Николай Цискаридзе: Я против плясок на костях

47-летие отметил Николай Цискаридзе, российский артист балета, педагог, ректор Академии русского балета имени А. Вагановой.

Премьер балета Большого театра, народный артист России, «золотой мальчик русского балета», как называют Николая Цискаридзе, рассказал о том, чем занимался во время вынужденной самоизоляции, а также вспомнил об одном из самых трудных периодов в жизни.

— Николай, все ваши коллеги переживали по поводу так называемого локдауна. Как вы пережили карантин?

— Шикарно, шикарно. Лучшее время в моей жизни. Я так много дома не сидел никогда. Я в принципе домосед. Не хочу выходить из дому. Люблю ничего не делать. Потому я кайфовал по-настоящему.

— То есть то, что вы трудоголик, — это миф, созданный журналистами?

— Нет, почему миф? Просто я, когда надо, работаю. Но если не надо, я никогда не буду работать.

— Но во время самоизоляции вы ведь что-то делали?

— Я каждый день вел уроки в режиме онлайн. Вообще-то я не должен был этого делать: у меня в этом году класса нет. Так получилось, что мои ученики оказались в разных странах. Один — в Америке, другой — в Англии, третий и четвертый — в разных городах России. И вот мы в определенное время, в половине седьмого вечера, созванивались и начинали заниматься. Слава богу, у меня большой опыт занятий онлайн. Потому что у меня некоторые ученики, которые уходят в театр, к сожалению, попадают к плохим педагогам. И каждый вечер мне приходится с ними общаться: они мне присылают видео, я им объясняю. И это происходит уже не один год.

Но что было ужасно! Первый месяц все шло хорошо, а потом пошли совещания в онлайн-режиме, интервью, все стали вести какие-то блоги... И получалось иногда, что ты занят с утра до вечера. Ужас в том, что меня убедили выйти в инстаграм, я тоже стал «инстаграмным» человеком.

— А скажите, как можно заниматься балетом онлайн?

— Можно, если вы хотите просто сохранить форму, так скажем. Потому что для балета все-таки очень важно пространство, так же как важно иметь возможность «нарабатывать дыхание» — прыгать. Я как-то даже пошутил, что, наверное, напишу книгу о том, как сохранять форму в таких экстремальных условиях. Потому что многие мои ученики оказались тогда в стесненных условиях квартиры: тут шкаф, тут кровать, тут стена. И мне приходилось придумывать какие-то упражнения, которые я обычно в классе никогда не задавал — мне бы это в голову не пришло! — для того чтобы сохранить мышечный аппарат, чтобы, вернувшись в зал, они сохранили прыжок, циркуляцию крови. Это все очень важно!

Фото: Академия русского балета имени Вагановой

— Ностальгия есть по сцене?

— Никакой.

— Ну, аплодисменты, когда тебя любят…

— Меня и так любят.

— Мальчик, знающий себе цену, так скажем, да?

— Нет, я мальчик, вовремя понявший, чего я стою в своей профессии. Одно дело, когда ты ходишь и непрерывно упиваешься сам собой, это, конечно, сумасшествие. Но когда ты понимаешь, что в профессии ты самый-самый-самый и при этом отдаешь себе отчет в том, что эта профессия — вот она, в определенных условиях, в определенном здании, при определенном стечении обстоятельств... Но ведь когда эти обстоятельства заканчиваются, ты становишься просто человеком. И если ты это осознаешь, тогда нормально, тогда крыша сохраняется. Но когда заходит речь о балете, о театре, тут, извините, тут надо всем подвинуться, я все равно сделаю так, как надо! А остальное...

Ну, с меня корона не падает: я и в метро проеду, и в очереди постою.

— Когда были последний раз в метро?

— В метро был прошлой зимой, когда в очередной раз перекрывали город, а я ехал в центр. А как вы в центр попадете без метро?

— И как это выглядело?

— Ой, чудно! У меня пенсионное удостоверение. Я кайфую, когда его к турникету прикладываю, хоть где-то им пользуюсь. Ну, подходят люди, иногда фотографируются, иногда автограф берут. Это же, с одной стороны, приятно. С другой стороны, иногда неудобно, когда ты спешишь и надо человеку об этом сказать.

— Когда вы сказали «ты спешишь», я по простой ассоциации вспомнил ситуацию с Михаилом Ефремовым. Вы же в свое время достаточно энергично выступили в его поддержку.

— Знаете, я выступил не в поддержку. Мне это не нравится — «поддержка» или «неподдержка». Я просто выступил как человек, который сам пережил колоссальную травлю, необоснованную, недоказанную, которая длилась не один год, и накатом, накатом шла... И у этой травли были заказчики, и имена их известны. Так что я знаю, что это такое.

В чем ошибка всех моих врагов? Я не пью, не колюсь, не употребляю ничего запрещенного. Потому я в состоянии был в один прекрасный день просто выключить телевизор, не смотреть определенные сайты и не брать в руки газеты, чтобы ничего не знать. Я, знаете, как страус, вот так закрылся, голову опустил, и все. Я не хотел это видеть и слышать. Мне абсолютно было все равно, что пишут и говорят, потому что я знал стопроцентно, что не виноват, я просто жертва. И получилось, что тот человек, который заказывал травлю, стал посмешищем, а жертвой вышел я, хотя обвиняли во всем меня. Сейчас, оглядываясь на это, я понимаю, как это было страшно...

Прошлой зимой ни с того ни с сего у меня случилась очень сильная аллергия. Меня даже госпитализировали, потому что не могли определить, на что именно аллергия. И в конце концов поняли, что это нейродермит. Сказали — организм выбросил накопленный годами стресс. Такое случается, когда ты становишься объектом травли огромной массы людей. Причем ни одного факта. Но создавали общественное мнение. Хочу напомнить, что меня незаконно пытались уволить, мне выговоры объявляли за свободу слова.

— Один, по-моему, за публикацию в газете?

— Три. Один за другим. За интервью. И это было нарушением всех существующих законов, Конституции, свободы слова и бог знает чего. Человек, который с этой ситуацией покончил, — Владимир Владимирович Путин, я ему за это безгранично благодарен. Потому что творилось что-то несусветное...

А тут-то? Тут ужас в том, что Миша виноват. Но вот человек споткнулся, а его все должны пинать, топтать, да? Я этого не понимаю. То, что тогда началось с Мишей, это было травлей. Я не оправдываю ни на секунду его. Мало того, как человек, безумно уважающий и любящий его как артиста, я признаю: иногда его невозможно было удержать. Я много раз присутствовал за столом, когда мы ему все говорили: «Миш, ну не надо». Просто наступает момент, когда вы не можете уже говорить дальше...

Но, зная Мишу и общаясь с ним, я понимал, как ему было плохо, когда он пришел в себя и столкнулся с реальностью. И я только призвал всех не плясать на костях.

И да, я очень уважаю Мишу и преклоняюсь перед ним: он фантастический артист! Но я его не оправдываю. К сожалению, он очень сильно виноват. И нельзя простить. Мне кажется, что прежде всего Миша сам себя не простит.

— Помню ваше заявление по поводу того, что началось в этом году в Америке, я имею в виду цензуру «Унесенных ветром» из-за расовых аспектов. Вы считаете, это временные игры или некая тенденция?

— Нет, это не временные игры. Почему я это знаю? Когда я был еще пионером, начался Карабах. И я, как житель Кавказа, который непосредственно все это видел (а в детстве я очень хорошо говорил на армянском языке и неплохо понимал азербайджанский), вдруг понял, что это конфликт не на два дня и не на три. Затем произошел Спитак, вот это страшное землетрясение в Армении. И нам на политинформации стали говорить, что «такая трагедия остановит этот конфликт». На что я, тогда юный пионер, сказал: «Вы знаете, там гораздо глубиннее, этому конфликту много веков, это не остановится». На меня стали все ругаться тогда. К сожалению, я оказался прав.

Наблюдая много лет жителей Америки в разных штатах, их взаимоотношения, могу сказать, что там это не закончится никогда. Мало того, вот эта тенденция — преклонять колено и целовать ноги... Когда я увидел, что Папа Римский это сделал, я понял: это очень опасная игра. Я за то, чтобы люди признавали свои ошибки и извинялись. Но когда переворачиваются весы, это очень опасно. Эту тенденцию никогда не остановить, к сожалению. И я не хочу, чтобы это дошло до нашей страны…

Фото: Youtube / MAXMANIA

— А вы считаете, что может дойти?

— Ну, игры с харассментом потихонечку и у нас начинаются.

— Ну, мне кажется, у нас это не подхватят...

— Поверьте, еще год, и заполыхает. Другое дело, если... Так как я юрист, я же окончил все-таки МГЮА…

— Вообще это просто сенсация: Цискаридзе — юрист.

— А как вы думаете, я стал ректором, потому что танцевал хорошо? Нет, я еще учился, у меня два высших образования.

— Я думаю, что вы стали ректором, потому что Цискаридзе — это бренд.

— С одной стороны, бренд. Но Цискаридзе не идиот, и в отличие от своих коллег он пошел еще учиться. И учился неплохо, кстати. Я все-таки юрист с красным дипломом... И я хочу сказать, что если будут приняты нормы, при которых любое обвинение, если оно не подкреплено доказательной базой — видео, фото, — будет считаться наговором, тогда это еще возможно как-то остановить. А если будет так, как сейчас в Америке, когда любой человек может сказать: «Он ко мне приставал», то все, это станет катастрофой...

Но я вам сейчас расскажу другой случай, над которым очень смеялся и навсегда запомнил. Так как я имею к этой этнической группе отношение, я имею право это рассказать. Значит, представителя моей нации арестовали, посадили в «обезьянник». Там сидели два афроамериканца. И в какой-то момент полицейский подошел и говорит: «Ну, ты, чернож...й, выходи!» На что один из негров повернулся к грузину и сказал: «Это вас». К чему я это?

Понимаете, страна наша очень многоконфессиональная и многонациональная. Не дай бог, это загорится, не дай бог! Я видел этот ад, когда начиналась война в Абхазии. Это еще был Советский Союз, ему оставалось жить совсем чуть-чуть. Я помню, что мы с мамой отдыхали, это был знаменитый Дом кинематографистов в Пицунде, когда нам сказали, что «сегодня ночью будут резать грузин». И мы все (там еще были наши друзья) закрылись в нашем с мамой номере. Мы шкаф двигали к двери, закрывали окна, наготове были швабры и еще бог знает что, чтобы отбиваться... Это очень опасно на самом деле. Я не беспокоился бы так, если бы в детстве это не прошел, ну так, хотя бы по касательной.

— Как вы считаете, в перспективе между Россией и Грузией могут восстановиться отношения?

— Я считаю, что нет. К сожалению, никогда.

— Когда вы последний раз были в Тбилиси?

— В октябре прошлого года.

— Это были гастроли?

— Нет, у меня образовалось три выходных дня, и я просто поехал домой — навестить могилы. Очень рад, что побывал.

— Вы упоминали о выговоре, который получили за интервью. Я надеюсь, что за эту беседу никто выговор не получит.

Спасибо большое!

Читайте также: «Лиза расцвела»: поклонники отметили преображение Арзамасовой после замужества