Когда вокруг много людей, кажется, ты ни на секунду не окажешься один, но потом идешь в толпе и понимаешь — как перст. В Москве иногда так и хочется пожаловаться на одиночество. Но мне ли жаловаться...

Пару лет назад с ребятами снимали квартиру в Люблине. Так получилось, что в подъезде жили в основном молодые люди, и только одна бабушка — под нами. Познакомились мы, когда она постучалась в нашу дверь, представилась бабой Шурой и оклеветала — мы-де подоконник ее кухни пеплом засыпали. В квартире мы не курили, но бабушек трудно переубедить.

Окно на кухне ее маленькой двушки было открыто, подоконник в пепле, валялась пара окурков. Баба Шура, словно забыв зачем мы пришли, мигом смахнула с подоконника и усадила нас за стол. Чаю наливала, рассказывала, что 85 ей уже, что ветеран труда, швея, что пенсия хорошая. Одиноко только вот. Мужа не стало три года назад. От сына нет вестей уже лет пять. Она торопилась, сбивалась, поглядывая на нас тревожно: а вдруг уйдем.

Несколько раз баба Шура заходила после этого: кто-то регулярно засыпал подоконник пеплом. Но уже понятно было, что пепел — лишь предлог, чтобы зайти и поговорить хоть с кем-нибудь.

Баба Шура тараторила, не давая вставить слова, боялась, что перебьем, скажем, что заняты, и придется идти в пустую квартиру. Мы были терпеливы и вели старую на кухню, поили чаем и слушали про деда-ветерана и Костю, который вот-вот навестит мать.

Я съехал с той квартиры, и только раз заглянул к новым жильцам, забрать кой-чего с антресолей. Лифт в тот день не работал, и на лестнице я увидел бабу Шуру. Она, близоруко щурясь, пересыпала пепельницу, что стояла у мусоропровода, в мешочек, завязала его и, тяжело дыша, стала подниматься к себе.

одиночество