Иван Охлобыстин: Я надеюсь в рай пролезть только за счет жены

Новая книга актера и режиссера Ивана Охлобыстина «Записки упрямого человека. Быль» стала поводом для беседы с актером о его отношении к литературному творчеству, съемкам и семье.

Несмотря на то, что до конца сентября Охлобыстин плотно занят на съемках в Белоруссии, на презентацию своей новой книги он в Москву все-таки вырвался.

— Иван, «Записки упрямого человека. Быль» — первая ваша автобиографичная книга. Что вас на эти откровения подвигло?

— Я действительно плотно занят на съемках сериала «Вспышка» режиссера Ромы Ярославцева. Мой герой — фотограф, тема сериала — мир рок-н-ролла. А что касается книги...

Каждая книга должна появляться в свое время. В названии «Записки упрямого человека. Быль» мы с моим издателем Игорем Воеводиным попытались отразить некую иронию и одновременно фантасмагоричную отсылку к русской истории и литературе — к «Запискам охотника», например. Но вообще я «раб лампы».

Я искренне люблю литературную деятельность, занимаюсь этим лет 15–20 для себя, но никогда не думал, что мои опусы могут быть кому-то интересны. А мой издатель, которому я бесконечно доверяю, потому что он профессионал, посчитал, что имеет смысл выпустить мои рассказы и эссе, скомпоновав их в полотно, которое дает самое полное и тонкое понимание того, кем я являюсь на самом деле. Книга получилась эклектичной: ведь каждое событие и каждый встреченный нами в жизни человек делают нас немножко другими. Меня подвигло на откровения то, что каждый из нас думает, мечтает базово об одном и том же, хотя жизнь придает этому базовому свои оттенки. В этой книге каждый узнает себя самого.

— Любопытно, что на обложке книги изображена голова, состоящая из огромного количества пазлов-ящичков...

— А я думаю, что мы такие и есть — сегментарные. Вот я себя вспоминаю двадцатилетнего: ведь тогда я руководствовался той же логикой, что и сейчас, хотя был несколько иным. Мне были позволительны определенные градации бытия, которые либо исполнялись в будущем, либо закрывали какие-то сегменты для меня.

В жизни человек — существо составное. Вот у меня был день рождения, и я, не лукавя, произнес тост: «За друзей!» Потому что, если изъять из моей жизни ее составляющие — жену, детей, друзей, — то в итоге останется пятилетний мальчик в деревне Спас-Суходрев, идущий под грозовым небом в школу три километра, и стая кружащихся над ним ворон. То есть останутся только воспоминания о детстве. Потому что далее — я весь составлен из людей.

У одного я взял манеру так рассуждать, у другого — опыт отношений с людьми, у третьего — опыт отношений с чем-то: с техникой, с мотоциклами, например.

И все эти составляющие не только идеологические, но и бытовые — все они тактильны. Как и вера наша тактильна: мы же причащаемся телу и крови Господней — это процесс абсолютно тактильный.

Фото: Александр Кожохин, «Вечерняя Москва»

— Что означает ваша фамилия, не интересовались?

— Мы правоокская жуть. Из тех мест на Оке, где стоит Серпухов. Мои предки были лодочниками, потом калязинскими купцами. Во мне точно есть хозяйственная жилка. Когда я писал книгу, то пытался понять, как менялся, мне хотелось вернуться к себе, свести себя воедино. Потому что я — разный. Упрямый, безусловно, но это — не волевая черта. Это нечто психическое. Я с восхищением смотрю на людей, которые более податливы, которые быстрее остывают.

Вот у меня есть дочь Анфиса, и она в этом смысле — прекрасный человек, она много претерпела, потому что старшая, на нее многое возлагалось. Ее можно обидеть, но она очень быстро и на 100 процентов простит, и это невероятно, бесконечно подкупает. Поэтому мы стараемся с ней быть очень бережными. На ее примере я познаю, что значит любовь.

— Скажите, верите ли в то, что роли артистов иногда начинают «рулить» их судьбой? Иначе как объяснить, что тот же Караченцов, который пел: «Не одолел я целого пути, не мы повинны в том, что половинны», этого пути не прошел, или Тальков, который в образе старого генерала уходил со сцены на расстрел, получил пулю за кулисами?

— Нет, вот это как раз суеверия. У каждого человека в биографии можно найти подобные совпадения, просто названные вами люди ярче... Я не суеверен, но!.. По факту — в мой дом дважды влетала птица, и два раза потом в доме случалась смерть. Я не могу сей вопрос опытным путем исследовать, но и не могу отрицать. Я нахожусь в состоянии наблюдателя. Но под «чертовыми воротами» (треугольная арка или два столба, соприкасающиеся в верхней точке. Конструкция может быть сделана искусственно, а может быть и природной — прим. «ВМ») проходить точно не буду, на всякий случай.

— Актерская профессия учит все пропускать через себя. Как глубоко внутрь вы впускаете персонажей?

— Я их особо не впускаю, не синхронизируюсь с ними. Мне важно их понять и понять, что от меня хочет режиссер.

— Роль доктора Быкова в «Интернах» уже стала вашей «Муля, не нервируй меня»?

— Стала. Хотя я по натуре сангвиник, а там от меня требовали играть холерика. Это было не слишком просто, но я следовал установке режиссера. Шли «Интерны» по телевизору по три раза в день, так часто, что, мне кажется, даже американские шпионы были этим напуганы. Три раза в день — это как в голову гвоздь вбить. Почему это в идеологии не применяют, я удивляюсь? Что касается зрителей, которые меня воспринимают как доктора Быкова, то я же понимаю, что даже маленькая девочка, которая ко мне подошла за автографом, — это мой работодатель.

— Есть роли, от которых отказывались?

— Есть такие, один раз даже отказался от съемок в Голливуде. Позвали меня, но, во-первых, там роль — ни о чем, а во-вторых, денег мало. Фиг его знает, как бы я решил, если бы заплатили, если бы я на эти деньги мог две церкви построить, один приют, и сам бы в золоте был. А тут — мало. И главное — ни о чем...

Откуда они такое о нас берут? Видимо, им Звягинцев доносит (кинорежиссер Андрей Звягинцев, наиболее известные его фильмы «Левиафан» и «Нелюбовь» номинированы на «Оскар» — прим. «ВМ»). На самом деле, у них дикие представления о нас. Мы их идеализируем, что они, мол, клевые, а они-то нас — нет. Но какие они клевые, давайте-ка разбираться! В каждом третьем фильме, например, главная героиня или ее подружка мучается рефлексией, что в детстве ее изнасиловал отец. Для нас, согласитесь, это очень необычная история. Так что минусов у них предостаточно. Салаги они, и до нас не доросли!

Фото: Александр Кожохин, «Вечерняя Москва»

— А роли, за которые вам сегодня стыдно?

— Я стараюсь не допускать в кино скабрезностей. Но бывает, что не пройти. У меня в «Даун Хаусе» Романа Качанова было одно матерное слово, но там просто не было аналогов. Не смогли мы найти. А у Леши Учителя я снимался в «Мании Жизели», и из-за цейтнота или по лености не удосужился до конца прочитать сценарий.

И в середине съемок выяснил, что роль-то с сюрпризом. Я играл Сержа Лифаря, художественного руководителя «Гранд-опера», который при фашистах «Гранд-опера» не закрыл. А когда они ушли, Лифаря из-за этого обстоятельства сняли. Но «Гранд-опера» через несколько лет стал загибаться. И Лифаря снова вернули, хотя он был на содержании у баронессы, богатой дамы, красивой, холеной. И тут выяснилось, что он еще и мужиков любит. А у меня это есть в диалоге, до которого я, читая сценарий, как раз и не дошел. Узнав, что мне предстоит, покрылся холодным потом и кинулся к продюсеру: «А можно псевдоним взять?» — «Бери».

И я придумал псевдоним из самых глупых — Леопольд Роскошный. Это записали в Википедию, и кто же знал, что у нас в России так быстро вся информация станет цифровой и появится в общем доступе?

— А самая тяжелая ваша роль?

— Фильм «Нога». Я только входил в профессию, в картине шла речь о последствиях афганских событий, она снималась на основе произведения Уильяма Фолкнера. У меня была главная роль, а в роли моего брата снимался Петр Мамонов.

— Как ваша супруга относится к тому, что вы, православный священник, вернулись в кино?

— Оксана по-настоящему верующий человек, искренне верующий. Она очень переживает. Я надеюсь в рай пролезть только за счет нее: ангелы не будут связываться с Оксаной, она пролетит над свечкой, не опалив крылья.

