Гоша Куценко: Я на старости лет хочу двинуться в хип-хоп

В канун международного рок-фестиваля «Нашествие» корреспондент «Вечерней Москвы» встретился с Гошей Куценко — заслуженным артистом Российской Федерации, актером театра и кино, сценаристом, продюсером и музыкантом.

— Начнем сначала. Почему вы Гоша? Вы же Юрий!

— Имя Юрий мне дал отец, в честь Юрия Гагарина. Когда мама родила меня, отец был в служебной командировке, в Китае. Он в «оборонке» работал, был заместителем министра радиопромышленности УССР. Связи тогда с заграницей не было, 1967 год… Она не могла без папы принять решение. А заранее имя тоже не придумали, пол не родившегося ребенка, может быть, не определяли в то время. Так или иначе, я месяц «болтался» с «промежуточным» именем, она почему-то звала меня Гошей. Оно мне пригодилось позже, когда я поступал в театральное училище. Я букву «р» не выговаривал: «Юрррий». Надо было как-то «замаскироваться», я схитрил. А вот почему моя мама меня звала именно Гошей, я не понимаю.

— Папа — радиотехник, мама — рентгенолог. Как вас угораздило в артисты?

— Они как-то расслабились. Перестройка отвлекла. Если бы не она, я думаю, у меня была бы совсем другая жизнь. Я, вернувшись из армии, все-таки окончил бы Львовский политех, в котором не доучился, пошел бы по стопам отца. Я был веселый парень, дитя любви. Подросток в кассетах, пластинках, с магнитофонными лентами. Чуть позже столкнулся с театром. Я был абсолютный дилетант в этой теме, просто влюбился в актрису. Она работала в театре Вахтангова. Чувства развернули меня в сторону поэзии, искусства. Это был абсолютно неожиданный, и, может быть, неестественный переход. Представьте, если бы, к примеру, Миша Ефремов, третье поколение в династии актеров, резко ушел в рабочие. Только наоборот. Наверное, это и называют «в семье не без урода».

— Вы дружите с Ефремовым?

— Да, дружу. Хотя мы совсем непохожи, разные с ним...

— Вы известны как киноактер и играете на театральной сцене. Над чем сейчас работаете?

— За театральный месяц я «отрабатываю» 10–15 вечеров, но это только часть жизни, она у меня перенасыщена. Я самозанятый — пишу, снимаю, придумываю. Направляюсь в сторону режиссуры и продюсирования.

Моя последняя театральная работа — спектакль «Загадочные вариации» по пьесе Эрика-Эммануэля Шмитта, который только «раскручивается». Мы трудимся с Владимиром Владимировичем Мирзоевым. Премьеры еще не было, я надеюсь, в сентябре или октябре мы ее сыграем. Это хулиганский спектакль, он отличается от классического «вахтанговского» прочтения Евгения Князева и Василия Ланового под названием «Посвящение Еве», с которым 20 лет знакома Москва.

Еще сейчас я ставлю пьесу «Пробы» для трех актеров и хочу сыграть в ней со своей старшей дочерью. А к зиме надеюсь выпустить пьесу, в которой буду играть алкоголика-ворчуна, провинциального актера. Вот это — мое, следите. Я надеюсь, всем, как и мне, понравится. Выпустим к зиме.

— Что для вас театр?

— Я не считаю себя театральным актером в чистом виде, хотя работаю в театре Моссовета. Я редко бываю на сборах труппы. Одной ногой я стою в кинематографе, другой — в театре «тяну шпагат». Я больше в антрепризе, так было всегда. Скорее всего, театр — следствие моего душевного авантюризма, для меня это экспериментальная площадка. К примеру, есть Независимый Театральный Проект, и мне он близок именно независимостью. Двадцать лет мы экспериментировали с Виктором Шамировым — писали пьесы, играли, половину созданного отсняли в кино. Театр помогал мне в трудные годы зарабатывать средства к существованию, но антреприза для меня всегда была инструментом для проверки нашего материала, «разгонной площадкой» для кинематографа.

— Что вам сегодня нравится из того, что ставят в столичных театрах, а что не очень?

— Я могу сказать, что происходит в моем театральном мире. Здесь я еще разбираюсь… Я заглядываю на спектакли друзей, но редко бываю на премьерах. Что касается современной подачи классики… Мы играли «Ревизора», который можно было узнать только по гоголевскому прекрасному тексту. Самое главное в театре — текст автора. Это самое сильное, он содержит шифр театрального искусства.

— А если суть и смысл классического произведения тоже искажены?

— Что касается «скандальных вещей», например, спектаклей Богомолова в МХТ Чехова… К этому у меня неоднозначное отношение. Мы с Шамировым когда-то давно поставили в Моссовете спектакль абсурда, тогда он соответствовал нашему возрасту и воззрениям. Это было что-то вроде «возраста полового созревания». Определенный выброс, гормоны, эмоциональный фон… Мне кажется, что театр может превращаться из академического в площадку лицедеев и обратно. Это не страшно. Мне кажется, сегодня МХТ возвращается в колею МХАТа, становится театром традиционным, публика тоже станет меняться.

