Маторин — от слова «матёрый»

[i]В Москве есть священные места, ценность которых с годами не тускнеет — только возрастает: Третьяковка, Новодевичий, Большой театр… Первое здание театра было построено… за пять месяцев.Оно дважды горело и всякий раз выходило из огня пожарищ еще более совершенным.Но велик он не только своим нынешним величественным внешним видом, за который мы должны быть благодарны архитекторам О. Бове, А. Кавосу. Не только семьюстами оперными и балетными спектаклями, поставленными на его сцене с 1825 года. Он велик людьми, которые творили его историю, такими корифеями, как Антонина Нежданова, Леонид Собинов, Федор Шаляпин. А еще — Надежда Обухова, Василий Петров, Елена Катульская, Мария Максакова, Сергей Лемешев, целая когорта выдающихся русских басов — Александр Пирогов, Максим Михайлов, Марк Рейзен, Иван Петров, Александр Огнивцев и многиемногие другие певцы, танцоры, режиссеры, дирижеры, которые на протяжении двух веков накапливали сценический опыт музыкального театра. Так что Большой — это еще и большое явление, художественное и историческое. И вот на открытии нынешнего, 223-го сезона, прозвучало: он может стать последним в стенах Большого. В старом здании работать уже нельзя, новый филиал еще не построен.«ВМ» и раньше не оставляла без внимания происходящие здесь события. А теперь открывает рубрику «Большой театр в лицах», в которой будет знакомить с людьми, в разные годы составлявшими славу и гордость этого театра. И начинаем ее с исполнителя главных партий русского оперного театра — Ивана Сусанина и Бориса Годунова — баса № 1 народного артиста России [b]Владимира Маторина[/b].[/i][i]4 октября в Большом театре состоится юбилейный концерт Владимира Маторина, посвященный его 50-летию.Старый артист из прочитанного в детстве французского романа так расписывал прелести своей лицедейской профессии: не имея возможности быть королями, мы становимся артистами, и мы — царствуем.Владимир Маторин венчается на царство бывает что и по нескольку раз в месяц.Однако соблазнить кого-либо таким, до кровавых мальчиков в глазах, царствованием ему, реальному артисту, вряд ли придет в голову.Возможную разницу в подходе к актерскому ремеслу можно объяснить неадекватностью тяжести французской короны и нашей шапки Мономаха. Однако, на мой взгляд, главное здесь в разных подходах к «должности». Царь Борис Маторина не упивается властью, а страдает, мечется под грузом хоть и черной, но незатвердевшей души, и своими мучениями и смертью в конце концов искупает вину.После «Бориса Годунова» Маторин покидает театр взбудораженным, а иногда и просто больным. С трудом засыпает. Но бессонница может постучаться к нему и следующей ночью.Что же думает о своем герое сам артист? — Думаю, никого он не убивал.Но команда его работала по принципу: если не мы, то нас. В спектакле он как бы сгорает в огне собственной совести. Хотя по истории — пошла горлом кровь. Из Архангельского собора Кремля выкинули и не посчитали возможным вернуть обратно — захоронили в Троице-Сергиевой лавре. А ведь это один из первых выбранных народом государей...Владимир Анатольевич Маторин — удивительный собеседник. Поскольку театр для него — родная стихия, он и в обыденность старается внести элемент театральности. А, может, совершенно спонтанно обрушивает на вас такое количество анекдотов, баек, смешных историй и выдумок из своей и чужой жизни, что под их грузом забываешь, о чем спрашивал, сам становишься зрителем в его театре одного актера и ничуть не жалеешь, что не стал загонять общение в прокрустово ложе вопросов и ответов. Если же удается вклиниться в эту речевую лаву с вопросом,то не из серии подготовленных заранее, а неожиданных для себя самой..[/i][b]— Владимир Анатольевич, почему — Маторин: по логике должно быть через «о»? [/b]— Папа придумал хороший ответ: моторы появились недавно, а мат и ор стояли всегда. А вообще вариантов много. В одной умной книжке написано, что Маторин происходит от слова «матёрый». Один филолог утверждает, что матор — это название короткого коромысла. Вот ещё: mad по-английски — сумасшедший. Последнее весьма близко к существу моей деятельности.[b]— В советские времена сложился стереотип певца, поющего басом: он должен был быть из сибирской глубинки или с волжских берегов — «кузницы» отечественных кончаков и греминых.Едва ли не от сохи. Самородок. Насколько вы вписывались в эту схему? [/b]— Только отчасти. Родился в Москве. Рос и учился под Москвой. Все мои предки до четвертого колена были защитниками Родины. Прадед — в империалистическую. Кстати, получил дворянский титул после того, как стал полным Георгиевским кавалером. Дед в гражданскую воевал. Папа призывался в Великую Отечественную.