Оливер Диаз: «Я не люблю икру, но обожаю блины»

В честь 35-летия театра «Геликон-опера» в Москву приехал известный испанский дирижер Оливер Диаз. Восемь лет назад он поставил оперу «Трубадур» в российской столице, а сейчас, спустя годы, вернулся, чтобы лично дирижировать спектаклем. Беседа с дирижером открыла серию интервью в честь юбилея театра, которую запустил агрегатор СМИ2 совместно с глагоL.

— Восемь лет назад вы впервые приехали в Россию, чтобы поставить на сцене театра «Геликон-опера» оперу Верди «Трубадур». Как, по-вашему, за это время изменилась постановка? Довольны тем, что увидели-услышали в театре?

— Спектакль живет, эволюционирует, пришли новые артисты, каждый со своей индивидуальностью, и они что-то привнесли от себя. Дмитрий Бертман (основатель и худрук «Геликон-опера» – ред.), конечно, кое-что поменял, но его гений даёт возможность прочувствовать состояние людей, понять чувства персонажей, занятых в спектакле: а это и ревность, и зависть, и любовь. Гениальность в том, что, изменив, с одной стороны, спектакль, он сохранил всё то важное, что должно было остаться. С чем я, конечно, согласен.

— Ваш взгляд на «Трубадура» и постановка в «Геликон-опере» совпали?

— Об уникальности российской постановки я могу говорить часами. Как непривычно проставлены ударения в музыке и акценты, но это дает необычную мощь и показывает ведьму, ее могущественную силу. И линия Азучены, цыганки и дочери ведьмы, проявляется еще задолго до ее реального появления на сцене. Это просто гениально и очень тонко. Вы еще не понимаете, что происходит, это гений Верди, который это создал, и гений Бертмана, который это прочувствовал. И то, как это сделано на сцене в музыке и танце, передаётся зрителю.

— Вопрос от дилетанта: в чем разница между дирижером и дирижером-постановщиком? И в чем черпаете вдохновение?

— Когда я дирижирую готовым произведением, а такое случается, я, в первую очередь, смотрю на материал и сохраняю то, что было сделано до меня именно дирижером-постановщиком: свои темпы — это зависит от постановки, что на сцене происходит, где-то паузы, какие-то купюры, которые специально были сделаны. И, может быть, я вношу немножко своего, когда готовлюсь.

А вот когда я дирижер-постановщик, я работаю совсем по-другому. Я беру произведение, даже то, которое знаю и, возможно, уже дирижировал. Но мне же надо выстроить свою линию, найти ту точку, с которой, по-моему мнению, всё началось. Вначале смотрю партитуру, смотрю структуру, механику всего этого. Затем сажусь за инструмент с пустой головой, не стараясь что-то заранее представить. Я просто просматриваю, проигрываю. Раз, другой, потом начинаю искать что-то новое, и в какой-то момент возникает мысль, от чего нужно оттолкнуться. Со временем, кстати, тоже меняется угол зрения, жизнь не стоит на месте и даёт новый опыт, новые ощущения, а значит, и произведение открывается по-новому. Порой совсем иначе смотрю даже на знакомую оперу. Я своей жене обычно так говорю: это как рождение – нашёл мысль, и произведение заново рождается.

Если говорить о примерах, то вот в «Аиде», которую я буду ставить в ближайшие месяцы, в этот раз я увидел, как музыкальная линия эфиопов и египтян в чём-то схожа. Фанатичность в воинственности и фанатичность в религиозности. Они разные, противоположные, но фанатичны с одинаковой силой.

В этот раз в «Трубадуре» основой была Азучена – цыганка, которая сожгла ребёнка. Но при этом она не совсем до конца уверена, чьего ребенка сожгла – своего собственного или сына ненавистного графа, погубившего её мать. Подобно и в «Риголетто». Он не хороший и не плохой. Он — человек со своими страстями. Так и Азучена – не плохая, не хорошая, местами безумная, но временами полностью осознающая себя.

— У вас есть авторитеты и любимые дирижеры?

— Для меня один из величайших дирижеров – Карлос Клайбер. Он был невероятен в той гибкости, энергии и музыкальности, с которыми работал.

Из тех, кто жив, я многими восхищаюсь, но выделить хочу специалиста по Верди – Рикардо Мути (экс-худрук театра «Ла Скала» – ред.) и второй – абсолютно гениальный Валерий Гергиев (знаменитый российский дирижер, глава Большого и Мариинского театров – ред.).

— А ваши любимые произведения?

— Сегодня я люблю оперу «Трубадур», на следующей неделе моя любимица – «Аида». Что я имею в виду? Так сложилось, что я стал испанским дирижёром, работающим с репертуаром Верди и Пуччини. Если посмотреть репертуар трёх-пяти лет, то график говорит сам за себя. Сначала «Риголетто», затем была «Травиата», и планируется ещё одна, будет «Дон Карлос», «Аида», «Богема». Но в целом я люблю всю симфоническую музыку, и в частности Чайковского.

— В этот приезд за несколько дней пребывания в Москве вы провели мастер-класс для участников Молодежной программы оперных артистов. Каждый певец смог выступить перед вами и получить рекомендации. Как считаете, можно ли в процессе обучения разглядеть звезду или только благодаря большому труду талантливые ученики превращаются в мировую величину? Кому-то из ребят прочите звездное будущее?

— Они все интересные, у каждого свои особенности. Сложно сказать, смогут ли взойти на пьедестал. Но талант надо развивать. Надо работать, работать и ещё раз работать. Это очень тяжело. Примерно то же самое мне в своё время сказал и мой профессор, который также преподавал сыну Шостаковича – Максиму. Могу сказать одно: если любишь эту работу, то это приятное занятие. Работа и хобби одновременно.

— Есть ли в Европе такие программы? Где предпочитает учиться талантливая молодежь?

— В театре «Ла Скала» есть молодежная программа. Там не только молодые певцы, но и оркестранты. Очень интересно, когда они работают вместе. По сути, на глазах происходит переход от учебы в консерватории к настоящей полноценной жизни и работе.

— С какого возраста надо приучать к опере и театру?

— Зависит от спектакля – насколько он подходит для ребёнка. Вот, например, есть театр «Сарсуэла» в Мадриде, где я долгое время был руководителем и в который я регулярно возвращаюсь дирижировать. Там есть такая программа «Сарсуэлиточка» – для маленьких зрителей. Так вот в этот раз, когда я буду в театре, возьму с собой дочку, хотя ей всего 7 месяцев. Несмотря на юный возраст, слушает музыку она с рождения. У неё есть книжка «Волшебная флейта», где на страницах расположены клавиши, на которые можно нажимать и звучит музыка. Так что приучать к музыке можно с любого возраста. По идее, чем раньше – тем лучше. Главное, чтобы спектакль действительно подходил по возрасту. На спектакль Джузеппе Верди «Трубадур», наверное, не стоит. Хотя, во многих театрах мира делаются открытые костюмированные прогоны. Что-то вроде генеральной репетиции, когда артисты уже в сценических костюмах. И, как ни странно, дети разбираются в том, что происходит на сцене, потому что у них нет зашоренности и предрассудков. Они по-другому всё воспринимают.

Искусство не имеет границ, а когда познаёшь его со своим ребенком, ощущение – что в кровь впрыснули живительную сыворотку. Я только начинаю знакомиться и проходить этот путь.

— В 2017 году, в свой первый приезд, вы были в нашей стране летом. А лето – это маленькая жизнь. Как вам в этот раз зима в Москве? Где-то уже побывали, кроме Красной площади?

— Москва одинаково красива и летом, и зимой. В этот приезд практически ни на что не было времени. Спектакль, немного отдыха, а дальше – репетиции, мастер-классы. Только на Красной площади, но она по-прежнему прекрасна и без изменений. Я, по крайней мере, их не увидел.

