На 87-м году жизни скончался Михаил Михайлович Жванецкий. Народный артист России и Украины, блистательный писатель, тончайший юморист и социальный философ, он, безусловно, был гением и останется в памяти как непревзойденный мастер иронии и сатиры. Без его острого слова будет трудно: оно всегда действовало отрезвляюще на всех. Жванецкий был зеркалом общества долгие десятилетия.

«В историю трудно войти, но легко вляпаться», — так Жванецкий сказал давным-давно. И сделал паузу: знаменитая манера давать слушателям время на размышление стала его визитной карточкой. Оценив сентенцию, зал, как водится, «упал». А он продолжил: «Все идет хорошо, только мимо».

Даже сейчас улыбаешься, вспоминая. Но как же страшно подумать о том, что его не стало. Что эти мгновения не повторятся: он не выйдет на сцену своей чуть суетливой походкой, не бросит, проходя к микрофону, лукавый и, кажется, даже чем-то смущенный взгляд в зал. Не сдвинет очки, достав из неизменного потертого от времени портфеля ворох листочков. Не начнет читать их в своей непередаваемой манере, изредка посматривая из-под очков на слушателей и делая эти непременные паузы-зависания в конце предложения то ли с утверждением, то ли с вопросом в вечность: «Вам помочь или не мешать?»

Поразительный человек. Явление. Его имя и отчество знал в стране каждый. Нынешнему поколению, впрочем, и не объяснишь, кем и чем на самом деле был для советской страны, а потом и для России этот невысокий плотный человек магического обаяния и уникальной харизмы. Кстати, поразительно: его абсолютно некем заменить. Не только потому, что юмор у нас деградировал до уровня плинтуса. Жванецкий проезжался своими искрометными шутками-замечаниями абсолютно по всем сферам жизни, был в этом смысле безграничен, но при этом обладал фантастическим вкусом и внутренним чутьем допустимого. Нет-нет, он не боялся задеть кого-то там сверху! Он мог пройтись по краю, пробежаться по лезвию, зависнуть на обрыве, но никогда не соскакивал с этих своих приграничных пространств в пропасть пошлости, бескультурья или вульгарной двусмысленности. Тонкие и поразительно точные мысли и слова человека, наблюдающего за обществом, всегда попадали туда, куда были нацелены, и были в общем достаточно безжалостны в силу своей абсолютной правдивости. Их не просто будет не хватать, тут другое. Остаться без них — все равно что жить без зеркала: ты можешь лишь на ощупь оценить состояние прически и одежды, но не видишь себя со стороны и не имеешь права претендовать на объективность.

...Почему-то невозможно представить Михаила Михайловича ребенком. Кажется, он всегда был взрослым мужчиной с портфелем в руках, в толпе казавшимся ровно таким, как все, как говорили когда-то — «типичным представителем домкома». Только взгляд его запоминался сразу — умный и с легкой грустинкой. Как будто он говорил меньше, чем знал.

Родился Жванецкий в семье врачей в 1934-м, в марте. Отец, во время войны работавший хирургом во фронтовом госпитале, вернулся домой с орденом Красной Звезды. Место силы, детство и вечная любовь Миши — родная Одесса, наполненная запахом моря и водорослей, с гигантской Потемкинской лестницей, колоритной Дерибасовской и щелканьем семечек на Приморском бульваре, рыбным духом Привоза («Бычки! Камбала!») и пестрым гомоном голосов. Этот город всегда отличался от других и пережил немало, особенно в войну. Он мог научить терпению и силе, влюблял в море, воспитывал, развивая приметливость взгляда и какое-то особое, одесское отношение к жизни, пронизанное яркими красками и самобытным, совершенно неповторимым юмором. И все это, конечно, сделало Жванецкого Жванецким. Но был еще и высший, небесный поцелуй, сделавший его единственным и неповторимым из подобных. Поцелован кем? Да разве кто-то что-то понял про это...

Михаил Жванецкий / Фото: «Вечерняя Москва»

Он шутил легко — как дышал. Так же, играя, поступил в Одесский институт инженеров флота. А студентом начал записывать и оформлять в миниатюры и монологи то, что давно произносил устно, забавляя друзей. Он видел смешное или сатирическое во всем, обладая быстрым, цепким взглядом и невероятной по скорости реакцией. Да и сатира ради справедливости была в то время в почете — пусть и с понятными ограничениями. Обычно она била по порокам, от которых социалистическому государству необходимо было избавляться. У Жванецкого она не била — изящно выделяла некий кусочек жизни, вытаскивала его на свет и просто заставляла посмотреть на привычные вещи под несколько другим ракурсом. Без розовых очков. Он говорил о том, что могли видеть, но не видели другие. Или видели, но не замечали. Или замечали, но не хотели признавать... Одним словом, зеркало...

В студенческом театре, вокруг которого крутилась одаренная молодежь, они и встретились: Роман Карцев, Виктор Ильченко и Михаил Жванецкий. Каждый — самородок сам по себе. Вместе — созвездие фантастического сияния. Надо было просто совпасть во времени… Так позже он совпал и с Аркадием Райкиным. Вот уж у кого был наметанный на таланты глаз… Почитав работы Жванецкого, находившийся на гастролях глава Ленинградского театра миниатюр сначала включил забавные сценки молодого одессита в репертуар театра, а потом самого Жванецкого пригласил на работу заведующим литературной частью. Это было нелепейшее, честно говоря, кадровое решение: хороший завлит из Жванецкого не вышел. Он был сделан для другого, из другого теста, нацелен на творчество, но не на организационные работы и перебирание чужих текстов. «Так у нас же все свое или как?» И как признавал позже сам Райкин, у Михаила Михайловича не хватало элементарной усидчивости для такой работы. Ну и, конечно, вместо того чтобы выполнять достаточно скучные обязанности, он припадал к столу, чтобы писать самому — когда «приходило». А вдохновение могло появиться в любой момент, оно же не признает расписаний! Но Райкин понимал, что взял на работу гения с парадоксальным жизнеощущением. Какие литературные курсы, зачем, кому? Жванецкий писал так просто и прозрачно, что передавал текстом все — не только сам комизм той или иной ситуации, а речь и интонации героев, рисовал их портреты, не берясь за кисть, а набрасывая стилистически, но так, что зрители будто видели их воочию. Ведь что, казалось бы, пряталось в его миниатюре «Авас»? Забавность совпадения имени и вопроса:

— Как вас зовут?

— Авас.

— А меня — Николай Степанович. А вас?

— Авас…

Заметим вскользь: в миниатюре доцент, мучивший студента Аваса расспросами, был назван тупым. Это тоже было сильно — само признание такой возможности...

Совпасть с моментом истории, с коллегами, со временем… Повезло? Нет, тут было другое. Конечно, в каком-то метафизическом смысле Жванецкий аккумулировал в себе потребность огромной страны вскрывать внутренние пороки развития, смеяться над бюрократией, формализмом, порой собственной тупостью и необразованностью, ограниченностью, отношением к себе, женщинам, окружающему миру. Вот он и нужен был как зеркало, смотреться в которое сначала забавно, а потом — когда неловко, когда стыдно. Сам автор не смеялся над своими миниатюрами никогда, разве что изредка улыбался. А люди хохотали. Чтобы потом все равно признать: вот же… черт какой! Как же точно ухватил… Не в бровь, а в глаз!

Впрочем, стоп. Да, над его шутками смеялись, но Жванецкого долгое время не знали. Написанное разбирали на цитаты, заучивали наизусть, подмеченное им становилось самостоятельными словесными конструкциями и «улетало» в народ, обретая порой другие смыслы. Автор слышал обрывки своих разлетевшихся мыслей повсюду — от улиц до автобуса. И все это уже не принадлежало ему. Их приписывали Райкину, Карцеву и Ильченко, для которых Михаил Михайлович написал более трехсот монологов. И хотя, конечно, его объявляли как автора, имя проваливалось мимо сознания, не отпечатывалось в памяти. Ходили даже разговоры, что невероятно смешные сценки рождаются чуть ли не сами по себе. Долгие годы Жванецкий был растворен за спинами коллег, за занавесом театра. Да, такова очень часто участь сценариста, автора слов или музыки. Автора правды…

Михаил Жванецкий / Фото: youtube.com

В какой-то момент это стало его задевать. И он «вышел в народ». Записи уже лично им произнесенных монологов (а лучше их, надо признать, все равно не читал никто) когда-то передавались на кассетах. Сквозь шуршание и шелест пленки звучали его слова: их ловили, склоняясь над магнитофонами, записи останавливали, чтобы переждать громовой хохот. И признавали: ничего подобного больше нет. А сейчас ясно: нет, не было и не появилось, да и не появится. Жванецкий был и останется «штучным изделием».

Его иронией в СССР спасались в самые непростые годы. Потом ей же укреплялись, когда начали рушиться идеалы перестройки. Потом — когда на руинах возникло новое сообщество, странное, с новым набором ценностей. Он оставался зеркалом. Ничего не коверкающим, прямым. Кривые зеркала множились. Это же продолжало беречь нетускнеющую амальгаму.

Честно говоря, порой закрадывались мысли: ей-богу, ну ведь не может этот «фонтан» бить вечно, должен же наступить момент, когда он иссякнет, и все, над чем можно было подтрунить, завершится. Но годы шли, а этот момент так и не наступал. И тут вопрос: то ли мы были и остаемся столь несовершенными, давая Жванецкому бесконечную пищу для размышлений, то ли таланта ему было отвалено столько, что хватило бы на десятерых. Или снова все удачно совпало?

Когда началась программа «Дежурный по стране», многие поразились точности выбранного названия. Да, Жванецкий отвечал за это дежурство, работал без сменщика. Прибирал в нашем замусоренном «классе», стирал с его стен глупые надписи, мыл начисто доску. А спустя какое-то время начинал прибираться снова. Словами, иронией, юмором.

Он «дежурил» 17 лет. Это были 17 лет радости от каждой встречи. Жванецкий постепенно старел, что неизбежно, но не терял ни остроты ума, ни скорости реакций и даже внешне не тускнел, сохраняя бешеную харизму. И не изменял себе в главном — не ронял уровня, не отпускал поводья, не шел на поводу у моды на пошлость. Все было достойно. Месяц назад он принял еще одно достойное, очень мужское решение: прекратил концертную деятельность. Занавес опустился. Жванецкий мог продолжать смешить, но боялся стать смешным и поставил точку в конце дописанного им предложения. Достойно аплодисментов.

У писателя не могло быть учеников — у него был особый дар. Трудно было ему подражать... По старинному обычаю в печальные дни зеркала закрывают. Наше зеркало перестало отражать — пусть стоит открытым. А мы будем помнить и бесконечно благодарить автора: спасибо, Михаил Михайлович, за радость, смех, талант, уроки самоиронии. Светлая память...

Коллектив редакции «Вечерней Москвы» выражает глубокие соболезнования близким, родным, коллегам и друзьям Михаила Михайловича Жванецкого.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции