Ремарка по Ремарку: о чем «секретный» спектакль театра «Модерн»

Режиссер Юрий Грымов представил свой новый спектакль, название которого долго держали в тайне. Какой постановкой закрылся 37-й сезон театра «Модерн» — в материале «Вечерней Москвы».

Первые несколько спектаклей премьера интригующе шла «без названия». Зрители покупали «кота в мешке», причем активно — такова была степень доверия к худруку театра Юрию Грымову, который 25 июня снял мораторий на название — «Ночь в Лиссабоне». На этот раз он выступил как многоликий Янус — как режиссер, художник-постановщик, художник по свету и музыкальный оформитель. Драматургическую версию-инсценировку романа Эриха Марии Ремарка о больших трагедиях маленьких людей, бегущих от нацистского режима, написала Марина Сулчани.

Мастер на творческие провокации, сам Юрий Грымов назвал такой ход с «секретным» спектаклем «игрой со зрителем». Вспомним, что на заре кинематографа зрители зачастую ходили в кино наугад, не зная, что это за фильм. Грымов пошел на эту интригу, решив подарить подобное чувство зрителям. Неслучайно выбрал для этого малоизвестный роман Ремарка о «потерянном поколении». «Ночь в Лиссабоне» — история о немецких эмигрантах до и после Второй мировой. Как ни странно, он увидел в нем созвучие сегодняшнему дню и как культуролог авторитетно заявил, что ничего в мире не меняется.

— Выбирая такое произведение, я всегда апеллирую к тому, что мы тренируемся быть человеком, — объясняет Грымов. — Я уверен, что плакать нужно в театре, в кино. В жизни этого делать не надо, потому что это неконструктивно. Но театр — это то, что поможет вам научиться красиво жить. Красиво не в смысле достатка, а попытаться прожить вместе с другими людьми еще одну жизнь.

И эта жизнь — не самая простая, но вполне логичная — в биографии Грымова. Режиссер, по его словам, не выстраивает прямой линейной концепции. Но «Ночь в Лиссабоне» он видит как заключительную часть своей трилогии. В «Модерне» уже поставлены им «военные» спектакли: «Человек с глазами Моцарта» — про первые дни войны 1941 года и «Цветы нам не нужны» — про Нюрнбергский процесс и тюрьму Шпандау. «Ночь в Лиссабоне», по его идее, завершает эту трилогию. Это «история любви и страсти на фоне меняющегося мира».

Дуэт главных героев-эмигрантов — лже-Йозефа Шварца (мягкий Александр Колесников) и его жены Хелен (эпатажная Анастасия Сычева) — посвящен вовсе не сознательной борьбе с нацизмом, а личной борьбе обывателей за свое маленькое уютное счастье. Оно невозможно не только в Германии, его вообще бесполезно искать среди европейских баров, отелей, церквей, лагерей и поездов безысходности. Нам не объясняют, от чего и почему Йозеф хочет бежать во Францию, а потом в Америку по подложному паспорту для себя и жены. Не совсем понятна и маниакальная настойчивость, с которой преследует эту пару брат Хелен, ярый гестаповец Георг Юргенс (Вадим Пинский)... Мотивация героев здесь одна: поиск свободы. А смыслы, которые вкладывает в этот порыв Грымов, каждый зритель расшифрует для себя сам — если внимательно вслушается в реплики персонажей.

А их здесь немало. В спектакле, как в Ноевом ковчеге, занята почти вся труппа. Каждый из актеров ведет свою ноту страха, отчаяния, наивной веры в эмиграцию как надежду на спасение. Напомним, что это первая в мире театральная инсценировка предпоследнего романа Ремарка — раньше только чех Збынек Бриних в 1971 году экранизировал его для телевидения... Бытовые реплики героев звучат лаконично и весьма загадочно. Все вместе они складываются в «человеческую трагедию», которая разыгрывается на европейских широтах.

Сначала это оскудевшее парижское казино, ставшее прибежищем эмигрантов со всех концов Европы, затем — католическая церковь в немецком Оснабрюке. Сюда приходит бежавший из родной страны лже-Шварц (мы так и не узнаем его настоящего имени), чтобы повидаться с женой Хелен. Будут потом и швейцарский отель, и купе поезда, и бараки лагеря, и трущобы Лиссабона... И везде — неусыпное око Большого Брата. В прямом смысле — брата Хелен, офицера гестапо Георга.

Грымов увлеченно играет со светом, точнее с его отсутствием... Спектакль довольно темный. Полтора десятка люстр почти не дают света, потрескивают в коротком замыкании. Тускло поблескивают лампочки в поезде, следующем в спасительную Швейцарию. Вместо света между алтарными столбами громкоговоритель транслирует речь Гитлера.

А еще уши зрителя будет терзать невыносимый звук — так атмосфера тотального страха и разобщения подкреплена звуковым рядом. Например, самая пронзительная сцена в застенках гестапо — это настоящее испытание для барабанных перепонок зрителя.

Но мало этого — затем оберштурмбаннфюрер Юргенс возникает из темноты под другую невыносимую военизированную какофонию. Меняется и голос Хелен в его присутствии: он становится другим, неестественно высоким и натянутым. А сама она, не желая умирать от раковых метастазов, превращается в сломанную куклу, что особенно подчеркивается в ее финальном вознесении на столб в газовом розовом платье а-ля Барби.

Но на контрасте Грымов вводит и мягкие, успокаивающие для героев мотивы, знакомые музыкальные анахронизмы вроде «In Every Dream Home a Heartache» или «Bеsame Mucho». Как катарсис — в финале звучит ярый припев из «Everyday».

В спектакле много фактурной символики: дым сквозь занавес, колючая проволока, пыточный стол, алое платье (привет Scarlett Lеtter!), белые отельные халаты, один чемодан на все случаи жизни героев... Три основных жестких цвета здесь лидируют: черный, красный, белый... В спектакле они спорят, дополняя и оттеняя друг друга. Этой игрой цвета можно вполне наслаждаться, но при условии, что вы сидите не дальше пятого ряда.

Еще один тонкий намек Ремарка-Грымова — Европа. Это, господа, совсем не рай земной, а скорее, чистилище — пыточная, вокзал, поезд, трущобы, распивочная, бордель, лагерь... И потому здесь не будет хеппи-энда, не надейтесь. Зато прозвучит вдруг цитата из «Триумфальной арки»: «Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого?». Возможно, в этой наивной сентенции весь смысл постановки. Спектакль Грымова — еще одно напоминание о необходимости этой капли любви для самого ничтожного человека в жестоком предгрозовом мире.