Я муза своей жены

Блиц-опрос знакомых: «Какие строчки Игоря Иртеньева вы можете продекламировать по памяти?» показал следующее. Чаще всего цитируют: [i]«Женщина в прозрачном платье белом, / В туфлях на высоком каблуке, / Ты зачем своим торгуешь телом, / От большого дела вдалеке?» [/i]Или [i]«Выхожу один я на дорогу / В старомодном ветхом шушуне, / Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, / Впрочем, речь пойдет не обо мне…»[/i] Или [i]«В здоровом теле – здоровый дух. На самом деле – одно из двух»[/i].В общем, народ стихи [b]Игоря Иртеньева [/b]знает. 25 мая поэту исполняется 60 лет.[b]– Игорь Моисеевич, от кого вам передались «литературные гены»? В вашей семье были писатели?[/b]– Мой отец, Моисей Давыдович, – историк, мать, Ирина Павловна, по первому образованию также историк, по второму – специалист по лечебной физкультуре. Отец был большим любителем поэзии и писал вполне средние, хотя отнюдь не графоманские стихи.Но по природной скромности не придавал этому серьезного значения, хотя у него и было несколько публикаций во фронтовых газетах. Его стихи на меня влияния не оказали. Но его самозабвенная любовь к поэзии мне передалась. В нашей семье не было разговоров на тему творчества отдельных поэтов, но в доме имелась очень приличная поэтическая библиотека, которую я «перелопатил» годам к пятнадцати, но при этом избежал юношеской болезни стихописания.[b]– В литературу вы пришли уже в зрелом возрасте?[/b]– Писать я действительно начал поздновато, уже чуть за тридцать. Мой дебют состоялся в 1979 году, когда на страницах еженедельника «Литературная Россия» был напечатан мой рассказик «Трансцендент в трамвае». Рассказы я продолжал писать до середины 80-х параллельно со стихами. Работал в «МК» в отделе фельетонов у Льва Новоженова.[b]– Пишущих талантливых людей очень много, и в литературном мире очень сильна конкуренция. Что стало точкой вашего «прорыва»?[/b]– Мне просто повезло. В середине 80-х, когда я еще ходил в так называемых молодых писателях, в стране был мощный подъем, связанный с перестроечной эйфорией, наивными иллюзиями, порожденными внезапно рухнувшей на нас сверху горбачевской свободой. Как следствие, возникла потребность в новом общественно-политическом и общественно-поэтическом языке, поскольку старый осточертел уже всем. Кроме того, меня отметило и залюбило тогдашнее бурно обновляющееся телевидение, в частности, легендарная программа «Взгляд».[b]– В середине восьмидесятых прошлого века вы были одним из организаторов клуба «Поэзия». Из этого клуба вышло много ныне известных поэтов. Что объединяло столь не похожих друг на друга людей – концептуалистов и метафористов? Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?[/b]– Сам импульс к возникновению клуба был, скорее, социальным. Что-то вроде альтернативы тогдашнему замшелому Союзу писателей. Очень быстро в него вошли безусловно состоявшиеся к этому моменту, но практически лишенные доступа к читателю молодые, да и не только, литераторы. Весь, так сказать, цвет столичного андерграунда.Достаточно назвать Юрия Арабова, Нину Искренко, Сергея Гандлевского, Виктора Коркию, Евгения Бунимовича, Дмитрия Пригова, Льва Рубинштейна.Уже потом внутри самого клуба возникли объединения по указанному вами стилевому принципу. Просуществовал клуб «Поэзия» несколько лет. Прекращение же его деятельности было связано с отменой цензуры, возможностью быстро издать книжку, а главное, с безвременной смертью Нины Искренко, яркой, бурляще-талантливой, подлинной души и мотора всего этого предприятия.[b]– В ваших стихах сочетаются сатира, юмор и лирика одновременно. Сходным дарованием обладал в начале ХХ века поэт Саша Черный. Правомерно ли такое сравнение? Кто ваши литературные учителя?[/b]– При всем уважении и симпатии к Саше Черному к своим учителям я бы его не отнес, хотя такое мнение и существует. Скорее бы уж назвал Алексея Константиновича Толстого и трех хотя и неравновеликих, но равноблистательных Николаев – Заболоцкого, Олейникова, Глазкова.[b]– На поэзию в наши дни не проживешь, и вы работаете журналистом в газете «Газета». Не отнимает ли у вас эта работа силы и время на творчество?[/b]– С одной стороны, конечно, отнимает, а с другой – поддерживает в тонусе. Кроме того, какието, хотя и весьма немногочисленные, вещи, написанные, что называется, на злобу дня переживают эту самую злобу, и остаются как просто стихи.[b]– «Три раза в ЗАГС меня водили, / Три раза Мендельсон звучал, / Я извивался и кричал, / А вы глаза лишь отводили». Известно, что жены в жизни поэтов часто становятся их музами. Сколько у вас было муз?[/b]– Во всяком случае, меньше, чем жен. Главная из них и, надеюсь, последняя – Алла Боссарт, известный журналист и замечательный, на мой взгляд, прозаик. Надеюсь, что в каком-то смысле и я являюсь музой для нее.[b]– А стихи своей жене вы посвящаете?[/b][i]– Мне для Алки ничего не жалко,Типа ни бумаги, ни чернил,Уж не я ли стих про зажигалкуДля нее когда-то сочинил.Как мужчина самых честных правил,Как примерный муж своей женыЯ ее на всю страну прославил,Да и за пределами страны.Мир о ней узнал не понаслышке,Ей самой так раскрутиться б хрен,Чтоб из незаметной серой мышкиРазом превратиться в Анну Керн.А теперь в застиранном халатеНа меня орет она с утра,Вот что мы имеем в результатеНами причиненного добра.А еще орет она на Верку[/i](дочка. – [b]Прим. И. И.[/b])[i]А еще на всех подряд орет.… Кто имел жену-пенсионерку,Тот меня, товарищи, поймет.[/i][b]– Вам исполняется 60 лет. Как Вы думаете отметить эту круглую дату?[/b]– Эту круглую дату я собираюсь отметить – оцените каламбур! – в кругу друзей и на большой общественный резонанс по этому поводу не рассчитываю.