Сопротивление бесполезно

8 мая на площадке Театра.doc, культурного пространства «новой драмы», состоялась премьера спектакля «Зажги мой огонь», задуманного Сашей Денисовой и поставленного Юрием Муравицким. Авторы и участники спектакля, погружая зрителя в собственную интерпретацию жизненных коллизий легенд рок-н-ролла Дженис Джоплин, Джима Моррисона и Джимми Хендрикса, попутно рассказывают о том, как современное поколение театрального андеграунда находит свое место в мире. Вашему вниманию предлагается интервью с Юрием Муравицким. [b]– Юрий, какими путями вы пришли к новой драме?[/b] – На тот момент, когда я защитил диплом режиссера в Щукинском и начинал работать на кафедре режиссуры педагогом-стажером, мне казалось, что ничего интересного в театре, по большому счету не происходит, а если и происходит, то в каких-то очагах, и непонятно, как я могу ко всему этому подключиться. Я уже всерьез собирался завязывать с театром и заняться зарабатыванием денег, когда мне позвонила куратор Омской лаборатории современной драматургии Ольга Малинина. Она знала, что я когда-то что-то писал, и спросила, нет ли у меня какой-нибудь пьесы, с которой бы я мог на лабораторию приехать. Пьесы у меня не было. Тогда она предложила приехать на лабораторию в качестве режиссера и сделать эскиз по одной из отобранных пьес. [b]– Что такое эскизы? – спросит вас простой зритель. [/b]– Эскизная постановка – это спектакль, поставленный за четыре-пять репетиций. С минимальным оформлением. Задача эскиза – показать, как могла бы выглядеть пьеса, если бы она была поставлена на сцене, открыть пьесу. Не всякий может увидеть пьесу из текста. Эскиз очень важен и для драматурга. Когда после прочтения тебе говорят, что в твоей пьесе герои совершают немотивированные действия или что пьеса не удалась, ты думаешь: «А пошли вы…» – и ничего не меняешь. Но если ты видишь эскиз, все ошибки текста становятся очевидны. Эскизные постановки – это вторая часть лаборатории, она происходит через полгода после прочтения пьесы драматургом. То есть все делается для того, чтобы драматург увидел свои ошибки. Удачный эскиз даже может быть приглашен на театральный фестиваль. Лаборатория дает реальный шанс на то, что пьеса, если и не получит грант на постановку, по крайней мере будет замечена. Тогда я сделал эскизы пьес «Я ухожу» и «Четыре желания мадам Ватто» Германа Грекова, и Олег Лоевский, известный театральный деятель, можно сказать, ветеран «лабораторного движения», пригласил эскиз пьесы «Четыре желания…» на фестиваль «Реальный театр» в Екатеринбург, что было неожиданно и крайне приятно, потому что обычно он звал спектакли, а не эскизы. Потом, вскоре после окончания лаборатории, мне предложили в омской драме поставить спектакль на большой сцене. С этого, в общем-то, начались мои серьезные отношения с театром. [b]– В чем оправдание лаборатории для вас – понятно. А в чем ее оправдание объективно?[/b] – Театр должен развиваться. К сожалению, в России об этом постоянно забывают. Хорошо, конечно, что президент сказал чиновникам: «Господа, пора бы уже разбираться в современном искусстве», но дальше-то что? [b]– Наверное, он отвлекся на это после того, как чиновники разработали закон об обучении балету с пятнадцати лет…[/b] – Может быть. В кругах чиновников до сих пор есть такое странное представление о театре, что это некая закостеневшая форма, которая именуется традиционной, на деле чаще всего являясь нафталином. Такого нафталина невероятно много. Одним из мощных инструментов борьбы с нафталином является современная драматургия, которая двигает театр вперед. Потому что, как бы ты ни старался, нельзя открыть современный текст старыми ключами. Потому что современная драматургия несет в себе всю степень сложности современного мира. Пьесы же, написанные, скажем, пятьдесят лет назад, зачастую не только не отвечают на вопросы современного мира – они их даже не задают. К сожалению, не каждый театр может позволить себе эксперименты с современной драматургией на большой сцене. Это сложно и дорого обходится. Оптимальный формат для эксперимента – это лаборатория. Благодаря находкам лаборатории репертуар театра пополняется современными пьесами, пытающимися отвечать на вопросы сегодняшнего мира. [b]– Например? На какие вопросы не отвечает классика, а отвечает новая драма?