Ночью гуляла по городу — так вышло. Голова позитивно реагирует на включенный автопилот: ты идешь, а мысли то перекатываются в опустевшем котелке мелкими горошками, то набегают толпой бестолковых цыплят, которые, склевав горошины, вырастают до размера тугих бройлеров.

Ничего ценного, сквозняк в голове. Но иногда так надо, наверное.

В Москве — ночной ветер. Ветер ночью — редкость. Значит, этот — особенный. Такой ветер прогоняет старое, отжившее, зимнее, и приводит новое, весеннее, теплое. Это даже не о времени, об ощущении. Эта пора в столице — время пробуждения запахов и фантастического чередования холода и тепла. Вот, из одной подворотни вдруг дунуло жаром: дом нагрелся за день и отдал тепло — резко, будто взял что-то чужое. Из другой дохнуло сырым и холодным; там еще живет память о недавних морозах. Так и будет жить, пока эту спрятавшуюся в закутке память о прошлом не расходят, не раздуют, не вытурят наружу. Мысли-горошки...

А на клумбах лезут вверх тюльпаны — хрусткие, холодные. Уже ничего не боятся. Где-то там, внутри, зажатый зелеными ладошками, дремлет цветок — звонкая голова. Цветы растут по ночам, когда никто не видит. Если подумать, это великое природное таинство. А сейчас восхищает даже разлапистый одуван, затесавшийся в стайку рядками высаженных луковиц. Если повезет и тюльпаны окажутся желтыми, он спрячется между ними, выживет, еще и их переживет, вовремя спрятавшись под землю. Не повезет — не сносить ему золотой своей головы: заметят, выдернут. Интересно, ведь если цветы умеют думать, пусть и по-своему, им должно быть горько за придуманное человеком деление на благородных и сорняки? Мысли-цыплята...

Москву нужно узнавать вот так — когда идешь. Ее нельзя понять из окна — ни одно стекло не идеально. Она не поддается запоминанию по навигатору — ведь тогда ее знает он, а не ты. Ее хорошо и правильно выхаживать, измерять шагами. Где бы только взять времени, тот самый двадцать пятый час, 61-ую секунду, чтобы просто вот так побродить по городу? Куда они уносятся? Распыляются все больше в никуда.

Строительные работы будут завершены за 2–3 года / Фото: Александр Кожохин, «Вечерняя Москва»

Деление на сутки вообще дано человеку для того, чтобы он оценил количество выброшенных в никуда и ни для чего минут и часов. Из напрасно выброшенных из жизни минут и часов, будь они осязаемы, можно было бы построить башню до Луны. Эдакий памятник наивному человеческому племени, полагающему, что времени у него — вагон. Но это не так. Оно утекает с дикой скоростью, выдувается ветром, и мы даже не успеваем понять, что живем в городе, где так много красивого. Даже этот мост через железную дорогу...

Страшно представить, но за полвека жизни тут я никогда, ни разу не переходила его пешком. А ведь если посмотреть с него вниз, на пути, можно написать целый роман — про тех, кто когда-то проехал по ним, разошелся во времени или встретился, уехал навсегда или навсегда вернулся, наслаждался перестуком колес или пил под него коньяк из стакана в подстаканнике и так или иначе был хоть на миг, но связан с Москвой, которая лежит перед тобой, пытаясь заснуть, но тщетно, ибо времени на сон у нее нет.

Все происходит быстро. Еще немного, и Москва полыхнет цветами — вот они, растут. Закачаются свечи каштанов, поплывут облака сирени. Потом на смену запахам весенним придут летние, сотканные из тысячи тысяч тонких ароматов — духов, зелени, горячей пыли, автомобилей и салонных отдушек, тел, сладкой радости и горьких слез, жареной картошки из открытого настежь окна и паровозного дымка, кабацкого шашлыка, сосисок в тесте, воздушной ваты и овощных развалов, а еще — кофе, кофе разного, в разных стаканах и стаканчиках, метро, разогретых камней и чего-то еще — неуловимого, но очень московского, узнаваемого, ощутив которое ты выдыхаешь: я — дома.

А наутро, вопреки ожиданиям, над весенней Москвой полетели снежинки. Но все равно! Пара дней, и уже сдающийся серо-бурый сменится на зеленый. Это всегда происходит внезапно, и всегда — за какую-то одну, особую ночь. Она заканчивается, ты встаешь и не можешь узнать вид за окном: двор подернулся зеленоватой дымкой, перестал быть прозрачным и окно напротив, где всегда по вечерам горит удивительная оранжевая лампа, исчезло из вида — до будущей зимы. Это — прощание не навсегда, в нем нет ничего страшного. Завтра — есть. Просто все очень быстро. Вот и зима прошла, и апрель подошел к середине. А мы и не заметили.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции