Широкая известность к Игорю Губерману пришла после появления остроумных, порой хулиганских, четверостиший, известных под названием «гарики». В 1978 году их автор попытался выехать в Израиль, однако оказался в тюрьме по обвинению в перепродаже икон. Через шесть лет он вышел на свободу и осуществил свою мечту. С тех пор Губерман живет в Иерусалиме, но частенько выступает в Москве.

В борьбе за народное дело я был инородное тело

Игорь Миронович, период ассимиляции в Израиле прошел легко?

Было безумно тяжело, иногда просто депрессия охватывала. Но это неминуемо, ведь даже у растений такое бывает при пересадке из грядки в грядку.

Сегодня вы комфортно там себя чувствуете?

Я там дома. Я и здесь дома.

А в чем разница?

Знаете, это сформулировать трудно, потому что в Израиле я очень много сижу дома в буквальном смысле слова. Выхожу, когда куда-то еду. Там полно друзей, и мне там очень хорошо. А в России я по привычке чувствую себя дома, хотя, конечно, страна уже совершенно иная.

Вам больше нравится нынешняя Россия или та, которую вы потеряли?

Конечно, нынешняя. На сто процентов. Потому что есть свобода, а это замечательная штука. Я полагаю, что свобода у человека от Бога. Но с ней, как с любимой женой, ужасно трудно. И на свободе жить гораздо тяжелее. Раньше мы ведь жили в лагере, просто не обращали на это внимание. Он так и назывался – «лагерь мира, социализма и труда». Когда все расписано, и ты получаешь свою пайку, то возникает ощущение, что ты защищен. А на свободе есть некая борьба за жизнь.

Как вам нынешняя Москва?

Москва тоже совсем не та, что была. Это был уютный, очень небольшой, на мой взгляд, город. А сейчас это совершенно грандиозный по масштабу мегаполис, с огромными окраинными районами. Центр вполне европейский. Я был недавно в театре Фоменко, недалеко от делового центра, и ощутил себя так, как будто оказался в американском городе – не в Нью-Йорке, где небоскребы повыше, а в какой-нибудь Атланте или в Юте. В общем, та же самая тенденция. Для коренных москвичей немножко странно, что город стал таким гигантским, но я Москву люблю. Настолько, что даже жалею, когда сносятся хорошие здания, как гостиница «Москва», например.

Не представляю русский язык без мата

Что это за жанр поэзии - «гарики»?

Я не думаю, что «гарики» можно назвать жанром, потому что четверостишья веками в мире существовали. Достаточно назвать Омара Хайяма. В российской традиции это тоже было: у Пушкина замечательные четверостишья. Поэт Мятлев их тоже писал. Так что это не новый жанр, просто я в него уперся.

Уж не потому ли, что вам просто лень писать большие стихотворения?

Совершенно точно сформулировали! Во-первых, я ленивый, а во-вторых, у меня мысли куцые и в четыре строчки запросто укладываются.

Тем не менее, в коротеньких четверостишьях вы умудряетесь сказать столько, сколько другим сочинителям не удается в поэмах. А есть ли у вас любимые гарики?

У меня нет особенно любимых стишков. Все любимые – матерные, вы же все равно их не напечатаете.

Вас часто упрекают в использовании ненормативной лексики…

Особенно раньше, пока не привыкли. Я и письма получал, и телефонные звонки, и устные нарекания – подходят старые интеллигенты и говорят: как же вам не стыдно! Но, вы знаете, я ощущаю ненормативную лексику естественной частью «великого, могучего, правдивого и свободного». Мне кажется, трудно представить русскую литературу без Венички Ерофеева с его ненормативной лексикой, без Юза Алешковского, который спокойно ее употребляет. Я думаю, что мат - это естественная часть русского языка и все зависит от вкуса и способностей автора. И потом ненормативная лексика обладает гигантской эмоциональной силой, в ней есть чувственный заряд, который многими словами не выразишь.

А как вы оцениваете уровень юмористических передач на телевидении?

Я, по счастью, не смотрю телевизор, только заглядываю и с ужасом выключаю. Уровень чудовищно низок, мне кажется, что произошло странное снижение общей планки.

Кто первые слушатели гариков – ваши домашние?

Нет, я их не мучаю, я очень гуманный человек.

Люблю замужних, разведенных… и просто баб как таковых.

Для многих поэтов, и вы тут не исключение, мощным стимулятором поэтического творчества является женская красота…

В определенные годы, до определенной поры, уверяю вас, батенька (смеется)

Вы имеете в виду унылую пору угасания сексуальной функции?

По поводу этого угасания очень, на мой взгляд, точно выразился один мой приятель. Он сказал, что мы не столько угасаем, сколько отлыниваем от своих обязанностей.

Однако вы много и весьма фривольно пишете о женщинах…

Это преувеличение. Я действительно пишу о женщинах смеясь, но я смеясь пишу и о евреях. Так что это признак любви. На самом деле я очень хорошо отношусь к женщинам, я вообще считаю их гораздо более удачными созданиями Господа Бога, чем мужчин. И если бы, скажем, наоборот, у Евы было вынуто ребро и сделан из него Адам, история текла бы по-другому. Может быть, в нашем мире было бы меньше разума, но гораздо более доброты, мягкосердечия, пластичности.

Говорят, что рассмешить зрителя, слушателя гораздо труднее, чем заставить его плакать?

Намного сложнее, это я теперь знаю по своему, простите, сценическому опыту, поскольку уже 20 лет на сцене. Человека довести до слез довольно легко, достаточно задеть какую-нибудь трогательную тему. А заставить улыбнуться, а тем более засмеяться гораздо труднее. И я очень рад, когда это получается. Мне кажется, что смех - это невероятно целебная штука.

- Смех имеет разные оттенки, да и чувство юмора не универсально, что смешно в России, может быть не смешно в Израиле или в Америке?

- Да, это так. Чрезвычайное, на мой взгляд, психологическое достоинство еврейского народа – умение смеяться над самими собой. Но самая лучшая аудитория – россияне. Поверьте, я это говорю не потому, что даю интервью для российской газеты. Просто я хорошо знаю русскоязычную аудиторию, где бы она ни проживала - американскую, европейскую, австралийскую. Самая благодарная аудитория – российская, потому что здесь, на мой взгляд, еще сохранилось уважительное отношение к слову. Внимательно слушают. А во всех остальных странах, которые я перечислил, русскоязычная аудитория уже чисто потребительски реагирует. Раз я заплатил свои 10 долларов, перекувырнись так, чтобы мне было интересно. Поэтому слушают холоднее на несколько градусов, чем в России.