Он только что вышел из тюрьмы. И мои друзья, чешские плотогоны, договариваясь об интервью для советской прессы, предупредили меня: «Могут быть неприятности».

Мы проговорили до утра, до самого самолета. В основном расспрашивал он. Про Горбачева и его супругу, про рабочих и профсоюзы. Про танки 68-го всего несколько слов. Время наступало другое. В конце встречи я снял с руки часы: «Сверяй, Вашек! Время — московское!» Он отдарился новой книгой пьес.

Неприятности последовали.

Самый каверзный вопрос инстанции: «Ну, хорошо... Раисе Максимовне ты как мог репутацию подмочил. Не отпирайся! Но зачем ты ему свои часы подарил?!» Я бормотал про московское время, впервые усомнившись в углублении перестройки.

Наступал конец 80-х. Пражская осень стремительно набирала обороты. Перед самой командировкой в Англию позвонили мои чешские диссиденты, ставшие секретарями у лидера Гражданского форума Гавела: «Срочно вылетай! Вашек публично, на пресс-конференции, заявил, что даст интервью только одному советскому журналисту. Фамилию он не запомнил, сказал, что зовут его Сашек. И после встречи с ним, Гавелом, у него были неприятности…» Главред «Комсомолки» Фронин Владислав был неумолим: «Англия — потом. Немедленно вылетаешь!» Гавел, в грубом свитере и ботинках на толстой подошве, встретил меня глубокой ночью в одной из комнатушек «Авроры» — Дома дружбы, тогда еще был такой. Не знаю, как сейчас. Он встретил меня приветствием чешских плотогонов: «О, гой Сашка! По-русски уже понимаю плохо. Говорить будем через переводчика. Просьба — интервью в газете должно выйти одновременно с интервью на Первом канале вашего ТВ».

Мрачного вида секретарь Гавела с автоматом на груди выразительно постучал себя по кисти руки: «Время пошло!» Вашек усмехнулся: «Помню… Часы твои не потерял. Но сегодня время — пражское!» Так оно и было на самом деле.

На следующий день интервью вышло в газете.

Два года назад, уже не президент, он через тех же друзей согласился на третье интервью. В пивнушку с черными столами у Карлова моста понагнали охраны. Мы с Миреком, чешским сенатором, струхнули. Но он не приехал. Гавел уже тогда серьезно болел и выехал на лечение в Австрию. С извинениями пришел его помощник, молодой человек в строгом черном пальто. Он выпил с нами по кружке темного с 30-граммовой добавкой рома и передал мне скромную коробку.

Там лежали обыкновенные часы. Чешского производства.

Кстати говоря, и я Вашеку дарил тогда, осенью 89-го, обыкновенную русскую «Славу».

Его часы идут до сих пор.