В Первой мировой войне принимали участие сотни тысяч иудаистов, многие стали образцами героизма и беззаветного служения России. О некоторых из них наш рассказ.

Если о героизме мусульман в войнах на стороне царской России известно хоть что-то (по крайней мере, история Дикой дивизии отражена в мемуарной литературе, изданы записки великого князя Михаила Романова, командовавшего этим подразделением), то о том, какое участие принимали в битвах иудеи, сохранились только отрывочные сведения. Зато сильна молва — «казак конный, а еврей пеший, да и то в сторону тыла». Между тем в Первой мировой принимали участие сотни тысяч иудаистов. Раввины разрешили иудеям принимать крест в виде награды — вещь, дотоле неслыханная.

Российская история знает немало имен евреев, дослужившихся в империи до высоких постов и золотых эполет. В частности, имя генерала Грулева навсегда вписано в те разделы, где говорится о героизме и самоотверженности. Но и Грулев, и остальные смогли сделать карьеру только путем вероотступничества, приняв христианство и выйдя из иудаизма.

Тысячи и тысячи иных героев, порой полностью забытых, веру не меняли, в офицеры до Февральской революции не производились, но остались чтимы и товарищами по окопам, и русским народом. По крайней мере, в тех случаях, когда об их подвигах становилось известно дальше воинского подразделения.

Четыреста тысяч. Примерно на этой цифре сходятся различные источники, называя число солдат-иудеев в 1914 году. И на сто тысяч больше — с началом военных действий.

Но одновременно росла волнообразно и тема антисемитизма, от его животного выражения до «идеологического» — царская власть заочно считала всех иудеев на территории Польши и иных западных стран, куда вступала армия, исключительно предателями и шпионами. В ходу были военно-полевые трибуналы с казнями и грабежи «по воле души».

Что ж, шпионы были и среди поляков, немцев, австрийцев и так далее. Только та сторона считала их разведчиками и патриотами...

В августе 1914 года всю Россию, переживавшую небывалый патриотический подъем (а на войну уходили с песнями и плясками, гармошку хранили вместе с винтовкой), охватила эйфория: первым георгиевским кавалером новой бойни, в которую Россия ввязалась неизвестно зачем и почему, стал донской казак Козьма Фирсович Крючков. Газеты, плакаты и открытки пестрели красками, захлебывались в эмоциях: Крючков-де уничтожил в одном бою аж одиннадцать врагов, действуя пикой да шашкой!

Дамы рвали на груди шифон и бежали вслед уходящим эшелонам, надеясь осчастливить ребятушек. Болезненные юноши с нехорошим румянцем приходили в госпитали, брали раненых за руки и вслух бредили будущим раем. То, что та Россия рухнет через три года, предвидели немногие, и их считали душевнобольными и провокаторами.

Однако в том же августе 1914-го, чуть ни день в день, случился еще один подвиг. И он был также широко известен — изданные тогда плакаты «Геройский подвиг рядового Каца» сохранились до сих пор. Дадим же слово лубку.

«Взвод солдат под командой рядового еврея Каца, посланный в заставу, укрылся в лесочке. Когда показались в темноте немцы, Кац послал солдат с донесением ротному командиру в полк. Когда немцы были уже совсем близко, взвод открыл огонь. Немцы растерялись: их было около трех рот, но, не зная, сколько русских солдат перед ними, они не решились броситься в лес и открыли стрельбу. Когда у русских патроны стали подходить к концу, немцы перешли в наступление. Русские, не считаясь с силами неприятеля, значительно превосходящими, бросились в штыки. Кац ударил штыком наступавшего солдата в остроконечной каске, но вдруг почувствовал острую боль в боку и упал, теряя сознание».

За свой подвиг рядовой Кац был награжден также Георгием. А дальше — полная неясность. Он был произведен в офицеры лично царем. Но каким образом? Либо он срочно поменял веру, во что лично я верю с трудом, либо Николай Второй пошел на нарушение законов империи. И в это я верю скорее. Почему? Да потому, что в окопах многие предрассудки исчезают сами собой...

Мнение фронтовиков — конечная инстанция во многих вещах. Ведь и солдатским Георгием награждали, учитывая мнение однополчан.

Всего окопы Первой мировой прошли около шестисот тысяч людей иудейского вероисповедания, «иноверцев» и «инородцев». Здесь не учитываются сменившие веру — но перестали ли они быть евреями, став православными? Кровь — не вода.

В Первой мировой принимали участие сотни тысяч иудаистов / Фото: Wikipedia/Общественное достояние

Генерал Грулев (1857–1943), награжденный Золотым Георгиевским оружием «За храбрость» и умерший в Ницце, остаток жизни жалел о своем вероотступничестве, хоть и не был религиозен в молодости. Ему не пришлось пройти через ломку, которой подвергались нижние чины и воспитанники — кантонисты (побои, пытки голодом, издевательства — мало ли было методов принуждения к смене веры в руках у старших по званию). Он крестился, чтобы быть принятым в юнкерское училище. Но чего ему это стоило — можно только представить.

А чего стоило Иосифу Трумпельдору написать следующие строки — представить сложно, но можно: «У меня осталась только одна рука, но эта одна — правая. А потому, желая по-прежнему делить с товарищами боевую жизнь, прошу ходатайства Вашего благородия о выдаче мне шашки и револьвера. Ефрейтор 7-й роты 27-го Восточно-Сибирского полка Иосиф Трумпельдор».

И ответ: «Будучи тяжело раненым, Трумпельдор не пожелал воспользоваться законным правом обратиться в инвалида и, презирая опасность, вновь предложил свою полуискалеченную жизнь на борьбу с врагом. Трумпельдор приносит на благо Родины больше того, что требуется нашей присягой, и поступок его заслуживает быть вписанным золотыми буквами в историю полка.

Награждаю его Георгиевским крестом и произвожу в старшие унтер-офицеры. 29 ноября 1904 года, комендант крепости Порт-Артур генерал-лейтенант К.Н. Смирнов».

Сын кантониста, отслужившего 25 лет, солдат русской полковой разведки, призванный фельдшером и пожелавший добровольно перейти в число «смертников» (а именно такими и видят разведчиков остальные фронтовики), русский офицер (прапорщик) Иосиф Трумпельдор, трижды Георгиевский кавалер, оставил миру фразу: «Как хорошо умереть за Родину!»

Что ж, видим и здесь, как система прогибалась под героев — уж Трумпельдор точно веру не менял и впоследствии стал одним из видных деятелей отрядов еврейской самообороны в Палестине.

И еще. Вернувшись в июне 1917 года в Россию после японского плена и эмиграции на Ближний Восток, пытался добиться у Временного правительства сформирования еврейского полка — обещая, что это боевое подразделение прорвет турецкий фронт и выйдет в Палестину.

Но до героев ли было Керенскому? Ему было некогда — все оставшееся от поклонниц время посвящалось бессмысленной трескотне о матушке России. Когда же прикажете за Родину-то умирать? Некогда, господа!

— Ты прости, Саша, если не сразу убьют. Они того... Сегодня первый раз расстреливают, — командир расстрельной команды оказался фронтовым товарищем казнимого. Александр Виленкин, ротмистр русской армии, юрист и поэт, ближайший сподвижник Савинкова в его Союзе защиты Родины и свободы, стоял у невысокой стены. Солдаты команды отводили глаза — у стенки стоял человек с семью (!) георгиевскими наградами.

Он не раз был представлен и к последней, восьмой, но отказывался получать — было неловко перед однополчанами.

— Ну и вы меня, ребята, извините, если не сразу упаду — меня ведь тоже сегодня первый раз расстреливают, — ответил он.

Против расстрела Виленкина был Дзержинский. Категорически. Ротмистра расстреляли, воспользовавшись кратковременным отсутствием Железного Феликса в Москве.

«От пуль не прятался в кустах.

Не смерть, но трусость презирая,

Я жил с улыбкой на устах

И улыбался, умирая».

Эти стихи он написал на стене Таганской тюрьмы в свою последнюю ночь.

Что известно о нем, добровольце войны 1904–1905 годов, блестящем адвокате, отпрыске известной семьи, золотом медалисте Императорской Николаевской Царскосельской гимназии, ученике Иннокентия Анненского, владевшем французским, немецким, английским и итальянским языками, одном из двух тысяч обладателей полного георгиевского банта за всю историю существования ордена? Что под огнем писал стихи — во время артобстрелов, когда и головы не поднять. Что, будучи еще солдатом, был наравне и на «ты» с офицерами полка.

Что по нему с ума сходили женщины. А он однажды с несколькими солдатами бросился в штыковую на батальон австрийцев. Вчетвером-впятером на батальон! И австрийцы, видя перед собой горстку безумцев, не стрелявших на бегу, струсили и побежали. Что еще?

— Я произнес 296 защитных речей, будучи адвокатом, — сказал Александр Виленкин на суде. — Теперь говорю в 297 раз в свою защиту и думаю, что эта речь будет неудачной...

В пользу Виленкина свидетельствовали некоторые видные революционеры — он и их защищал в прошлом. И расстрел ему отменили — официально. А как он вообще попал в жернова красного террора? Ротмистр Виленкин знал, что за ним придут, — был предупрежден. И задержался, уничтожая списки савинковского подполья. Он пожертвовал собой, спасая других, как и на фронте.

Гусар знаменитого 1-го Сумского полка, в 1917 году был избран солдатами председателем полкового комитета, а затем стал председателем армейского комитета 5-й армии Северного фронта.

Сведения о ротмистре Виленкине я искал по крупицам, прочитав практически все мемуары очевидцев Первой мировой и революции, изданные в России и за рубежом. Среди сотен книг удавалось порой обнаружить то строчку, то абзац.

И единодушное мнение самых разных людей — от белых офицеров до большевиков, от польских гусар, видевших Виленкина в деле, до сокамерников, от Романа Гуля до Александра Солженицына — это был удивительный герой и русский патриот. Верующий иудей.

Работая над материалом, я зашел на некоторые ресурсы, где обсуждались вопросы службы евреев в русской армии. И иногда, редко, но все же видел мнение: мол, «не наша война. Нас там вообще быть не должно. Наше место — в Израиле».

Сказали бы это в лицо Кацу, Грулеву, Трумпельдору, Виленкину или кому-либо еще из шестисот тысяч русских ветеранов-иудеев!

Они бы, мягко говоря, не поняли.