— Вы не считаете, что сегодня меняется слишком многое?

— Я отчасти консервативен, я ведь родом из СССР. Но я хочу сказать: в театре я приемлю любые формы — это территория искренности, поэтому я всегда с радостью меняю место, принимаю приглашения самых разных режиссеров. Это интересно! Действительно, какие-то вещи меня могут оттолкнуть. В постсоветские времена появились мастера, работы которых совсем не похожи на традиции сцен, для которых они что-то создают, «марка» не держится, все меняется. Может быть, это в какой-то мере отражение времени: «Не мы такие, жизнь такая!» Все меняется, все ускорилось. А, может быть, это вопрос личный, с возрастом мы мыслим иначе. И от нашего восприятия попахивает мудростью, старостью и смертью.

— Расскажите, пожалуйста, о своих детях.

— Полине 23 года, она уже взрослый самостоятельный человек, актриса. У меня есть две маленькие дочки, Свете два годика, а Жене — пять. Я осваиваю новые роли, ныряю в отцовство. У меня в 50 лет началась жизнь, которая должна быть в 25–30 лет. У меня все, как у странного человека, перемешано. Я превратился в папу, и мир изменился. Мы с женой, Ириной, смотрим на них и фантазируем. Что будет с нами, с ними? Я даже бросил пить алкоголь. Надеюсь, это временно. Я стал заботлив и внимателен ко всем. Это отвратительно. Хочу как раньше. А то как Бармалей, который хочет быть ужасным, но у него не получается.

Я понимаю, что время стало бежать очень быстро. Будут ли они жить в мире искусства? Из актерских талантов у Жени пока только одно — она умеет громко орать. Еще она трусиха. Но у нее дар — громче, чем она, в бассейне никто не пищит. А Светлана — «анти-Женя», это двухлетний стоик, философ, прагматик. Она говорит длинными предложениями. Однажды я увидел, что она командует няней, и, что самое странное, няня ей подчинялась. Пришлось проводить воспитательные беседы.

— О кино. Кого вам больше нравится играть, положительных или отрицательных героев?

— Конечно, отрицательных! Меня почему-то все тащат в положительные роли. Мы начинаем снимать третий сезон сериала про скорую помощь. Я там играю такого положительного человека, что мне аж неловко. Каждый раз хочется сказать режиссеру: «Я недостоин!» А на другом канале продюсеры решили не давать мне роль негодяя, хотя изначально хотели. Они сказали, что люди будут меня ассоциировать с этим отвратительным гавнюком, и это мне это не нужно. Мне кажется, что в этом часть смысла актерской профессии, играя негодяя, испортить у зрителя мнение о настоящем себе.

— Вы активны в политической области? Ищете себя?

— Ксения Собчак задавала мне этот вопрос, когда я Сергея Семеновича Собянина поддержал в первый раз. Я был активен, но в конце концов я вообще ушел от политики. Я в последнее время даже не слежу специально, что творится на лоне демократии. Я не смотрю ужасные новости по телевидению, мне кажется, все в этом мире изжило себя. Человечество не придумало ничего хорошего за время своего существования. И либералы и консерваторы не сделали мир лучше. Все системы, способы и институты не оправданы. Ничто не может сделать человека счастливым, удовлетворить его чаяния, превратить в счастливого ребенка.

Даже Сорос якобы создает организацию, чтобы уменьшить вмешательство США в дела остального мира, «пчелы против меда». Если я когда-нибудь захочу создать политическую партию, я назову ее «Партия Парадоксов». Я объединю в ней все мыслимые и немыслимые политические лозунги и людей насильно. Если честно, я утопист. Для меня утопия — это красивый остров, подобие рая, «планета искусства». В юности я впитал принципы коммунизма. Хотелось честности и счастья для всех. Я даже коммунистом немного побыл, у меня партбилет с тех времен хранится. В 20 лет я был не подготовлен к развалу СССР, а потом вкусил, наверное, все соблазны. В 50 мне опять хочется справедливости. В этом интервью я отвечаю самому себе на важные вопросы.

— Вы родились на Украине. Давно там были?

— Я «не въездной», не могу поехать домой, я на «Миротворце». Я снимал в Сербии и в Крыму кино «Балканский рубеж», был продюсером картины… С каждой новой прожитой секундой жизни у меня появляются все новые вопросы о том, что происходит. Я с ужасом думаю, что, может быть, жизнь окончится, а я так и не увижу родные места. Страшная тема, не хочу ее касаться!

Я не могу поехать на Украину и не еду в Донбасс. Я считаю, творческие люди должны занимать позицию мира. Хотя люди всегда почему-то стремятся к войне. Мне кажется, надо пытаться существовать на территории мира, пусть это и наивно.

