«Национальное достояние»: Никите Михалкову — 80

80 лет исполняется 21 октября маститому кинорежиссеру, актеру, сценаристу и телеведущему, президенту Московского международного кинофестиваля Никите Михалкову.

За годы нашего знакомства я много раз брал у звездного мэтра интервью и сегодня не без интереса вспоминаю отдельные фрагменты наших многочисленных встреч, а их за четверть века было немало. И в моем представлении Никита Михалков давно уже — «человек-оркестр».

Во время одной из наших бесед случилась накладка, назову это так. Дело было лет десять назад. По формату телепрограммы это были интервью в прямом эфире. Со мной — на диванчике ведущего — тусила кошка из приюта; с гостем, как правило, я по ходу беседы поднимал тему домашних питомцев, а после окончания эфира наш фотограф делал снимок для приюта — гость программы, ведущий и животное. Как правило, среди зрителей находились желающие взять очередную бесхозную хвостатую «звезду экрана».

Речь в тот раз шла об экранизации «Солнечного удара» Бунина, и Никита Сергеевич погрузился в планшет, чтобы найти для меня портрет Виктории Соловьевой, исполнительницы главной роли. Беспокойный котик, сидящий у меня на коленях, нервничал и отказывался позировать, и я в какой-то момент рявкнул: «А ну, смотреть в камеру, живо!». Михалков вскинулся, оторвался от гаджета и виновато произнес: «Да-да, конечно…».

Я оторопел: «Никита Сергеич, неужели вы думаете, что я мог бы такое сказать ВАМ?!».

«Актерский рефлекс, камера», — улыбнулся Михалков. Снимок получился смазанным (я валился от смеха), но настолько живым, что издательство поставило его на обложку одного из сборников интервью.

Именно из-за того, что начинал юный Никита как актер (ему было 14, когда он сыграл школьника в картине «Солнце светит всем»), Михалков очень чутко и с пониманием относится к исполнителям ролей.

Мне он признавался: «У меня нет кастинга, как правило. Когда мы пишем сценарий, мы уже имеем в виду конкретных людей. Это первое. Во-вторых, я ненавижу кинопробы. Мне очень стыдно видеть актера, видеть, как он хочет и как он в то же время делает вид, что ему все равно. Я себя ставлю на его место и испытываю страшный стыд перед артистом.

У меня есть замечательный кастинг-директор. Такая чУдная совершенно оторва Сергеева Ларик-Фонарик, которая выбирает актеров.

Вот такая она: вся в татуировках, ездит одна в Таиланд с рюкзаком. И когда она мне докладывает: «Ну, я с этим поговорила. Давайте, посмотрите его», я отвечаю: «А я не буду смотреть. Вот ты мне скажи — этот?».

И это избавляет меня и моих коллег от унизительных процедур: «Давайте подумаем, мы вам позвоним». Потом не звонят. Я это все сам прошел.

У меня атмосфера строится не на кастинге, потому что актеры уже «со мной живут», пока мы пишем сценарий.

Например, «Утомленные солнцем»: в лагере должен быть старик, этакий мудрый Пимен, который, когда его спрашивают про тот или иной закон, перелистывает в воздухе странички воображаемого Уголовного кодекса. Я ставлю задачу: «Это должен знаешь, какой быть актер? Ну, как Гафт». Сергеева мне: «Ну и пусть будет Гафт». «Ты что, с ума сошла? Там эпизод 16 секунд. Какой Гафт, ты что?!» — «А вот пусть он сам решит, позвоните ему». Я звоню: «Валь, у меня есть роль — не роль». — «Где?» Объясняю. «А машина будет?» Приезжает. Его 40 минут гримируют, полчаса одевают. Он 20 минут снимается. Заканчивается съемка. Гафт спрашивает: «Сколько я вам должен»? А в картине он существует 23 секунды, понимаешь? И такое нельзя симулировать. Это или есть, или нет».

— Валентин Гафт называл себя «рабом в искусстве». Каково это — совмещать свободу и ощущение несвободы от ремесла, которому себя посвятил?

— Свобода — это что? А раб искусства — счастливейший человек, живущий тяжелейшей жизнью: ему Господь послал этот дар, как послушание, и он его выполняет. Но он счастлив, потому что он ничего другого делать не может, не хочет, и это доставляет ему удовольствие, хотя это очень трудно. А для Гафта тем более, он все время сомневается, мучается, других мучает. Но в результате это же становится тем самым полетом, когда он отрывается на сцене, когда он летит и владеет залом, когда чувствует, как заряжает энергией зал и получает ее обратно, — и это счастье.

Как написал Лосев в своей книжке об Андрее Гончарове: «Счастье — это не тогда, когда получится, и не тогда, когда получилось, а когда получается».

— А вы ведь наверняка на режиссеров, с которыми работаете как актер, своим авторитетом давите. Я знаю, что Балабанов, пригласив вас в «Жмурках» сыграть криминального авторитета Михалыча, принял трактовку, которую вы предложили, и он проглотил.

— Нет, ну, слушай, Балабанов, царство ему небесное, замечательный, это не тот персонаж, чтобы он мог что-то проглотить.

— Вам пришлось его убеждать?

— Нет. Это было очень быстро и довольно просто. Потому что я ему сказал: «Леша, ну, глупо мне надувать щеки в черном кожаном пальто и играть мафиози. Давай сыграем полного идиота, такого, который еще и разговаривает так нелепо. И сын такой же у него. И он это принял, принял сразу. Это, конечно, было довольно резкое решение. Но я его убедил: понимаешь, такие роли нужны человеку, который уже себя в чем-то зарекомендовал, чтобы разрушить этот имидж, разрушить легенду о себе.

— Вы часто в беседах с журналистами цитируете тезисы Натальи Петровны Кончаловской, вашей мамы. А своего отца почему-то не вспоминаете.

— Почему же? Есть один тезис, и он навсегда. Когда отцу предъявили претензию, что ты, мол, и при Сталине, и при Хрущеве, и как-то всегда в порядке, он ответил: «Волга течет при всех властях». Может быть, очень завышенное ощущение себя. Но это большая самозащита. Это руководство к жизни. То самое развязывание узелочков. Знаешь эту историю, как меня в семье к терпежу приучали?

Вот пирожные. Эти бумажные веревочки, тоненькие такие бечевы, которыми перевязывали коробки. Если ты взял ножик или ножницы, разрезал, то ты пирожного не получишь. Нужно развязать до конца, смотать и тогда только открыть коробку.

Я помню, мне лет семь. В Столешниковом переулке в кондитерской, в самой вкусной в Москве кондитерской, мы стоим с мамой. Взяли пирожные, какие-то корзиночки, эклеры, «картошки».... И продавщица уложила их, сверху накрыла крышкой и стала перевязывать; вяжет и вяжет, вяжет и вяжет, а мне все это, блин, развязывать. Я ее возненавидел.

И когда пришли домой, мама говорит: тебе есть работа — развязать. И вот когда ты все развяжешь, потом это наматывалось на пробку и укладывалось в ящик кухонного стола. Это терпеж…. Я помню, смешная история со мной была. Я со страшного бодуна утром рано. Только что открылся пивной бар «Жигули». Очередь стоит таких сизых людей. И я такой же сизый. Я понимаю, мне не выстоять просто.

А у меня внутри был знакомый, я его увидел. Я такой: «Извините, Ген, на секундочку». Вошел. А Гена что делал? Он брал кружку пива, наполовину полную, и туда ставил стакан с водкой, чтобы пиво закрывало стакан. Потому что водку было запрещено разливать.

И тетка, которая там была, говорит, есть вобла. Я взял эту воблу, начал чистить. Пить не стал пока: я ее почищу, я вытерплю. Почистил. Разломал. Икру вынул. Думаю, вот нет, нет, я ее до конца должен разделать. Такой мазохизм начался. Головку отдельно. Все ребрышки, все косточки, всю мякоть самую сочную.... И, думаю, пойду, помою руки. Выхожу обратно в зал. И на моих глазах уборщица тряпкой все мои труды — в ведро. Думая, что это уже очистки.

Вот тут я первый раз в жизни пожалел о том, что мама меня учила терпежу. Засадил я эту водку и, обозленный жутко, вышел.

Вообще мамина школа была колоссальной. Вот я прихожу, жалуюсь: закрыли «Родню», картину мою. На партсобрание меня вызвали. Сидит партийный комитет в студии. Обсуждают картину. Меня попросили выйти. Тогда только появились диктофоны. Я под бумагой оставил его. И можешь представить, что бы со мной сделали, если бы узнали, что я записываю партсобрание? Они пообсуждали меня. «Заходите». Я зашел. «Ну, мы примем решение, посмотрим все». Ушел. Сел в «Жигуленок» свой и включил запись. Ехал на дачу и слушал, что про меня говорили коллеги. Меня душило просто, вот просто душило. И помню, я подъезжаю к мосту. Жуткое черное грозовое небо. И только на церковном куполе сияет луч, прямо точно в крест…. Приезжаю домой к маме: «Ну, ты себе представить не можешь. Мне дали 116 поправок. Это — погубить картину». Вот это все я ей говорю, говорю. Она сидит, вяжет. Я выговорился. Она мне: «Ну, значит, так надо». И все. Ты представляешь, сколько за этим стоит? Тут и та свобода на берегу, и смирение, и вера в то, что все равно все будет нормально.

«Значит, так надо». Вот я ей задавал вопросы — как жить и зачем? — и жаловался. Она же просто сказала: «Значит, так надо».

А сколько людей спилось от того, что их «закрыли». Ведь все вокруг знают, что его картину закрыли. «Гады, что они делают?». И он квасит день за днем в ресторане Дома кино на Белорусской.

Е-мое! Вперед, ищи, работай, двигайся! Как только ты начинаешь вокруг себя собирать сочувствующих, ты погиб. Гениально сказал Арнольд Шварценеггер: слабых жалеют, ненависть и зависть нужно заслужить. Вот я и заслужил.

— Я надеюсь, что из нашего разговора люди не сделают вывод, что самая большая ошибка вашей жизни — то, что вы оставили воблу на столе.

— Это не самая большая ошибка. Но очень хороший урок: если тебе принесли водку с пивом, надо сразу выпить, а потом уже думать про воблу.

— Все время, когда говорят с Андреем Сергеевичем Кончаловским, спрашивают про вас, а у вас спрашивают про старшего брата. Никогда почему-то не вспоминают вашу сестру Екатерину Сергеевну Михалкову-Кончаловскую.

— Там довольно тяжелая история. Она сводная сестра наша, от первого брака мамы. От Богданова, он был коммерсантом, а мама хотела, чтобы он был пианистом. Да, мы жили вместе и вместе росли. Но Катя была намного старше меня (на 14 лет; годы жизни 1931–2019. — «ВМ»). А потом она вышла замуж за Юлиана Семенова, и это была абсолютно отдельная семья, пока был жив Юлик.

— Антагонизма, ревности с вашей стороны не было из-за того, что кто-то там сестру «употребляет»?

— Ну, у меня поначалу все это было. Но Юлик меня купил с потрохами. Он мне подарил монгольский меч настоящий. Потом, правда, отобрал (смеется). Уже когда женился на Кате.

— Чем мотивировал-то?

— Ничем. Просто потому что нужен, и все. Юлиан со мной общался как со взрослым. У нас вообще в доме не было сюсюканья никогда. Но он со мной говорил так, что мне было очень приятно. И я ему простил то, что он забрал у нас Катю. В общем, потом мы вместе охотились и выпивали, и дружили.

А потом, когда он ушел (Юлиан Семенов умер в 1993 году. — «ВМ») и у Кати выросли девочки (Дарья, 1958 г.р., и Ольга, 1967 г.р. — «ВМ»), как-то так случилось, что внутренняя потребность общения ослабла, я бы так сказал.

— Мы с вами говорили о том, что в семье могут быть какие-то разногласия, но она все равно остается семьей. А здесь получается — отрезанный какой-то ломоть....

— Можно так подумать. Но если бы это был совсем отрезанный ломоть, я бы не помогал ей, и Андрон не помогал бы. Потому что так сложилось, повторю, что Катя стала жить совершенно самостоятельной жизнью вместе с дочерьми. Там сложные отношения были, я не хотел в них вмешиваться. Но когда ей было плохо, реально плохо, и Андрон и я, не задумываясь, тут же стали ей помогать. Можно жить далеко друг от друга, но осознавать, что человек тебе близок и родственен, ты идешь ему на помощь, даже если отношений не было 20 лет.

Я как-то беседовал с Николаем Бурляевым, и речь зашла о Никите Михалкове. Спросил:

— У него есть проект «Бесогон». Вы не наблюдаете Михалкова в нем в качестве блогера?

— Нет. Я не люблю эти все слова — блогер, шмогер… Но я Никиту в целом наблюдаю и оцениваю. Он личность, которая имеет право говорить то, что считает нужным, без обиняков и иносказаний. То, что побаиваются делать другие. Это право он заработал жизнью, творчеством и каторжным трудом. Никита Михалков — это, может быть, последний профессионал театра и кино. Его надо беречь. Это национальное достояние.

Лучшие роли

• Свой среди чужих, чужой среди своих (1974): атаман Брылов;
• Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей (1981): сэр Генри Баскервиль;
• Вокзал для двоих (1982): Андрей, про водник;
• Жестокий романс (1984): Сергей Сергеевич Паратов;
• Утомленные солнцем (1994): комдив Котов.

Лучшие фильмы

• Свой среди чужих, чужой среди своих (1974);
• Пять вечеров (1978);
• Родня (1981);
• Утомленные солнцем (1994);
• 12 (2007).