Палаты № 6, или Дед Мороз пришел досрочно

Главной героиней светских хроник уходящего года стала арестованная фигурантка дела «Оборонсервиса» Евгения Васильева, которая, находясь под следствием, писала стихи и картины, сняла клип на песню «Тапочки». Как призналась исполнительница на своей странице в Twitter, композиция посвящена ее бывшему возлюбленному — экс-министру обороны России Анатолию Сердюкову. Нашему секретному литературному агенту Анне Щапман удалось не только узнать подробности, но поработать экскурсоводом в дворцовых палатах, где ковались шедевры.

I.

В одном московском переулке стоит неприметный с виду замок, окруженный со всех сторон роскошными дворцами, бронированными заборами и охранными будками, заполненными плотными людьми в костюмах от Маrc О’PоLо. На торце замка — табличка: «№6».

Если вы не боитесь сломать себе челюсть или легко переносите мат и дешевые оскорбления одетых «в фирму» булдосов, то пойдемте через античную проходную по узкой нагретой тропинке к особняку и посмотрим, что делается внутри. Здесь у стен разбросаны целые горы автомобильного «премиума».

Важные «Бентли», сияющие «Ламборджини», лоснящиеся «Роллс-ройсы» — вся эта прелесть сгрудилась в кучу, остывает на морозе и издает сытые всхлипывания похрапывающих шоферюг.

Среди этого элитного хлама всегда с тонкой потушенной сигарой в зубах снует шеф охраны Аристарх, старый отставной спецкадровик с щитом и мечами в лацкане черного «Диора». У него доброе туповатое лицо, вздернутые удивленные брови, придающие лицу выражение раскормленного бульдога; он невысок ростом, беременен животом, но осанка у него строевая и кулаки здоровенные. Принадлежит он к числу тех простодушных, положительных, исполнительных и тупых людей, которые больше всего на свете любят порядок и потому убеждены, что их надо бить. Он бьет всех по лицу, по груди, по спине, по чему попало и уверен, что без этого не было бы здесь порядка.

— Кавалерия, подъем! — Аристарх орет шоферюгам так, что даже сомневающиеся птицы из соседнего Кефирного переулка экстренно сваливают на юга. — Оправиться, капоты протереть, зеркала надраить!

Вас не пугает? Тогда следуем к парадному...

Далее вы входите в большой просторный ресепшен, отмечаетесь в стеклянных глазах двух онемевших, не первой свежести манекенщиц и после осмотра видеосканером наконец попадаете в просторную прихожую, плавно открывающую галерейный холл. Стены здесь покрыты червонным золотом, потолок — античной лепниной.

Пол сияет турецким мрамором, выбрит и натерт замшей до розовой синевы. Лица с шедевров, прибитых к стенному золоту, сразу вызывают легкое недомогание и в первую минуту производят на вас такое впечатление, будто входите вы в зверинец.

— Такие морды были в этом зале, что я жалела, а где ж мой пулемет! — непременно заметила бы подруга Чапаева, Анка-пулеметчица, после посещения такой галереи в мирное время.

В трех гостиных, библиотеке, кабинете, двух спальнях, гардеробной, кладовой и на кухне снуют, сидят или лежат люди в самых разных нарядах, от последнего писка выхинского рынка до эксклюзива от Дольче и Габбаны. Это хозяйка и гости. Многие из них — сумасшедшие.

II.

Всех их здесь — девять человек. Только одна женщина, хозяйка Евгения Перфильева, благородного звания, — она сейчас арестантка, а в прошлом большой министерский чин. Остальные — попса, модные креаторы и стареющие хипстеры.

В первой от картинного холла гостиной — высокий худощавый режиссер массовых мероприятий Немировский с некогда густыми патлами и с заплаканными глазами сидит, подперев голову, и глядит в одну точку. Уже не первую ночь он грустит, покачивая головой, вздыхая и горько улыбаясь; в разговорах он редко принимает участие и на вопросы обыкновенно не отвечает. Ест и выпивает он машинально, когда дают.

Судя по мучительному, бьющему кашлю курильщика, худобе и румянцу на щеках, у него скоро начнется истерика.

— Слушай, Немировский, и слушай внимательно, — властно выводит его из «точки» хозяйка. — После песни, которую мы тут пишем, он точно должен на мне жениться! За ним следует маленький живой, очень подвижный паренек с черными кудрявыми, как у афроамериканца, волосами. Днем он прогуливается по замку от окна к окну или сидит на шелковом диване, поджав по-турецки ноги, и неугомонно, как снегирь, насвистывает, тихо поет и хихикает. Это поэт-песенник Тутуйкин, дурачок, помешавшийся лет двадцать назад, когда на его стишки спьяну написал хит композитор Могучий.

— Мы еще покажем себя! — хохочет Тутуйкин и хлопает Немировского по колену. — Мы еще покажем! Будущим летом, бог даст, махнем в Сибирь и на Кавказ и всю Рассею-матушку с новым клипом объедем — гоп! гоп! гоп! А с Кавказа вернемся, гляди, чего доброго, на свадьбе гулять будем, — поэт игриво подмигнул глазом. — Женим вас, хозяюшка... непременно женим...

Тутуйкин любит услуживать. Он подает товарищам с кухни закуски, укрывает их пледами, когда они вырубаются; обещает каждому прочитать свои новые творения. Он же кормит с ложки своего соседа с правой стороны, неврастеника Грозова.

Консультант Иван Петрович Грозов, мужчина лет сорока трех, из благородных, бывший олигарх и мошенник, страдает манией преследования. Он или лежит на постели в спальной, свернувшись калачиком, или же ходит из угла в угол, как бы для моциона, сидит же очень редко. Он всегда возбужден, взволнован и напряжен каким-то смутным, неопределенным ожиданием. Достаточно малейшего шороха на ресепшене или крика на дворе, чтобы он поднял голову и стал прислушиваться: не за ним ли это идут? Не его ли ищут? И лицо его при этом выражает крайнее беспокойство и отвращение.

— Мне срочно, мне бизнес-класс до Лондона! — вскрикивает он, будто спросонья, прислушиваясь к скрежету Аристарховых ботинок за окном.

Сосед с правой стороны у Ивана Петровича — оплывший жиром, почти круглый мужик с тупым, бессмысленным лицом.

Это неподвижное, обжорливое и нечистоплотное животное, давно потерявшее способность мыслить и чувствовать. От него идет острый, удушливый смрад смеси мартеля и чеснока. Его зовут Афиноген Петрушкин, он завхоз и бывший инспектор ГАИ, проколовшийся на пятисотке за тонированные стекла у восьмой модели «Ауди», — в автомобиле тогда оказался помощник прокурора и выдал взятку купюрой из уголовного дела.

Шестой обитатель замка №6 — пожилой хипстер Изя Кацман, менеджер массовки, служивший когда-то бухгалтером в пирамиде МММ, маленький худощавый блондин с добрым, но несколько лукавым лицом. Судя по умным, покойным глазам, смотрящим ясно и весело, он себе на уме и имеет какую-то очень важную и приятную тайну. У него в борсетке есть что-то такое, чего он никому не показывает, но не из страха, что могут отнять или украсть, а из стыдливости.

Иногда он подходит к одному из окон и, обернувшись к товарищам спиной, надевает себе что-то на грудь и смотрит, нагнув голову; если в это время подойти к нему, то он сконфузится и сорвет что-то с груди. Но тайну его угадать нетрудно.

— Поздравьте меня, — говорит он часто Ивану Петровичу, — я представлен к «засраку» (разговорное сокращение звания «заслуженный работник культуры»). «Засрака» дают только интеллигентам, но для меня почему-то хотят сделать исключение, — улыбается он, в недоумении пожимая плечами. — Вот уж, признаться, не ожидал! — Я в этом ничего не понимаю, — всегда угрюмо заявляет Иван Петрович.

— Но знаете, чего я рано или поздно добьюсь? — продолжает бывший финансист, лукаво щуря глаза. — Я непременно получу французский «Почетный легион». Орден такой, что стоит похлопотать. Пятилучевая звезда, обрамленная венком из лавровых и дубовых листьев, и красная лента. Это очень красиво.

Седьмой, восьмой и девятый обитатели, вернее обитательницы, особняка — тоже гости. Это девицы Катя, Люба и Лена, исполняющие все, от стриптиза до подпевок. Кроме следователя, никто ныне не заглядывает в особняк.

III.

Если вы думаете, что встретить подобного гостя можно просто так, достав из погреба бутыль ледяного «Дом Периньон» или пятнадцатилетнее «Шато Марго» с запрещенными сырами и жамбоном, вы безнадежно заблуждаетесь. Почти два последних года хозяйка молит бога и судей, чтобы он пришел. До такого дошло, что теперь ей постоянно снятся его горячее тело, каменное сердце, его страстные укусы, его летне-утренние запахи, его пинающие с порога сапоги...

И как, скажите, пожалуйста, теперь можно встретить его без шоу? Без большого, настоящего спектакля, который уже целый месяц эти олухи придумать не могут! Вы можете невзначай заглянуть под подушку Перфильевой в спальне №1. Там куча заплаканных бумажных полотенец «Ламби», на которых помадой накрашены очертания новогоднего хита. Хита года Синего козла! Только вслушайтесь в эти пока еще спрятанные от посторонних слова:

Козлик мой любименький,

козлик мой родной.

Синенькая козочка

хочет быть с тобой.

Синенькие тапочки,

цвет мой голубой.

Пусть козлы подавятся,

мы встретимся с тобой.

Синенькие трусики,

синенький наряд.

Синенький платочек

и синенький халат.

Голубые простыни,

мой голодный взгляд.

Пусть козлы подавятся —

ты не виноват!

Шерстка твоя нежная,

яловый сапог.

Бей меня, влюбленную... 

Если вы не понимаете, что сейчас происходит в голове у шоумена Немировского, вы можете вообще ничего не понимать в этой жизни.

Немировский целый месяц мучительно ищет сюжетную линию нового клипа, но ничего путного, кроме этих девок Кати, Любы и Лены и хозяйки в «боди» в полях на красной «бэхе», ему на ум не приходит.

Главный вопрос, который вы можете задать: почему «бэха» непременно красная? Эта краска и Немировского пригвоздила к стенке, подперла голову и загнала глаза в одну точку. Не голубого ж козла с синей козочкой снимать? Получится третьесортная порнуха!

— Эй, профурсетки, ну-ка давайте сюда! — вновь на мгновение выходит из «точки» Немировский. — Шизгару изобразите!

Лена, Люба и Катя дружно встают в ряд, поднимают руки к лепнине и шаблонно отклячивают попки.

— I’m your Venus, I’m your fire. At your desire, — шепчет Немировский себе под нос и снова уходит в астрал.

Почему, спросите себя, так услужлив Тутуйкин и так безразличен Петрушкин. Тутуйкин суетится и все никак не может талантливо закончить хозяйкину рифму: то лезет ужасное «бей, покуда смог», то животное «бей, мой носорог», то практичное «бей, но закрой замок»... Чушь, какая чушь! А Петрушкин безразличен, потому что он вообще ко всему безразличен, кроме тонированных стекол. И дали б волю, исчез бы на часок куда со двора Аристарх, Афиноген показал бы себя. Ох уж как показал! Всем хозяевам «бентлей» и «ламборжинь» вазовская «шестерка» потом бы раем показалась...

Позитивен, если понаблюдаете, лишь Изя Кацман. Ему что?! Ему орден нужен. Может, и не «Почетный легион».

По случаю и «Андрей Первозванный» сгодится. У него и лента шелковая, и крест из серебра с золочением. Очень красиво. А когда в гости обещают министра, пусть и отставного, велик шанс передать давно приготовленную бумагу. Поэтому у Изи и лицо лукаво. И глаза умны и покойны. И смотрят они ясно и весело. Он себе на уме и уже давно имеет очень важную и приятную тайну...

IV.

Вы напрасно можете подумать, что хозяйка Евгения Перфильева свою библиотеку держит для винтажа, для интерьера. Когда не хватает сил для творчества, там объемные альбомы и роскошные антикварные издания.

Там Ван Гог, Кандинский, Малевич, Делакруа. Там Пушкин, Лермонтов, Толстой и Достоевский. Самый потрепанный — Чехов. Перфильева, пока все в агонии, бросает вечернюю живопись и уходит в подсобку с первым попавшимся томиком Палыча. Через два часа чтения она находит близкое.

— Боже мой, боже мой... Да, да... Вы как-то изволили говорить, что в России нет философии, но философствуют все, даже мелюзга. Слабы мы, дорогой... Был я равнодушен, бодро и здраво рассуждал, а стоило только жизни грубо прикоснуться ко мне, как я пал духом... прострация... Слабы мы, дрянные мы... И вы тоже, дорогой мой. Вы умны, благородны, с молоком матери всосали благие порывы, но едва вступили в жизнь, как утомились и заболели... Слабы, слабы! (А. П. Чехов. «Палата номер 6»)

ЭПИЛОГ

Для всех неожиданно проблеял звонок. Аристарх на улице засуетился пуще прежнего. У ворот стоял Дед Мороз. Весь в синем, с розовыми здоровыми щеками, в зеркальных сапогах с длиннющими шпорами. Он был, как всегда, угрюм и откровенно пьян. В домофоне заскрежетали рифмы:

Козочка любимая, я твой козодой.

Пусть козлы ревнуют нас - мы встретились с тобой...

С наступающим Новым годом и нас, и всех, кому сейчас непросто!!! 

* Автор фельетона сознательно сохранила подписи к картинам и рисункам в «первозданном» твиттсостоянии — такими, которыми свои рисунки ежедневно и еженощно сопровождала художница Евгения Васильева.

ОБ АВТОРЕ

В уходящем году к сотрудничеству с «ВМ» приступила Анна Максимовна Щапман — секретный литературный агент в мировых столицах и их перифериях. Умница, спортсменка и просто красавица. Отмечена наградами Родины.