А вообще, я люблю зиму, потому что обожаю кататься на лыжах. Но я вспоминаю и июнь в Москве, когда ночь без темноты практически и ночной город полон активной жизни.

— А какой у вас любимый горнолыжный курорт? И знаете ли вы, что в России много отличных трасс и сервис высочайшего уровня: Красная Поляна, Шерегеш, Абзаково, Архыз, Приэльбрусье, Домбай, Подмосковье? Это далеко не все названия известных российских курортов.

— Каждую зиму я стараюсь вырваться дней на пять, чтобы покататься. Обычно езжу в Пиренеи на границе с Францией. Как правило, это горнолыжный курорт Формигаль. Но, конечно, хотел бы побывать и в новых для себя местах, освоить новые трассы.

В следующем году, если повезет и будет возможность по времени, хотел бы покататься в Альпах. Там я еще не был.

Фото: Даниил Данченко/ГлагоL

Знаю, что в России много прекрасных курортов с высоким уровнем комфорта и качеством трасс разной сложности. Мне рассказали, что, например, в Мурманске можно кататься на лыжах и любоваться северным сиянием. Это должно быть очень красиво.

Но все, конечно, упирается в вопрос времени. В Пиренеи я могу спокойно добраться на своей машине, а вот Альпы и дальше – надо лететь.

— В каких странах или городах мира, кроме Испании, вам и вашим близким комфортней всего? Где бы вы могли жить долго?

— Если говорить о доме, то мой – в Мадриде, но пока расписание у меня такое, что с февраля по август я дома буду всего 3-4 дня. Остальное время в разъездах.

Я не могу отделить жизнь и работу. Поэтому после Мадрида есть несколько мест, где мне было бы комфортно и работать, и жить. Италия, где повсюду искусство – Тоскана, Сицилия. Ну и Россия – Москва. Русские люди и русские артисты – они близки мне по духу. Когда самолёт касается взлётной полосы в Москве, у меня на лице неизменно улыбка – жду с нетерпением встречи с друзьями. Чувствую себя как дома.

— Вы говорили, что пробовали пельмени, пироги и борщ. Какие-то еще российские блюда есть любимые? Икра, блины, селедка под шубой, холодец?

— Я не люблю икру, а жена любит. В Европе только черная считается икрой, остальное – рыбьи яйца. Блины же не только с икрой едят? Просто блины и с другими начинками люблю. Названия российских блюд я, к сожалению, не очень хорошо запоминаю. Несколько раз ужинали с Дмитрием Бертманом, и была очень вкусная русская еда. Нас угощали мясными блюдами.

А вот что мне очень нравится в странах Восточной Европы, так это то, что к закускам в виде бутербродов подают небольшие порции крепкого алкоголя. В России – это водка, в Хорватии – ракия. Очень вкусно. Но не больше пары стаканчиков, иначе охватывает эйфория. Я почему об этом так подробно говорю: в нашей традиции спиртное подают ближе к концу обеда, а у вас, и мне это очень нравится, вино и крепкие напитки подаются вместе с закусками, что очень удобно. Не так давно был в Македонии, нам так подавали ракию.

— Любите ли вы сладкое? В балете артисты после спектакля могут съесть несколько кусочков самого калорийного торта, а музыканты после спектакля это могут без последствий для фигуры?

– Я очень люблю сладкое. Когда я был в Румынии, попробовал очень вкусный и калорийный десерт – папанаши (жареные сладкие пончики из творога с вареньем и сметаной – ред). Блины с джемом или вареньем опять же. Если говорить о напитках, то я пью красное вино – я же испанец. Я всегда нахожусь перед выбором, когда мы выходим с женой поужинать: взять десерт или, наоборот, пиво или вино. Но всегда неизменно выбираю красное вино.

— А ликеры?

— Лимончелло – да!

— Ваша семья разделяет любовь к России?

— Моя жена Мария уже была в России и с удовольствием приехала бы снова, но у нас маленький ребёнок – 7 месяцев, и лететь с такой крохой с пересадками было бы непросто. Чтобы моя мама не волновалась, я решил прилететь один. Я ей так и сказал перед отъездом: «Мама, я лечу к своей второй семье».

— Чем занимается ваша супруга?

– Она виолончелистка, получила дополнительное образование в менеджменте и теперь она и жена, и босс, и менеджер, и мама моей любимой дочки. Я под тотальным контролем.

— Шахматы по-прежнему ваш фаворит в играх? Есть мечта сыграть партию с известными российскими шахматистами?

— Это мое самое любимое занятие после музыки. Я играю в шахматы в известной компьютерной игре практически каждый день. Порой до 7 партий. А за время, пока мы все сидели дома из-за пандемии, я сыграл четыре тысячи раз. Но, конечно, я нахожусь на любительском уровне. Да, я знаю правила, как ходить, комбинации, но играть с мастерами – дело неблагодарное, я бы не рискнул. Однако я бы хотел побывать на игре и пообщаться с мастерами, понаблюдать за комбинациями. Это было бы очень увлекательно. Россия – страна шахмат, тут жили и учились великие шахматисты.

— У вас есть любимый оппонент?

— В Испании у меня есть друзья, которые играют в шахматы. Но они это делают от случая к случаю. А если не практикуешься – теряешь навыки. Поэтому с ними – нет. В той программе, в которой я играю, с сожалением наблюдаю, как быстро выбывают испанцы. Я слышал, что в московских школах детей специально учат играть в шахматы. И это прекрасно, потому что это развивает память, учит артистизму, дает навыки анализа. Я тоже в школе начал учиться играть в шахматы.

– Кто из известных гроссмейстеров вас восхищает?

— Бобби Фишер или вот, например, Анатолий Карпов. У него шахматы – это искусство. Восхищаюсь Раулем Капабланкой.

— Разве он не Хосе Капабланка?

— Сейчас проверю, да, мы с вами оба правы – он Хосе Рауль Капабланка.

Иногда, когда смотришь их знаменитые партии, прослеживается определенная линия, а иногда – как магия, подобно волшебству.

— А Дмитрий Бертман играет в шахматы?

— Я не знаю, почему-то мы с ним ни разу об этом не говорили.

— Сколько языков вы знаете?

— Мало. Итальянский, английский и испанский – мой родной. Немецкий и французский – немного объясняюсь. Я даже пытался учить русский, скачал известное приложение, но это очень сложный язык, а я не очень способен к языкам. Восприятие языка и музыкальное восприятие – это разные направления, и только это меня немного успокаивает.

— Политический вопрос. В 2022 году российские исполнители на Западе попали под настоящую «культуру отмены». Это в немалой степени коснулось и тех европейцев, которые хорошо относятся к России и имели с ней тесные контакты. Вы один из немногих известных музыкантов, кто отважился в 2025 году приехать в Москву. Не боитесь персональных санкций против вас со стороны европейских структур?

— Что бы я ни сказал, может быть истолковано неправильно. Одно скажу: я чувствую себя здесь, в «Геликон-опере», очень комфортно. Здесь мой второй дом.

— Когда мы снова увидим вас в России?

— Надеюсь, что очень скоро! Я почти уверен, что смогу вернуться. К сожалению, свободного времени во время приезда катастрофически не хватает, а хотелось бы погрузиться в русскую культуру: музыку, искусство. Побывать в Мариинском театре – там прекрасный оркестр.

— То есть что-то планируется еще дать в России? Мы же услышим?

— Отвечу так: очень хотел бы поработать и сделать что-то действительно важное.

— Какие у вас творческие планы после московского «Трубадура»?

— Скоро будет «Аида», а затем я еду в театр «Сарсуэла».

— В этом году «Геликон-опере» исполняется 35 лет. Вы своими гастролями в Москве, по сути, запустили череду торжественных мероприятий в театре.

— Значит первым и поздравлю! С днем рождения, «Геликон»! Желаю даже в зрелом возрасте оставаться молодым в душе, быть с открытым сердцем и по-прежнему привлекать зрителей, принося новый воздух и новое дуновение в творчество.