Безработица в России: мы не того боимся

Мы к таким цифрам совершенно не привыкли, надо заметить. У нас уровень безработицы по сравнению с развитыми (и даже не очень развитыми) странами более чем «приличный»: по методике Росстата, до начала действия карантинных мер он составлял 4,7%, а в апреле поднялся лишь до 5,8%. Этот показатель учитывает не только зарегистрированных на бирже труда (2,1 миллиона человек на начало июня), но и фактически незанятых.

В этом и есть определенная проблема. Во-первых, россияне, потеряв работу, не спешат вливаться в ряды официально безработных, поскольку смысла в этом не очень много. Пособия, в отличие от развитых стран, нищенские. Работу по специальности через биржу труда у нас почти никто не ищет и не находит. Разве что неквалифицированные работники. Многие идут в теневую экономику, да там и остаются.

Во-вторых, наши работодатели, в том числе частные предприниматели, особенно крупные, не очень любят массовые сокращения работников. Власти следят за уровнем безработицы в каждом регионе, и если она растет, то это снижает показатели эффективности, в том числе губернатора. А на предприятие, которое увольняет людей, смотрят как на «подрывной элемент». Могут и следователей прислать, и налоговиков. Разбираться.

В том числе и по этой причине в «нормальное время» тормозится модернизация производства, заставляя предприятия держать раздутый штат. Одно из последствий «искусственной» занятости — низкая производительность труда (она в России едва достигает в среднем 25% от американского уровня), что в свою очередь ведет к очень медленному росту доходов самих работников. Отчасти именно поэтому у нас сохраняется такое явление, как «работающие бедные»: люди работают вроде бы на полную ставку, но получают несопоставимо малые по сравнению с коллегами в развитых странах зарплаты и едва сводят концы с концами.

Одно из последствий «искусственной» занятости — низкая производительность труда / Фото: Пресс-служба мэра и правительства Москвы / Максим Мишин  

Во многих странах подход к учету безработицы и регулированию этой проблемы принципиально иной. Те же 5,8%, которые сейчас кажутся драматичным ростом, для многих стран Европы являются «фоновым уровнем», отражая мобильность рабочей силы, которая перетекает из одних производств и сфер услуг в другие. Как ни парадоксально, но в такой статистике и стоящем за ней подходе к самой проблеме безработицы есть положительные моменты. Они заключаются в том, что бизнес во времена кризиса имеет возможность быстро уменьшать количество работников, которые более не висят на его «бюджете» (особенно когда доходов нет). Люди отправляются за помощью к государству, регистрируются на бирже труда и могут рассчитывать на относительно приличное пособие. По мере выхода из кризиса такие работники быстро пополняют ряды наемных трудящихся. Бизнес же получает необходимую гибкость в плане приспособления к новым реалиям.

В ЕС практикуется смешанный подход: когда тем предприятиям, которые реально настроены на выживание и рассчитывают пережить нынешние трудности, считая их временными, государство предоставляет гранты в размере 2/3–3/4 от фонда зарплаты, напрямую выплачивая эти деньги работникам с тем, чтобы они не увольнялись. По сути, это те же пособия по безработице, но минуя биржу труда.

В случае с Россией, учитывая вышеописанную разницу в подходах, цифра 10% безработных будет действительно драматичной. Это значит, что не только миллионы людей будут ввергнуты в бедность, но и экономика и бизнес не смогут быстро перезапуститься. Стало быть, надо менять саму политику в отношении безработицы.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции