Мы здесь белые — одни

Развесистые 14-палубные борта круизного лайнера «Сплендида» выплюнули праздную толпу на берег. Надо отметить, желающих прогуляться по Марселю было немного. Как и положено, российские туристы отличались от окрашенной во все цвета толерантности иностранной массы: недоверчивое и сосредоточенное выражение лиц, по-хозяйски цепкие взгляды в сторону магазинов. Франция как-никак. Мне дополнительную заботу придавала заначка в тысячу евро двумя розовыми бумажками, спрятанная в сумке. После знакомства с римскими цыганами Европа доверия не внушала.

Замечу, верность бумажным банкнотам тоже выдает россиянина, выехавшего в Старый Свет. Независимо от страны, продавщицы с одинаковым ужасом смотрели на купюры номиналом 500 евро. Деньги должны лежать на счету. Или в банке. Если они у тебя в руках, ты или мафиози, или этот банк ограбил. Не спасал даже шарф, намотанный для конспирации поверх футболки. Европейцы обожают шарфики, платки и палантины в любое время года. Но если у тебя в руках нал, ты, определенно, мафиози. Причем русский. Да-да, посмотри в зеркало на свое по-хозяйски сосредоточенное отражение.

Итак, Марсель. Первый встреченный француз до боли напоминал Ива Кусто: синий тренировочный костюм и красная шапочка над сухим горбатым носом. Увидев развернутую карту, он сам подошел и предложил помощь. Указывая рукой направо и налево, пожилой француз галантно объяснял, как и куда пройти. То, что мы не понимали ни слова, его не смущало. Старик был образцом куртуазности. Возможно, ему просто хотелось поговорить с белыми людьми. В очередной раз извинившись друг перед другом за непреодоленный языковой барьер, мы отправились к достопримечательностям.

Вид на Марсель / Фото: pixabay.com/ru

Родина «Графа Монте-Кристо» и «Марсельезы». Дворец Лоншан, форт святого Иоанна и замок Иф. А еще старый порт с разномастными котиками, ждущими из моря обветренных рыбаков, ящиками со свежевыловленной рыбой и едва уловимыми нотками от зюскиндского «Парфюмера». Именно здесь запечатлелась картинка, ставшая для меня визитной карточкой Марселя. Да что там Марселя! Будущее Франции плакало тут на деревянной скамейке. Молодая семья — он, она и сжатый в ее объятиях ребенок. Именно сжатый — как в последние минуты перед расставанием. Младенец еще не знает слов «кредит» и «ювенальная юстиция» и сонно причмокивает пустышкой. Мужчина одной рукой прикрывает лицо, а другой держит за плечи раскачивающуюся, как маятник, подругу. Боль. И никому нет дела. Лишь редкий русский турист остановится, побледнеет от догадки. И на заплеванном асфальте станет одной слезой больше. Марсель…

Асфальт был не просто заплеванным. Он был загажен мусором, а закутки пугали запахом мочи и белыми высолами на стенах. Огромных размеров негритянка в тюрбане и цветастом балахоне восседала на дощатом ящике и грызла фисташки. Пухлые губы выстреливали скорлупу прямо под ноги прохожим. С каждым шагом детей жаркой Африки становилось все больше. То и дело чьи-то смуглые руки с желтоватыми ладонями пытались коснуться сумочки и карманов. Кому-то из них, определенно, улыбнулась удача. Вернувшись на лайнер я поняла, что в Марселе меня наконец обокрали. «Если бы у меня был Марсель и ад, я бы сдавал Марсель в аренду, а жил бы в аду», — сказал кто-то известный.

Главной моей целью на родине Эдмонда Дантеса был антикварный квартал. Долгожданный переулок, граффити на стене, пустые коробки и… площадь, сулившая встречу с продажными древностями, оказалась забита мигрантами. Сотни мужчин в национальных неевропейских нарядах торговали мотками вырванных проводов, старой обувью, пустыми пластиковыми бутылками.

— Ты понимаешь, что мы здесь белые — одни! — прошептала дочь, и мы бросились обратно к бульвару.

Попытки расслабить нервы шопингом тоже не увенчались успехом. Два первых магазина торговали хиджабами, тканями и свадебными мусульманскими платьями, третий оказался чем-то вроде наших «Смешных цен».

Но все же Марсель запомнился другим… Далеко внизу синие волны разбивались о скалу замка Иф и о неприступные стены форта. Солнце золотило мрамор Нотр-Дам-де-ла-Гард, туристы толкались ради селфи у статуи Христа, а с сорокаметровой часовни на любимый город взирала La Bonne Mère. Добрая Матерь смотрела на остатки коренных горожан, на плачущую на скамейке пару и куртуазного старика, объясняющего прохожим дорогу… Надеюсь, это не он вытащил у меня тысячу евро.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции