Джазовый портрет в оптимистических тонах

И, как знать, если бы в студенчестве, учась в архитектурном институте, он не обнаружил бы в подвале институтского клуба довоенный саксофон, Алексей Козлов так и продолжал бы играть на фортепиано, и не родился бы в нем талантливый саксофонист.

Имя легендарного советского и российского саксофониста и джазмена, основателя джаз-рок ансамбля «Арсенал» Алексея Козлова  известно не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. Он является типичным представителем культурного андеграунда сталинско-брежневских времен. Пробившись из подполья на официальную эстраду в 1976 году и начав гастролировать, «Арсенал» вскоре приобрел широкую известность.  Путь Алексея Козлова к настоящему признанию был нелегким и можно сказать, героическим. На сегодняшний день Козлов – автор около 100 джазовых композиций, а его дискография насчитывает более 40 дисков. Он выступает с симфоническими оркестрами, участвует в шоу-программах и проектах, является автором публицистических книг. Алексей по-прежнему часто выступает с обновленным «Арсеналом»,  участвует в различных культурно- просветительских проектах.

12 мая состоится торжественное открытие первого персонального джазового клуба Алексея Козлова. Об этом событии он рассказал в интервью.         

- Алексей, как случилось, что Вы стали джазменом?

- Я думаю, все дело в каких-то врожденных психо-физических свойствах моего организма. У меня просто не было выбора. Еще в раннем детстве родителям стало ясно, что я – гиперкинез, то есть личность, постоянно прыгающая в кроватке, а в более взрослом состоянии притопывающая ногой в темпе постоянно звучащей в душе ритмичной мелодии. К тому же, я еще в пионерском возрасте ощутил себя индивидуалистом. То есть не мог себя заставить делать что-либо как все. Петь в хоре, ходить в строю, голосовать как все и так далее. Кроме этого, выяснилась еще одна черта моего характера – непреодолимая лень по отношению ко всему, что мне неинтересно. По этой причине я бросил музыкальную школу, где надо было часами гонять скучные гаммы и упражнения. И предпочел играть то, что мне нравится. То есть импровизировать. А в студенческие годы я сделался ярым неприспособленцем, если не сказать антисоветчиком на почве запрещаемого джаза. Вот вкратце то, что сделало меня джазменом, несмотря ни на какие преграды и запреты. Все это было рискованным увлечениям. В сталинские, да и в более поздние времена, всех джазовых фанатиков причисляли к идеологическим диверсантам. Ничего не стоило угодить в зону или, в лучшем случае, заработать «волчий билет» на всю оставшуюся жизнь.

- Но как, все-таки, Вам и другим джазменам Вашего поколения, удалось прорваться сквозь все это?

- Это был короткий период «хрущевской оттеппели». Вдобавок, в 1957 году в Москве прошел Всемирный Фестиваль молодежи и студентов, многое изменивший в сознании, как простых советских граждан, так и у части молодых партийных и комсомольских функционеров. А в 1961 году должен был состояться ХХ Съезд КПСС с приглашением многочисленных иностранных гостей. И тогда, чтобы пустить пыль в глаза зарубежной прессе, было принято решение временно открыть в Москве заведение, где бы постоянно звучал джаз. Дескать, у вас на Западе клевещат, что в СССР джаз запещен. Так и возникло кафе «Молодежное», а позже –«Аэлита» и «Синяя птица». В их работе я принимал активное участие. При поддержке ЦК ВЛКСМ, мы даже стали участвовать в Международных джазовых фестивалях. Правда, начиная с 1963 года произошел откат в сторону прежнего отношения к джазу. Но мы уже заняли прочные позиции и научились полимезоровать с партийными властями, доказывая, что наша цель – не подорвать советскую культуру американским джазом, а наоборот – обогатить ее советским джазом. И это не было демагогией. На такой вот волне мне удалось окрыть в Москве два джаз-клуба – «Ритм» в 1968 году и «Печору» а 1969. Правда, просуществовали они недолго, но свою роль сыграли.

- И до каких пор продолжалось давление на джаз в СССР?

- Практически до конца 70-х. Затем власти вынуждены были бросить все силы на борьбу с  рок-музыкой и движением хиппи, а позднее – панков, гораздо более массовыми и страшными для них. А отечественный джаз показался невинным на этом фоне и был официально признан.

- А в первые постсоветские годы, когда все стало доступным, как изменилась ситуация?

- В том-то и парадокс, что, когда все было разрешено, нашей массовой аудитории вообще ничего не стало интересно, кроме дешевой диско-попсы. Ни джаз, ни рок, ни фанк, ни другие более-менее содержательные виды музыки. И бороться против этого было бессмысленно. Надо было начинать все заново, то есть бороться за новую аудиторию, создавать ее. Поэтому в 1993 году мне удалось убедить владельца ресторана «Аркадия» открыть в его помещении ночной джаз-клуб, работавший с часу ночи до пяти утра. Время было страшное. Москва в ночные часы была полутемной и опасной для случайных прохожих. Проходил передел собственности, банды рэкетиров соперничали между собой за «крышевание» любых объектов. Обстановка в «Аркадии» была, мягко говоря, специфической. Мы умудрились продержаться около двух лет. Поздее возникали на короткое время ряд подобных клубов типа «Метро-экспресс», но и там возникали проблемы нового типа – аренда, экономика и «крыша».

- Насколько мне известно, в конце 90-х Вы начали выступать со своим составом в клубе «Форте», который успешно фунционирует до наших дней. Означает ли это, что ситуация с клубами изменилась?

-К этому времени обстановка в Москве значительно улучшилась. Передел собственности временно закончился. Государство вмешалось и прибрало к рукам большинство коммерческих объектов. Правда, возникли проблемы нового типа, связанные с арендой, взятками и рейдерством, но это отдельная тема. Тем не менее, и «Форте», и «Союз композиторов» пока держатся. О джаз-клубе Игоря Бутмана говорить не будем, поскольку его финансиреут партия «Единая Россия». Какое-то время держался на плаву клуб «Джаз-таун», но поскольку он в полной зависимости от работы казино, то при первых же проблемах, связанных с игорным бизнесом, тихо прикрылся, а позже сменил формат на шансон.

А осенью прошлого года я получил от компании «АrtBeat», успевшей довольно быстро сделать себе доброе имя в музыкальных кругах Москвы, предложение возглавить новый благотворительный «Фонд поддержки современной инструментальной музыки». За последнее время Фонд «АrtBeat» проделал огромную работу по организации фестивалей, концертов и мастер-классов, выпуску альбомов российских музыкантов. В частности, его трудами были проведены прошлогодние фестивали «FuzzionDay» и «InProg» с участием зарубежных топ-звезд музыки фьюжн и прогрессив-рока, более десятка их клубных концертов и мастер-классов, выпущены новые альбомы таких известных инструменталистов и композиторов, как Дмитрий Илугдин, Алекс Ростоцкий, Антон Горбунов, а также нескольких весьма перспективных музыкантов, стоящих на пороге славы. Немало альбомов под лейблом «АrtBeat music», так сказать, «в работе», о них я умолчу… А самый «свежий» на сей день проект Фонда – открытие «Клуба Алексея Козлова» в помещении бывшего ресторана «Феллини» на территории спорткомплекса «Олимпийский».

- В чем отличие Вашего клуба от других, упомянутых ранее?

- Это будет не «джаз-клуб», не «рок-клуб», даже не «музыкальный клуб» в его привычном понимании. В нем, кроме клубных концертов музыкантов из российской и мировой элиты, планируется проводить встречи с деятелями культуры – писателями и поэтами, художниками и фото-журналистами, отмечать знаменательные даты и юбилеи звезд мировой культуры, устраивать выставки, проводить видео-лекции и просмотры редких фильмов по истории музыкальной культуры ХХ века. Короче говоря, мне хочется заново воплотить славное понятие «дом культуры», рожденное еще в СССР. С той лишь разницей, что тогда многочисленные Дома и Дворцы культуры находились в ведении различных профсоюзов, которые, соревнуясь между собой, не жалели средств, чтобы блеснуть роскошью и высоким уровнем своих коллективов, и выиграть призы на Областных и Всесоюзных конкурсах и смотрах. А сейчас вся надежда…

- На кого?

- На самих себя. А также на меценатов, понимающих важность этого проекта. На поддержку государственных структур надежды мало – хотя рад буду ошибиться.