось – кража ли, убийство, – накидывала плащ поверх ночнушки и вызывала такси: не ее ли дети там? Когда денег не было, неслась пешком за пять километров по ночи. А в перерывах между погромами у наркоторговцев бегала по аптекам в поисках обезболивающего. Ясное дело, что продавцы тоже сложа руки не сидели, ментов подмазывали. Поэтому притоны, которые накрывались «под руководством» Любы, снова через какое-то время возрождались. Но для нее главным было – отбить детей. Их фотографии женщина раздала всем знакомым по ОВД. Машу с Димкой отлавливали на вокзалах, доставляли в отделы милиции и держали там до приезда матери. Под домашним арестом А дома были драки, слезы, скандалы. У Любы за дверью всегда палка наготове стояла. Чего мать только не делала, лишь бы не выпустить детей на улицу. Ведь главное – это изолировать наркомана от его компании. Вот Люба и замыкала их в доме, а ключ прятала. Дима удирал, а Маша однажды целый месяц просидела под домашним арестом. Она дралась с Любой, умоляла выпустить, даже обыскивала мать. – Однажды она заставила меня догола раздеться. Я ключ от входной двери во рту прятала, чтоб только детей на улицу не выпустить. Молча смотрела , как дочка от ломки на стену лезет. Ты знаешь, каково это – видеть боль своего ребенка? – вздыхает Люба. Маша вытащила из дома все что могла. Деньги, телевизор, видеомагнитофон. Даже пряжу, купленную ей же на свитер, утащила. Цыгане все брали без разбору. Дима у матери не крал. Он отбирал у узбеков-гастарбайтеров мобильники, где-то подрабатывал. Иногда Люба сдавалась. Сутками лежала на диване, прямо в валенках, накрывшись бушлатом. И тряслась в ознобе. Потом отходила и снова начинала свою великую битву. Когда узнала, что наркотики Дима стал покупать прямо у соседа, у Сашки Косого, накинулась на того с кулаками. Маленькая женщина на здорового мужика. Как на убийцу ее сына – не меньше. Сашка ее тогда изувечил сильно. Так и ходила на работу – вся синяя. – Куда ты лезешь? Тебя же прибьют, – причитали соседи. А она об этом не думала. С самого начала ни на кого не надеялась, зато и никого не боялась. Сама себе стала и милицией, и судьей, и реабилитационным центром. – Я все прошла, – снова и снова повторяет Люба. Мать просто боролась за своих детей – как умела. И она их отвоевала у смерти. Первой завязала с наркотой Маша. Пять лет назад она вышла замуж и родила ребенка. Девочку, слава богу, здоровенькую. Как узнала, что беременна, так ни разу больше и не укололась. Сейчас ей 28. Димку они вытаскивали уже вдвоем. Мама с сестрой. – Смотри, вот он, мой сыночек, – Люба включает видик. Его, телевизор и посудомоечную машину Дима купил, когда «соскочил». Он устроился водителем в «Шереметьево», стал неплохо зарабатывать. У него появилась девушка, даже жениться хотел. Целый год провел без героина – как целую жизнь. – У меня часто спрашивают: как я детей вылечила? Как спасла? А я не могу вспоминать – слишком больно. Потому что сына больше нет. Жизнь после Димы 1 января 2007 года в 6 утра Диму прямо от новогоднего стола выдернули на работу, в «Шереметьево». В 6.32 Люба ему позвонила – он еще не добрался. А в 6.45 в Димину машину врезался один лихач. Под кайфом был. Ей сразу же позвонили. И снова Люба помчалась спасать сына. Как и раньше, вылетела из дома, в чем была. Сама вытаскивала его из искореженного автомобиля. Уже мертвого. – Как сейчас помню, он обувался возле двери, а я рядом стояла, все на него глядела, – плачет Люба. – Он на меня глаза поднял и говорит, тихо так: «Все будет хорошо, мама». И закрыл дверь. Она сотни раз спасала сына от него самого, а от судьбы так и не уберегла. Виновного в ДТП после суда отпустили – отделался материальной компенсацией. Люба теперь признается, что не смогла «посадить» убийцу своего ребенка. У него же семья, дети. Смотрела на него, а видела сына. Вся ее квартира уставлена Димиными фотографиями. Она затерла до дыр кассеты в видике со старыми записями. Вот он сидит за столом с друзьями. Напротив – Лена, хорошая девчонка, она уже вылечилась. Дима еще наркоман – но зато живой. Каждое утро Люба включает его любимый шансон. Сын об этом попросил, когда приходил к ней во сне. А снится он Любе часто. Этот Новый год она одна встречала. Просто сидела за столом и смотрела на часы. Прошлогодний ужас по минутам переживала. Вот Дима обувается, вот он улыбнулся, сел за руль… Она снова плачет, будто авария произошла минуту назад. При мне не стыдно. Я – случайный попутчик, который сейчас уедет. Бывших наркоманов не бывает А жизнь продолжается. Квартиру вон обокрали у соседей. Сноха тестя зарезала. И снова во всем этом дерьме Люба копается. Не по службе, так по совести. К ней часто приходят Димины друзья. И те, кто завязал, и те, кто пока так и не смог. Она всех впускает в дом, кормит: «Они все – дети. Чужие, мои – какая разница». Одного наркомана Люба вообще взяла под личную опеку. Как что случится в поселке, все сразу на него грешат. А она его защищает. И пока ни разу не ошиблась – верит она очень в парня. …Мы стояли с ее дочкой Машей на остановке. Ждали автобуса на Москву. Мимо проходили люди: здоровались друг с другом, обменивались какими-то фразами. А Маша тихонько мне шептала мне на ухо: «Это Наташка. Она раньше на героине сидела. Вроде соскочила, но стала пить. Многие пить начинают, когда завязывают. Это плохо. Бросишь пить – сразу снова на иглу сядешь. А это Катя, до сих пор колется. Не люблю с ней общаться, у нее глаз плохой. А вон та женщина, что мне кивнула, сына недавно похоронила – передоз… Она легко выворачивала наизнанку обычную жизненную картинку: прохожий за прохожим, история за историей. Причем говорила обо всех без осуждения и брезгливости. Потому что сама была такой же. Впрочем, почему «была»? Маша избегает этого слова – ведь бывших наркоманов не существует. Говорит: «соскочила». Они с Димой просто соскочили. У нее до сих пор все спрашивают: как? Она отвечает: только благодаря чуду. Которое называется «мамина любовь». Сейчас Маша беременна вторым ребенком. Очень ждут мальчика.