Знаете, какая у меня любимая песня? «Песня о Родине». Я пел ее на 9 мая в парке «Зарядье». Недавно я выступал там со своей группой и с оркестром, работали тридцатиминутный сет на фоне Кремля, Красной площади. Это один из моих самых красивых вечеров. «Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня! Облаком, сизым облаком ты полети к родному дому…» Великая песня. Я пою ее на рок-концертах, на реп-концертах, всегда. Таривердиев и Рождественский создали потрясающую вещь.

— В недалеком будущем каким кино вы нас порадуете?

— Следующий проект, который я собираюсь осуществить, — «Карибский кризис». Он будет сделан к шестидесятилетию этих событий. У меня еще два года. В написании мощный материал — это будет «полный метр». Это будет кино про мир и за мир. Кино о нейтральных водах. Я его сниму с американскими партнерами.

«Балканский рубеж» я делал шесть лет и считаю его своей победой. Раньше я был скорее не продюсером, а «организатором» съемок, а здесь выступил полноценным настоящим продюсером, вкусил по полной производство большого кино. У меня не главная, но значимая роль в картине. Дальше хочу двигаться по пути продюсирования и авторства проектов. Мне нравится придумывать истории и воплощать их в жизнь.

— Вы приехали сюда на раритетном автомобиле…

— Это Шевроле-Черри, я его с ребятами недавно сделал. Хочу открыть автомобильное ателье по производству таких штучных «тачек». Это ведь красиво! Назову мастерскую «ГК» или «Гайка». Я еще «Запорожец» сделал, «ушастый», тюнинговый. Я ведь родом с Запорожья. Он безмятежно-голубого цвета, как мое детство.

— Это все связано с музыкой?

— Наверное, именно поэтому я занимаюсь музыкой. Исполнитель песен, я, наверное, так себе… Хотя играю в мюзиклах… Но я исполняю свои песни. Я автор и в театре и в кино. 21 июля мы с командой едем на «Нашествие», зажжем там с ребятами. Это уже традиция. Я рад, что в моем лице на сцену рок-фестиваля стали приглашать артистов, возможно, это я «продавил» десять лет назад. Гордо установил знамя поющих актеров, это отдельная территория, я рад, что много моих друзей поют. Это и Женя Цыганов, и Оскар Кучера, Александр Устюгов, многие выступают со своими группами, организовали «бэнды»… Кто-то читает рэп — это вообще наследие актерское. Я на старости лет хочу двинуться в хип-хоп, в ноябре выпускаю пластинку «Слова под музыку», это лирика. Наверное, я никогда не овладею рэпом как искусством в чистом виде. Для этого надо быть негром или ростовчанином хотя бы в душе. Некоторые парни из Ростова так читают… Но меня выручает актерский подход, я «был» ментом, врачом, когда-нибудь я сыграю рэпера, музыканта.

— В Сети обсуждают ваше фото из Instagram. Вы с огромной рыбиной, на лодке — чернокожие. На самом деле, кто рыбу поймал? И как вы отдыхаете?

— Конечно, не я. Откуда у меня? Поймали рыбаки, а я просто с нею «сфотался». Отдыхали несколько дней на островах в океане.

У меня два типа отдыха, пьяный и трезвый. Сейчас я не пью долгие месяцы. Я отдыхаю с семьей в Подмосковье. Люблю воду, учу дочек плавать в бассейне.

— О чем вы мечтаете?

— Я мечтаю приехать с дочками на свою родину, Украину, показать места, где я родился и вырос. Это будет максимальное счастье, привезти их в детском возрасте туда, где прошло мое детство. Наверное, это мечта любого родителя — пройти по местам своего детства. Это будут самые счастливые моменты моей жизни.

— Дома готовите вы?

— Нет! Я вообще на кухне полный идиот. Единственное, что могу — семечки белые в микроволновке. И кукурузу сварить. Но ем часто недоваренную, потому что очень тороплюсь всегда. Люблю запах кукурузы!

— Вы создали фонд «Шаг вместе», помогаете детям. Почему?

— Нас когда-то учили в театральном институте, что человек должен петь на сцене, когда у него кончаются слова. Мы должны помогать другим, когда внутри что-то кончается. Например, терпение.

— Ваши ближайшие планы?

— 20 июля я выступаю на фестивале в Астрахани, он проводится в поддержку «редких» больных. Увы, еще существуют болезни, которые в России не лечатся. А 21 июля я на «Нашествии», в Большом Завидове. Я сказал про то, что счастье — это побывать с детьми на родине. Есть еще маленькое счастье. Выйти на сцену большого фестиваля, увидеть, почувствовать, что тебя слушает огромная толпа. В эти моменты я превращаюсь в музыканта, и это тоже счастье.

— Что вы пожелаете читателям «Вечерки»?

— Вечер — это маленький итог жизни. Кто знает, как дальше сложится? Вечер может быть последним. Я желаю, чтобы каждый вечер мы проживали как последний. Пусть он будет хороший, пусть нас не терзают плохие вести, пусть вечерние новости будут добрыми и светлыми.

Читайте также: Сергей Галанин: Назвать мою жизнь здоровой язык не поворачивается