[/b] – Навскидку сказать сложно… Взаимоотношения с масс-медиа, например. Но важно именно то, что современная драматургия дает возможность зрителю подключиться к происходящему на сцене напрямую, а не через ряд сложных или простых ассоциаций. Зритель новой драмы сразу понимает, что все это имеет к нему прямое отношение. [b]– В чем задачи театра при постановке современной пьесы?[/b] – Добиться максимальной сопричастности, диалога со зрителем. [b]– Но, согласитесь, в современной пьесе часто речь идет о какой-то кошмарной жизни, которой не каждый захочет быть сопричастен.[/b] – Да. Но мы вынуждены быть сопричастны тому кошмару, который происходит сегодня в реальной жизни. Ощущение тупика и безысходности, конца времен, которое сегодня присуще людям, – это не есть субъективное ощущение авторов современной пьесы. Оно свойственно людям, которые живут сегодня. Даже очень далеким от театра. Конечно, театр не может дать ответа, что с этим делать, но он пытается разобраться, почему это происходит, формулирует вопросы, ловя эту неоднозначность жизни, давая зрителю возможность посмотреть на себя со стороны. Почему у Церкви такие сложные отношения с театром? Потому что настоящий театр дублирует сакральные функции Церкви. Для этого он и существует. А не для развлекухи и лжи. Современная драматургия вынуждает театр вести честный диалог со зрителем. Ты не прикроешься ссылкой на эпоху, как это можно сделать, работая с классикой. Ты вынужден быть максимально открытым. Зрителей, кстати, пускают на показ эскизов лаборатории, и им это интересно, они порой разражаются такими монологами, которые свидетельствуют о полной сопричастности. Кстати, последние полгода в Москве я наблюдаю бум читок: в клубе «Китайский летчик Джао Да», в каких-то иных клубах, открылся даже Театр читок… Новая драма отвоевывает себе место и на фестивалях. На «Золотой маске» спектакли по пьесам современных драматургов получают награды. [b]– Откуда пошла традиция читать пьесы?[/b] – В Любимовке еще во времена Станиславского люди театра собирались и читали друг другу новые пьесы. Фестиваль «Любимовка» возродил эту традицию. Еще был замечательный фестиваль «Новая драма». Ключевые фигуры этого движения: Михаил Угаров – безусловно, фигура номер один в пространстве современной пьесы, – руководитель Театра.doc, драматург Елена Гремина, Александр Родионов, Кристина Матвиенко, Елена Ковальская. Сейчас эти люди делают фестиваль «Новая пьеса». Эдуард Бояков сейчас делает аналогичный фестиваль в Перми – это фестиваль современного театра и кино «Текстура». Там тоже есть конкурс пьес. Есть очень авторитетный конкурс современной пьесы в Екатеринбурге – «Евразия», его главный организатор – Николай Коляда. В Екатеринбурге вообще очень мощная драматургическая школа. Недавно, в дополнение к «Коляда-театру» там еще открылся Центр современной драматургии. В Красноярске уже третий год проходит фестиваль «ДНК» («Драма. Новый код»). В Самаре и Тольятти проходят семинары, посвященные современной драматургии. Очаги новой драмы, где люди пытаются разговаривать друг с другом на современном языке, разрастаются. Так что хочется сказать всем этим людям, которые пытаются сохранить театр в законсервированном виде… [b]– …Они считают, что это верность традициям…[/b] – Это их глубокое заблуждение, иллюзия и самообман! Это псевдоклассика и псевдотрадиции, Станиславский крутится в гробу, видя, как актеры этих театров наигрывают, как лошади! Из-за этих блюстителей традиций российский театр сегодня в состоянии крайне нерадужном. Так вот, всем этим людям, которые захватили огромные здания в Москве и по всей России, создав целую сеть нафталинового театра и не пуская на свою территорию современность, я хочу сказать: «Сопротивление бесполезно!» Они десятилетиями дискредитировали театр так, что теперь адекватный зритель не хочет туда идти. Думающих людей пугает посещение театра. [b]– Я знаю массу людей, которых отпугивает мат на сцене, принадлежность новой драмы.[/b] – Поэтому зритель должен знать, куда он идет. Театр должен быть разным. [b]– В том числе и с матом?[/b] – А почему нет? Люди же говорят матом. Поэты пишут матом. Самое страшное свойство нафталинового театра – это то, что он показывает людей лучше, чем они есть на самом деле. Во-первых, это лицемерие, а во вторых, это обман. И зритель, обманутый таким театром, выходит на улицу и получает по морде. [b]– Может, он хочет быть обманутым? Такому театру вы даете право на существование?[/b] – Который обманывает зрителя? Я – нет.