Недавно монархическое общество мне титул графа присвоило. «Доброжелатели» смеются, мол, меньше, чем на князя, не должен соглашаться. Я же успокаиваюсь тем, что были такие «графья», как Александр Васильевич Суворов и Лев Николаевич Толстой. Чем плоха компания? [b]— Вы появились на этой сцене, когда премьер Нестеренко стал все больше «гулять» от нее налево, в западные театры? [/b]— Меня позвали, когда он официально подал на второе гражданство, а мои любимые Ведерников и Эйзен были неожиданно отправлены на пенсию. От музыкального театра на Пушкинской улице, где тогда работал, до Большого было ровно тысяча сто одиннадцать шагов. Сам измерял. Чтобы пройти этот путь, мне потребовалось 17 лет.[b]— Это похоже на осаду. А не пробовали взять крепость штурмом? [/b]— Пробовал, и неоднократно. Первый раз, когда учился на третьем курсе, взялся за ручку двери Большого. Следующее воспоминание — я эту дверь закрываю. Что было между этими двумя действиями, покрыто мраком. В следующий раз разговоры вокруг меня с прицелом на Большой повелись после моего второго места на конкурсе им.Глинки. Тогда как раз выяснилось, что в ближайшие двадцать лет басы Большому не нужны: живы были Петров и Огнивцев, появились Нестеренко и Борис Морозов, пели Вернигора, Ведерников, Эйзен, а Петя Глубокий и Коля Низиенко были на подходе. Но недаром гласит украинская народная мудрость: «У каждого своя доля и свой шлях широк...».В 80-м мне дали спеть короля Рене в «Иоланте». Сказали: «Понравился. Жди звонка». Прождал три года. И вот неожиданно на мой сольный концерт пришел Евгений Светланов. Сидел в первом ряду, кричал «браво», и на этом порыве вдруг входит в артистическую: мне нужен князь Юрий. Не хотели бы со мной попеть? Я без паузы, чтобы он не передумал, произнес «Да». Прихожу домой, открываю клавир, а там нижнее ми нужно брать.Я же тогда только-только с фа начал справляться. Тогда мне было 37, а басовой силой голос наливается после сорока — ближе к пятидесяти. Но величайший мастер Светланов сыграл так, что никто в театре не смог бы сказать, что Маторин ми не взял.[b]— Светланов стал вашим первым авторитетом? Чему у него научились? [/b]— Меня Иван Семенович Козловский научил такой хохме: распеваться словами «Люблю дирекцию, люблю дирекцию». Я спрашивал: «Зачем? Все равно не поможет». А он: «Не поможет, конечно, но и не повредит...» [i]...Тогда Владимир Анатольевич сильно переживал, что петь в Большой приглашают, а брать — не берут. Сейчас понимает, что было то обстоятельство благом. Главреж Театра им. Станиславского Лев Михайлов его растил, готовил для больших ролей...[/i]— Даже роли мне придумывал. В опере о героях Севастополя — комиссара Воропаева. Бой начинается: «Комиссара убили!». И вот несут меня на плащ-палатке со сцены вшестером и проклинают — такой, мол, сякой, меньше есть надо... До сих пор слышу голос Майи Леопольдовны Мельтцер: «Где этот молодой артист? Он не знает мизансцен». А я тогда думал: «Мучает меня. Ничего этого не пригодится». А теперь сам учу своих студентов знать про героя буквально все.[i]Посетив недавно Большой театр, Патриарх Алексий II сказал, что Русская православная церковь своего лучшего дьякона Михайлова отдала в оперу, в Большой театр. Сейчас время возвращать истинные ценности законным владельцам — верните нам Маторина.[/i][b]— Владимир Анатольевич, когда иконописцы создают иконы, они молятся, постятся. Вы поступали так же, когда записывали компакт-диск православных песнопений? [/b]— Должен вам сказать, что перед днями спектаклей веду если не монастырский, то весьма суровый образ жизни. Но имею самое высокое отпущение от своего духовного отца — облегченный пост. А это значит, что могу есть мясо. Это профессиональная еда поющих во всем мире. В дни спектаклей это особенно важно: в четыре поел — и до одиннадцати вообще о еде не думаешь. Не забывайте, что я работаю брюхом, брюшиной.[b]— Владимир Анатольевич, вы счастливы? [/b]— Думаете, счастье — это большой пирог, который едят в одиночку? Нет счастья для себя любимого. Мне хорошо, когда могу сделать хорошее людям рядом со мной.[b]Досье «ВМ» [/b][i][b]Владимир Маторин [/b]окончил Институт имени Гнесиных. Работал в Музыкальном театре имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко. С 1991 года солист Большого.Классический исполнитель ролей Ивана Сусанина и Бориса Годунова.А также Гремина, Кончака, Короля Треф в «Любви к трем апельсинам».Владеет более чем 60 партиями басового репертуара. Профессор Российской академии театрального искусства, заведует кафедрой вокала. Мечтает о дружбе с отцами русской православной церкви: только что увидел свет компакт-диск духовных песнопений в его исполнении с благословением Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II.[/i]