А я человек грешный, слабый и хочу все время для нее что-то хорошее сделать, что-то отдать ей. Я служил в церкви, мне очень нравилось служить, и, надеюсь, в будущем я буду служить в ней, когда меня закончат снимать. Я ушел, чтобы не искушать людей. Это было тяжело, когда это только случилось, было много скандалов. Я люблю церковь, и я написал в книге об этом.

Оксана это мужественно приняла, хотя для нее это был тяжелый удар — что я буду не служить, а заниматься какой-то ерундой.

Фото: Александр Кожохин, «Вечерняя Москва»

— В книге нет истории о том, как вы делали предложение будущей жене, звезде фильма «Авария — дочь мента». Это была романтическая история?

— Мы сидели с ней за столом. И я попросил ее: «Выходи за меня замуж». А она мне ответила: «Но я же не вижу твоего сердца». Тогда я взял кухонный нож, разрезал себе грудь (у меня теперь шрам во всю ширину), чего мог — отодвинул. А у меня там какая-то жилка билась, пульсировала активно.

И я взял ее палец и сказал: «Вот, смотри!» А Оксана мне и говорит: «Дурачок, сердце-то слева!» Но замуж за меня вышла. Я люблю жену и хочу быть с ней, глава в книге «Быть с ней» — самая личная. Я убежден, самое прекрасное, что с нами происходит, это любовь.

— Вы еще больший псих, чем ваш доктор Быков из «Интернов»... И мотоциклы так же, как и он, любите?

— Ну, я же отец большого семейства. Ездить на мотоцикле на данном отрезке моей жизни — безответственно и безнравственно. Потому что быстро ездить нельзя: девки еще ни одна не замужем. А медленно ездить — смысла нет. Сейчас я даже в кадре на мотоцикл не сажусь, за что мне очень благодарны каскадеры, им же платят деньги. А не сажусь, потому что, если сяду, то через месяц приду к твердому убеждению, что мне мотоцикл просто необходим, именно в 53 года, именно в моей ситуации, даже если на улице — зима. Только так, а не иначе. Потом будет долгий период убеждений, расстройств, и в конечном итоге я все-таки от него избавлюсь.

— А какие тогда развлечения вы себе позволяете?

— Не системные. Среди увлечений остались парашюты, так как их не надо содержать. А вот лошадей надо содержать, посвящать этому жизнь. Этим у нас наш любимый друг Маша Голубкина увлекается. Мы любим с детками в тире пострелять из самого разного оружия, надо же им владеть, если пришельцы на нас нападут.

Да и скалы у нас с женой по-прежнему в чести, и заповедники. У нас есть с Оксаной мечта: вот выдадим последнюю девку замуж и отправимся штурмовать вершину К-2 (К-2, или Чогори — вторая по высоте вершина после Джомолунгмы — прим. «ВМ»). Или вернемся героями, или на вопрос: «Где ваши родители?», дети будут показывать на белоснежную вершину и отвечать, что где-то там. Я же учился на режиссера: надо все ладненько обустроить.

— Что у вас был за зигзаг, когда поговаривали, что вы свою кандидатуру в президенты собрались выдвигать?

— Это смешная история. Мы как раз только презентовали комедийно-криминальный фильм «Соловей-разбойник». Было много шума относительно выборов президента, и кто только не двигал свою кандидатуру. И меня спросили, не собираюсь ли. Ну что я мог ответить коллеге, которому нужен материал? Я ответил: «Подумаю». И улетел с женой на Кипр. А когда вернулся, ко мне кинулись с микрофонами. Они уже без меня меня женили и спросили, даже не переговорив, о предвыборной программе. И я, в шутку конечно, ответил, что я исповедую консерватизм, национализм в его, разумеется, здоровой форме и империализм. И пошел с семьей кофе пить. А попив, увидел это в эфире. Несколько дней подряд какая только организация не просила меня этого не делать! Потому что центр подсчета сказал, что у меня набирается процент президентский. Но если совсем серьезно: я работал в разных областях и знаю, что достигнуть успеха в любом деле можно только, если жениться на нем. Я не готов жениться на власти. У меня уже есть красавица-жена и много замечательных детей. Они требуют внимания. Я — из иного теста. И в период пунических войн я бы не был Агамемноном, я бы был лучником-контрактником. Поэтому я дал себя уговорить (смеется).

Читайте также: Инга Оболдина: Родители восприняли мое желание стать актрисой без особого оптимизма