Фурор или провал

Шестью часами ранее Синяков разбудил меня телефонным звонком: «Стишата едешь слушать?» — «Конечно! Подъеду к твоему выходу во втором отделении» — «У меня мандраж. Перемерил все шмотье. Ты должен, как настоящий друг, поехать со мной. Не приеду к началу, Гевор меня на сцену не выпустит».

Встретились у метро. На Синякове был его единственный, зато парадный костюм-тройка, пошитый, когда мы ездили в Таиланд. Синяков выгуливает костюм пару раз в год по особым случаям и по настроению называет его то сутенерским, то наркобаронским. Красный костюм, красная рубашка в цветочек, местами красные туфли, очки с красными стеклами, красная сумка, черная с золотом тюбетейка. В метро ему уступили место и тайно фотографировали смартфонами.

До концертного зала почти бежали. «Гевор меня убьет, если опоздаю». — «Ты определился, что ты будешь читать?» — «Есть несколько как бы нормальных стишат, Гевору понравились. Но хочется про Пугачеву. Но за Пугачеву Гевор меня убьет. На месте решу».

На месте все было очень серьезно. Солидный билетер с татуировками и в бандане. Большой концертный зал с высокой сценой. Бар. Удобные диваны и столики в зрительном зале. За столиками — серьезные поэты.

На сцену поднялся модный московский поэт, главный организатор фестиваля неангажированной русской поэзии «Акупунктура» Сергей Геворкян, и объявил выступление первого серьезного поэта. Потом второго, потом третьего. Синяков стал задумчив и вял. Я в первый раз сходил в бар, потом во второй, потом в третий. В антракте вышли на воздух. Синяков все переживал, что же читать: «Там все такие поэты-поэты».

Ясность наступила в начале второго отделения. На сцену вышел поэт Нулин в костюме, пошитом не хуже синяковского, и поставленным голосом начал декламировать красивые стихи. Через минуту к нему присоединилась длинноволосая женщина в маске. Она неспешно отбивала степ и профессионально кружилась. Синяков тихо встал с дивана и ненадолго пропал. Когда вернулся, стало понятно, что он, наконец, определился и сейчас будет или провал, или фурор.

Объявили выход Синякова. Он поднялся на сцену и сразу расположил к себе публику: «20 лет назад я выступал на поэтическом вечере, и было так себе. Мы с Сережей, — Синяков показал на Геворкяна, — обсуждали программу. Есть пять стихов средней руки, а есть — про Аллу Пугачеву и убийцу». Публика закричала «Пугачеву давай!» Синяков: «Я тут пытался договориться с девушкой в красном, чтоб она просто постояла рядом, пока я читаю, но она сказала «нет». Пугачеву, значит? Гевор, прости!» Гевор обреченно махнул рукой и первый раз приложил руку ко лбу, а Синяков начал читать. Через три минуты публика нервно хихикала. Через пять минут бармен перестал протирать бокал. Когда Синяков проорал: «Товарищи, на сцене зек!», и провел рукой по бритой голове, к сцене подтянулся фотокорреспондент. Когда Синяков запел стихи на мотив песни «Куда уходит детство», публика на диванах уже согнулась от смеха. А после того, как он, не переставая петь, выдал ремарку: «Потерпите, всего два куплета осталось», публика легла на удобные диваны, а Геворкян уже не убирал руку ото лба. Синяков кончил выступление, под овации сошел в зал и, клацая о рюмку зубами, немедленно выпил.

После фестиваля Синяков стоял у концертного зала, мурлыкал и все еще был на грани эйфории. Вышел Гевор и объявил: «Мы продали чуть больше полусотни входных билетов, но сделали бару кассу на несколько дней вперед. Фестиваль состоялся! А ты, Синяков, открыл в себе новое амплуа. Тебе надо писать вещи, подобные этой». После чего увлек Синякова и серьезных поэтов на массовое гулянье к фонтану «Дружба». А я тихо отстал, потому что, когда поэты в эйфории, от них надо держаться подальше.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции