Главное
Гид по Москве
Приметы и советы

Автор

Евгения Лозинская
Самый что ни на есть народный
[b]Много лет я проработала на студии звукозаписи «Мелодия», встречалась со многими интересными людьми. О некоторых встречах мне уже довелось рассказывать читателям «Вечерки». Сегодня, в день рождения Иннокентия Смоктуновского, мне хочется поделиться своими воспоминаниями об этом удивительном явлении в нашем искусстве, которое совершенно невозможно обозначить одним словом или даже целой монографией.[/b]Впервые я встретилась с Иннокентием Михайловичем в июне 1975 года. Я предложила ему записать у нас в «Мелодии» на пластинку пушкинского «Моцарта и Сальери». Причем, сыграть обоих. Это его заинтересовало. Моцарта он играл в экранизации оперы в 1962 году, потом была драматическая версия, на склоне лет играл Сальери. Но предложение сыграть одновременно обоих его удивило. Это время было счастливым для Иннокентия Михайловича – он много работал в театре, много снимался в кино. Ему только что исполнилось 50, он прекрасно выглядел, был полон сил и планов. И поскольку был очень востребован, а дни его были расписаны, мы договорились начать работу через три месяца, в конце сентября.В назначенный день мы со звукорежиссером Людмилой Беловой ждали его в нашей Малой студии. Прошло полчаса, час, а артиста все нет. Наконец я услышала какой-то шум на лестнице и вышла посмотреть. Зрелище было не для слабонервных – по лестнице шаркающей походкой, с трудом переставляя ноги и поминутно останавливаясь, поднимался глубокий старик в темно-сером плаще, который висел на нем, как на вешалке. Лицо, изборожденное глубокими морщинами, бегающие глазки и одышка не давали даже приблизительного представления о том, с кем я договаривалась о записи три месяца назад.Это был, безусловно, не Гамлет, это был король Лир в самые плачевные минуты жизни…– Женечка, только из уважения к вам я проделал столь трудный для меня путь. Я пришел, чтобы вы воочию убедились, в каком тяжелом я сегодня состоянии. Я просто боялся, что по телефону вы не поверите: сегодня я никак не могу работать.Иннокентий Михайлович вошел в студию и сел, чтобы отдышаться.– Что с вами? Что случилось? – с тревогой спросила я.– Моя дочь Маша учится в 6 классе. Сегодня она вовремя не пришла из школы. Час мы с женой просидели, как на иголках, потом я трижды бегал в школу, потом обошел все переулки и улочки, которыми она могла бы прийти домой, мы обзвонили всех ее подружек – безрезультатно. Вы знаете, какое жуткое автомобильное движение у нашего дома (тогда Иннокентий Михайлович жил на Никитском бульваре). Жене стало плохо. Но пока я вызывал «скорую помощь», появилась Маша – она просто гуляла. Представляете – просто гуляла!С одной стороны, я очень сочувствовала Иннокентию Михайловичу – у меня у самой была почти такая же по возрасту дочь. А с другой... Я ждала этой записи три месяца, а теперь придется ждать еще бог знает сколько. Я не могла его отпустить! Я принесла ему воды и попросила посидеть, отдохнуть. Прошло минут двадцать. Мы сидели в аппаратной, а за стеклянной стеной сияла студия, готовая к записи. Иннокентий Михайлович много записывался на радио, но в «Мелодии» был впервые. Он вошел в студию, несколько минут разглядывал все, что в ней было, подошел к блестящим микрофонам и, вероятно, автоматически стал что-то наговаривать, пробуя их. Я сидела за пультом, смотрела на него во все глаза и неожиданно для себя сказала: «А теперь пушкинский текст». И Смоктуновский послушно начал читать. Читал он долго, мы не перебивали. Неожиданно он стремительно вошел к нам в аппаратную, снял плащ и сказал: «А теперь попробуем записать…» Первые три дубля он сам забраковал и записал четвертый.После этого он вошел в аппаратную и спросил: «Ну, как?» – Я промолчала. Он сказал: «Все понятно», – и опять ушел в студию.Еще несколько дублей он записал, не выходя из студии. На глазах происходило чудо: куда-то девался немощный старик, перед нами стоял прежний Смоктуновский, его голос с каждой минутой становился все сильнее и мощнее.[i]…Все говорят: нет правды на земле,Но правды нет и выше.Для меня так это ясно,Как простая гамма.[/i]Голос Смоктуновского был прекрасен как всегда, но не было в нем чего-то сальериевского.Я никак не могла понять, почему гениальный Смоктуновский читает гениального Пушкина, а ничего не происходит. После одиннадцатого дубля он спросил меня, почему мне не нравится, и чего же я хочу.– Я поняла, – медленно начала я. – Нельзя делать из Сальери изначально негодяя. Он не злодей, он измученный человек. Измученный самым жестоким образом своей завистью. Моцарт для него – пьяница, гуляка, распутник, а главное – бездельник, ведь он не мучается, вынашивая свои произведения, он их пишет мгновенно, как бы походя. А Сальери, отдавший всю жизнь музыке, через много лет кропотливого труда получает свою заслуженную славу, которую мгновенно перечеркивает какой-то мальчишка. Это невозможно пережить! Куда смотрит Бог?! Такие страшные муки бывают только в аду! По-моему, так надо играть Сальери…Иннокентий Михайлович не сводил с меня глаз. «Умница!» – воскликнул он и снова отправился в студию. Это был двенадцатый, окончательный дубль. Какой дубль! В тот вечер мы записали только роль Сальери. Оставался Моцарт, но когда мы посмотрели на часы, было уже 12 ночи.– Женя, вы не хотели бы получить еще и режиссерское образование? У вас есть все задатки, я похлопочу, и вас примут в ГИТИС сразу на третий курс, тем более с вашей практикой!– Большое спасибо, но… у меня так много работы и семья.– Жаль, очень жаль! Теперь мне тоже жаль и не только этого.Мы шли по ночной улице Горького. Она была почти пуста. От усталости я еле передвигала ноги. А рядом со мной бодро вышагивал молодой Смоктуновский, рассказывая о каком-то казусе, который произошел с кем-то на съемке, и его заливистый смех звонко звучал на пустынной улице.Потом мы довольно часто перезванивались с Иннокентием Михайловичем, и по телефону его голос тоже нельзя было спутать ни с каким другим. Однако однажды я не узнала его. Кто-то позвонил мне домой и долго, заигрывая, приглашал в Дом кино.Я просила собеседника назваться, но он, не обращая на это внимания, говорил о своем. И тогда я сказала, что кладу трубку.– Женечка, это Иннокентий Михайлович, неужели не узнали? Моему удивлению не было границ.– Да вы артист, Иннокентий Михайлович! – съехидничала я.– Самый что ни на есть народный! – последовал незамедлительный ответ.
Развлечения
Здравствуйте, Ролан Быкович!
[b]Автор этих строк много лет проработала на студии звукозаписи. О встречах с некоторыми интересными людьми мне уже довелось рассказывать читателям «Вечерки». А сегодня хочется вспомнить двоих: Ролана Быкова и Роберта Рождественского. Тем более что у Ролана Антоновича в воскресенье день рождения, ему могло бы исполниться 77 лет...[/b]Я давно хотела записать пластинку в исполнении Ролана Быкова, но была с ним незнакома и долго не решалась позвонить. Наконец решилась. «Здравствуйте, Ролан Быкович, – перепутала я от волнения. – Ну вот, мы еще не знакомы, а вы уже дразнитесь», – спокойно ответил Ролан Антонович. Так началась наша дружба.Именно дружба, поскольку за много лет он так и не нашел времени для записи пластинки, хотя немало времени тратил на разговоры со мной и по телефону, и при личных встречах, которых, к счастью, было достаточно. Однако, когда я заводила речь о пластинке, он всегда говорил: «Вот через пару месяцев закончу монтаж картины, и сразу займемся. Честно – как только, так сразу!» Потом заканчивался монтаж, но тут же начиналась работа над сценарием следующего фильма, съемки в фильмах других режиссеров, поездки с картиной по стране и т. д. и т. п.– «У вас совесть есть?» – спрашивала я, обманутая в очередной раз. – «Совесть? Эта такая штука, которая болит? Ой, как есть! Еще как есть!» И переводил разговор на другую тему. В одну минуту у Быкова рождалась тысяча идей, сам себя перебивая, он перескакивал с темы на тему, каким-то невообразимым образом объединяя все это в немыслимую фигуру речи. У Гашека один из героев утверждал, что внутри земного шара есть еще один шар, значительно больше наружного. Так вот Ролану Антоновичу я часто говорила, что внутри Быкова есть еще один Быков, значительно больше наружного. Он улыбался, ему это нравилось.Частенько в полдевятого утра Быков звонил мне на работу и читал только что им написанное.– Вы по ночам пишете?– Зачем по ночам?Оказывается, когда не пьешь, появляется столько времени! Пить он начал после тяжелого расставания с первой женой, народной артисткой РСФСР Л. Князевой, а отучала его от пьянства долго и терпеливо вторая жена – Леночка Санаева. Ролан Антонович с гордостью познакомил меня с ней, и мы довольно тесно общались.– Из пункта А в пункт Б вышли навстречу друг другу два человека. Почему они не встретились? Отгадай!– Ну, почему же? – спрашивала я, зная, что все равно не отгадаю.– Не пришлось!Однажды Ролан Антонович пригласил меня с моей дочерью, семилетней Ирочкой, на «Мосфильм» на просмотр своего фильма«Автомобиль, скрипка и собака Клякса». После фильма было долгое обсуждение, а потом – просто разговоры. Когда мы вышли, был уже глубокий вечер. Ролан Антонович поехал нас провожать.Не доезжая до Берсеневской набережной, водитель его служебной «Волги» был вынужден высадить нас, так как давно опаздывал в гараж. Мы остались ждать такси. Осенний вечер был прохладным, а у Ирочки, как назло, сломалась молния на куртке. Ролан Антонович решительно снял пальто и со словами «Ира, мы с тобой почти одного роста» – надел его на нее. А потом спросил: «А какой мой фильм тебе нравится больше всего?» – «Шинель», – не задумываясь, ответила Ирочка. Быков был потрясен. Это была его самая любимая роль, но он не мог предположить, что семилетняя девочка может не только смотреть такие фильмы, но и любить их. «Теперь ты моя самая любимая подружка!» – воскликнул Ролан Антонович.Однажды воскресным утром раздался звонок, и Быков спросил: «Что ты делаешь?» – «Стираю». – «Не может быть! Ты и стирка – вещи несовместные!» – «Я тоже так думаю, только почему-то за меня это никто не делает». – «Приезжай на «Мосфильм», ты мне очень нужна». – «Сегодня не могу, у меня очень много домашних дел». – «У меня большие неприятности, я уже выслал за тобой машину», – и положил трубку. Пришлось ехать.В самом темном углу мосфильмовского кафе мы сидели, как заговорщики. Ролан шепотом рассказывал, а мои глаза становились все больше и больше. Это были не неприятности, это была беда. «Ты мне должна помочь», – закончил он свой монолог.– Вы с ума сошли, как я могу помочь? Ваши друзья – большие люди, а я всего-навсего редактор!– Я ни к кому не могу обратиться, потому что, во-первых, я никому, кроме тебя, не могу это рассказать. А, во-вторых, уверен, что помочь мне можешь только ты, потому что у тебя внутри есть нечто такое, что постоянно вынуждает помогать другим…Я смотрела на него как на сумасшедшего, а он уже вызывал машину, которая отвезла меня обратно домой… Всю ночь я не сомкнула глаз, в уме перебирала всех знакомых.Самыми влиятельными из них были Вознесенский и Евтушенко, с ними я была на «ты», с ними могла говорить откровенно. Но остановилась я на Роберте Ивановиче Рождественском. Высокий, крупный человек, с огромными печальными глазами. Эти глаза глубиной грусти поражали всякого, кто впервые видел знаменитого автора жизнеутверждающих советских песен, постоянно звучавших на радио и телевидении.Именно за гражданскую лирику Роберт Рождественский был любим и ценим властями. И не только властями – народ обожал многие песни Рождественского и подпевал поэту. Но печаль… Она казалась неизбывной, но проявлялась только в лучших его произведениях.[i]Я прошу, хоть ненадолго,Грусть моя, ты покинь меня[/i]…Песни Таривердиева на стихи Рождественского из «Семнадцати мгновений весны» стали классикой не только советской песни, но и всего нашего искусства в целом.[i]Я зла не имею.Я сердцу не лгу.Живу, как умею.Живу, как могу.Живу, как лечу.Умру, как споткнусь…Земле прокричу«Я ливнем вернусь!»[/i]Естественно, с Робертом Рождественским я тоже работала; мы выпустили пластинку его стихов под названием «Ливень». Однако общались только по работе и только на «вы». Тем не менее я нутром почувствовала, что он – именно тот человек, который спокойно, не перебивая, выслушает и, если сможет, поможет.Рано утром я позвонила Рождественскому и сказала: «Роберт Иванович, я стою перед вами на коленях, – помогите хорошему человеку!» – «Как зовут хорошего человека?» «Ролан Быков!» – «Почему же он мне сам не позвонил, ведь мы знакомы?» – «Вероятно, потому, что за себя просить очень трудно». – «Что случилось?» Я рассказала в общих чертах. – «Пусть позвонит. Нет, пусть лучше приходит ко мне через два часа». – «Огромное вам спасибо!» – «Нет, это вам спасибо, и не нервничайте так, все будет в порядке…» На следующий день, как ни странно, все действительно было в порядке.Уравновешенный, солидный, с ироничными смешинками в грустных глазах, Роберт Рождественский никогда мне не напоминал об этом эпизоде. С Роланом Быковым мы тоже это никогда не обсуждали…
Общество
Не будем лгать самим себе
[i][b]Февраль 1976 года. В Георгиевском зале Кремля открывается съезд Союза писателей. Я в числе приглашенных. Второй раз в жизни живьем вижу «незабвенного» Леонида Ильича. Он с трудом справляется с приветственной речью, зато потом долго улыбается и машет рукой. Зал отвечает бурными аплодисментами.А в перерыве все устремились в буфет. Еще бы! Где еще в те годы можно было в феврале купить (за смешные деньги) свежие помидоры, красную и белую рыбу и другие деликатесы? Центральная часть буфета была занята огромным банкетным, уже сервированным, столом.[/b][/i]Я купила себе бутерброды с красной рыбой и вожделенные помидоры. А спустя несколько минут за мой столик подсел крупный немолодой человек.Ножей и вилок в буфете не было – они все лежали на банкетном столе. Недолго думая, он встал и взял оттуда столовый прибор. Я так поступить не решилась и, поразмыслив немного, окунула красный помидор в хрустальную солонку и откусила. Человек скрестил руки под подбородком и в упор посмотрел на меня. Я продолжала кусать свой помидор.Сосед улыбнулся: «Господи, как же давно я не видел таких живых и естественных людей!» Так я познакомилась с Павлом Нилиным.Павел Филиппович писал повести и рассказы. Его проза, емкая и точная, настолько драматургична, что почти все его повести и рассказы проживали вторую жизнь – в кино: «Испытательный срок», «Жестокость», «Впервые замужем»… Каждому человеку свойственна только ему одному присущая интонация. По-моему, именно она дает наиболее точное представление и просто о человеке, и об авторе. Интонация почти всех произведений Павла Нилина слегка иронична, чуть-чуть снисходительна, очень человечна и добра.Мне уже давно нравились произведения Нилина, а теперь понравился и автор. И работая в Доме грамзаписи, долго думала, кто бы мог записать эти рассказы так, как они были задуманы автором. Остановилась на Сергее Юрском.Юрский в ту пору был очень знаменит. Он был одним из ведущих актеров БДТ, а кроме того, «медальный» профиль Бендера-Юрского сделал его узнаваемым повсюду. Однако была еще одна причина невероятного зрительского успеха Юрского: сам того не желая, первый секретарь Ленинградского обкомаРоманов своими гонениями на артиста создавал ему невероятную рекламу среди интеллигенции, умножая число поклонников замечательного артиста.Юрский – актер-интеллигент.Таковы были его роли в БДТ, таковы были и его чтецкие программы – Пушкин, Пастернак, Достоевский, Булгаков, Зощенко и многие другие великие поэты и прозаики.Рассказ Павла Нилина «Дурь», который я предложила Юрскому записать на пластинку, по видимости, совсем не его история. Пьяный шофер с тихим отчаянием, как ему кажется, совершенно спокойно пересказывает свою жизнь: как он влюбился в женщину невозможной красоты, женился, родилась дочь.Как его забрали в армию, как мать сообщила, что жена ему изменяет. Но по возвращении он увидел такие сияющие глаза, что решил не поминать прошлое, несмотря на рассказы маленькой дочки про дядю Шурика и про Потапова. Развелся только, когда сам застал жену с другим. Вскоре женился на преданной, замечательной, чуткой Наташе. Но рана в душе все разрасталась и разрасталась, и теперь и нет ничего, кроме этой раны. Кто объяснит, что такое любовь, как она смогла практически уничтожить двух молодых, сильных людей? Ведь и «женщина невозможной красоты» вдруг превратилась в больную старуху. Говорят, дурь все это… Юрский в студии без пиджака. Сидит в своей любимой водолазке, рукава закатал, жестикулирует, пот течет по лицу – некогда промокнуть: «И, может, мне в таком случае уже не выбраться из моего вроде того, что безвыходного положения?..» Юрский закончил чтение.Осунувшееся лицо в капельках пота вопросительно смотрит через стекло студии: «Будем все сначала слушать?» – Вы мне лучше скажите, что такое любовь, – говорю я.– Если б я знал! – растерянно отвечает артист.Темперамент Юрского потрясающ. Сергей Юрьевич – человек неутолимый: он никогда не может утолить свою страсть к поискам новых произведений для себя, новых форм и новых жанров.Как по-разному звучит его голос в пластинках Павла Нилина, Василия Шукшина и Михаила Зощенко! Хотя и герои, и ситуации в чем-то схожи. Однако в исполнении Юрского это не просто разные люди и обстоятельства, но и разные миры. Актер записал много различных произведений на пластинках, и все ихневозможно было достать, хотя тиражи неоднократно повторялись.В начале 1980 года я предложила Павлу Филипновичу Нилину самому записать на пластинку любой из его рассказов. Он выбрал «Тромб». Эта простая история, впрочем, как все у Нилина, как-то незаметно погружает вас в глубины чужой жизни. Читал Павел Филиппович так, будто никакой интонации и не существует вовсе: спокойно, размеренно, без каких-либо красок, без подъема и понижения голоса, без чувств и эмоций.В чем его суть? Прошлое не исчезает, оно никуда не девается, оно существует и очень не любит, когда о нем забывают или делают вид, что его не было. Однажды оно отомстит за такую забывчивость.Так случилось и в этом рассказе. Его герой, Мещеряков, на похоронах своего старого друга вспоминает, как четверть века назад, студентами, они ездили «на картошку». И как одна очаровательная девушка подвернула ногу, и как он нес ее по мостику через речку. Он вспоминает, как был влюблен в нее, но не может вспомнить, почему женился на другой. А теперь эта девушка, и сейчас очень красивая, – вдова его друга.Случайно встретившись через несколько месяцев после похорон, они решили пообедать вместе, но вскоре как-то незаметно для себя оказались в спальне, и чувство, много лет заглушаемое, вырвалось наружу. А когда через некоторое время раскрасневшаяся женщина стала весело тормошить своего гостя, она с ужасом обнаружила, что он мертв. Тромб! Момент прозрения совпадает с моментом смерти героя. Писатель просто говорит, что «все может быть прекрасным, если мы не будем лгать, в том числе себе».
Развлечения
«Мы с Тамарой Федоровной...»
[b]Рассказывая о Сергее Герасимове, я должна начать с Василия Шукшина... Его не стало в 1974 году. Для меня Шукшин особый писатель – моя дипломная работа на филфаке МГУ была посвящена ему. «Конфликт в рассказах В. Шукшина» называлась она, и это была первая монография о нем – нигде, даже в Библиотеке им. Ленина, больше двух газетных строчек я не могла тогда найти о Шукшине. Мне советовали пригласить на защиту диплома самого Василия Макаровича, но я постеснялась и так и не успела с ним познакомиться.[/b]А через два года после его смерти, когда прошла первая боль утраты, замечательные люди, многолетние работники Киностудии им. Горького, два Марка – Волоцкий и Айзенберг – предложили «Мелодии» выпустить пластинку воспоминаний о Шукшине. В течение нескольких недель мы обсуждали все кандидатуры и детали – дело в том, что слишком много писателей, режиссеров и актеров имели право рассказать о Василии Макаровиче, но даже альбом из двух пластинок-гигант не может вместить всего, что хотелось бы. Наконец наступили дни записи.Пашка Колокольников – обаятельный, жизнерадостный, смешливый, доброжелательный герой фильма Шукшина «Живет такой парень». Его играл Леонид Куравлев, который после этой роли проснулся знаменитым. Белла Ахмадулина, сыгравшая молодую журналистку из Москвы, которая берет интервью у Пашки... И вот они, маститые и знаменитые, через много лет после съемок фильма встретились у нас на записи… И Ахмадулина, и Куравлев, и Евтушенко, и другие наши гости говорили о Шукшине не просто взволнованно (о нем спокойно говорить невозможно). Каждый вспоминал то сокровенное, неповторимое, что связывало его с Василием Макаровичем.А на третью смену записи к нам в Малую студию пришел Сергей Аполлинариевич Герасимов. Невозможно передать ту ауру, тот накал, который возникает, когда в одном месте собирается такое количество талантливых и знаменитых людей. Когда же появился Сергей Аполлинариевич, воздух как бы разрядился. Этот человек, обремененный таким количеством званий и должностей, что хватило бы на десятерых, не согнулся под тяжестью государственных наград. Стройный и легкий в движении, несмотря на возраст, он был удивительно прост в общении, остроумен и разговорчив. Для меня он был легендой – ведь он снял, по-моему, один из лучших фильмов всех времен и народов – «Тихий Дон». Мне всегда это казалось загадкой – как можно было так точно передать на экране то, что возникало перед нашим внутренним взором, когда мы читали эту гениальную книгу. Суровая правда гражданской войны, полная чудовищной жестокости, смертельной вражды, сломанных судеб, непоправимых ошибок, невозвратимых потерь, возникла на экране. Невозможно забыть глаза Петра Глебова – Григория Мелехова, невозможно не восхищаться Аксиньей – Элиной Быстрицкой, невозможно не удивляться подлинности казачьего мира, созданного на экране.Будучи художественным руководителем Киностудии им. Горького, Герасимов много общался с Шукшиным, возможно, он, как немногие, видел ту одержимость, тот внутренний огонь, который пожирал этого художника, не давал ему расслабиться ни на минуту, торопил, торопил, торопил его...Для каждого из нас Василий Шукшин был не чужим человеком, и, несмотря на то что было довольно много смешных эпизодов, о которых рассказывали его друзья, общее настроение было тяжелым. И всех удивило, что такой занятой человек, как Герасимов, не спешил уходить после записи. Очевидно, решив разрядить обстановку, он начал рассказывать о своих первых шагах в кино, о ФЭКСе – Фабрике эксцентрического актера, где он кувыркался с двумя десятками молодых людей под руководством Леонида Трауберга, которому только что исполнился двадцать один год, и Григория Козинцева, которому уже стукнуло восемнадцать. Несмотря на молодость, авторитет этих руководителей был абсолютен. Уже при первой встрече Козинцев сообщил Герасимову, что ФЭКС собирается ставить «Гамлета» и что он подходит для главной роли.ФЭКС решительно отрицала и всячески уничтожала все ранее существовавшие формы театрального искусства, ее девизом были слова Марка Твена «Лучше быть молодым щенком, чем старой райской птицей». «Гамлет» должен был явиться решительным ответом ФЭКС на академические постановки шекспировских трагедий. Программную брошюру под названием «АБ! Парад эксцентрика!» составили Леонид Трауберг, Григорий Козинцев, Сергей Юткевич и Георгий Крыжицкий – будущий цвет нашего киноискусства. Очень смешно, эксцентрически и в лицах Сергей Аполлинариевич показывал то одного персонажа из ФЭКСа, то другого – смех скрывает душевное волнение, тоску, а иногда и горе.После этой записи я еще несколько раз встречалась с Сергеем Аполлинариевичем по поводу его авторской пластинки. Дело в том, что Герасимов много лет дружил с Александром Фадеевым и Михаилом Шолоховым, а за каждымиз этих писателей скрывалась какая-то тайна... И мне было чрезвычайно интересно слушать рассказы Герасимова об этих незаурядных и очень разных людях.Недалеко от фирмы «Мелодия» располагалось Госкино СССР, куда Герасимов часто приезжал по долгу службы. Именно там он назначал мне встречи; и после окончания коллегии минут 30–40 посвящал этим рассказам. За чашечкой крепкого кофе он вспоминал свою молодость… Александр Фадеев был очень красивым человеком. Высокий лоб, умные глаза, белоснежная седина при молодом лице делали его внешность неотразимой. Они познакомились в 1927-м и дружили до самой смерти Фадеева. Фадеев всегда привлекал людей и везде сразу же становился центром компании.Герасимов всегда видел в нем учителя, который открывал для него новые стороны жизни. Вообще Фадеев чувствовал себя полновластным хозяином жизни, и это привлекало в нем всех, кто с ним общался. Он умел многое объяснить и в истории, и в литературе, и в экономике, и в политике... «Не знаю, – говорил мне Герасимов, – было ли ему самому все так ясно, но говорил он чрезвычайно убедительно…» С горечью Герасимов рассказывал, что его фильм «Молодая гвардия» по роману Фадеева послужил причиной больших переживаний для писателя.Именно после фильма на роман обрушился шквал критики. Писательская организация созвала экстренный секретариат, перед которым, как мальчик, стоял глава этой организации и оправдывался: «По-видимому, я увлекся молодостью и потерял чувство пропорции. И получилось объективно так, что чисто лирическое начало романа заслонило все остальное... Из поля моего зрения ушли факты всенародной борьбы с немецким фашизмом, и вся книга получилась вследствие этого неточной, а проще сказать – неверной. Мне надо работать над книгой еще и еще, и я, конечно, сделаю это…» Бред какой-то! Но этот бред был основной чертой жизни в те годы. Это было не единственное унижение, которому подвергался глава писательской организации СССР. И поэтому на мой главный вопрос – о самоубийстве Фадеева Герасимов четкого и точного ответа дать не мог. В любом случае он считал Фадеева мужественным и сильным человеком, которого безмерно любил.На мой главный вопрос о Шолохове – действительно ли он автор «Тихого Дона» и может ли молодой человек двадцати двух лет (а именно в этом возрасте Шолохов написал роман) так хорошо знать жизнь с ее войной и миром и психологию различных людей – Сергей Аполлинариевич даже не стал отвечать. Он так цветисто описывал мне Вешенскую, ее обитателей, хозяина этой станицы, его реакцию на фильм, что не было никакой возможности прервать повествование и посеять какие-либо сомнения.Несмотря на то что он так и не дал мне ответов на некоторые вопросы, Сергей Аполлинариевич был чрезвычайно мне интересен. Как энциклопедия: откроешь на каком-то нужном слове, а потом читаешь и читаешь, и невозможно оторваться. Так, говоря о Шукшине, который играл в его фильме «У озера», он плавно переходил к рассказам самого Василия Макаровича, потом показывал, как эти рассказы автор переносил на экран, потом переходил к литературе, причем очень подробно – например, к эволюции Блока и Пастернака: «Так, дыша литературой, кинематограф завоевал свой поэтический язык... Каждый ощущает и отражает мир в меру отпущенной ему души. Душа истинного поэта необъятна. Такую душу и грубый газетный лист заставит сопереживать до слез. А в маленькую душонку ничего не влезает... Поэзия и проза есть продукт художественного постижения мира. И художественное начало вне духа человеческого, вне развитого социального сознания не существует. Искусство рождается мерой сочувствия и мерой гнева, глубиной постижения, где разум и красота – всегда цель, а глупость и подлость – враг номер один, и воевать с ним должен каждый художник…»О своих фильмах Герасимов почти никогда не говорил, несколько раз вспоминал только первую картину «Учитель», которая очень много для него значила, возможно, потому что связана с его деревенским детством, с тем чистым, цельным и добрым восприятием мира, которое навсегда остается в человеке. Чаще говорил о своей мастерской, всегда начиная:– Мы с Тамарой Федоровной...Кстати, с Тамарой Федоровной Макаровой я тоже познакомилась в Госкино, но случайно и уже после смерти Сергея Аполлинариевича. Она была печальна и все еще красива. Когда меня ей представили, она сказала: «Да, конечно, он мне именно так Вас и описывал…» В это время Тамара Федоровна вела заинтересованный разговор с нашими общими знакомыми. Мне было неловко прерывать ее, но я спешила на работу и, извинившись, встала. Тамара Федоровна оторвалась от своих собеседников и, мягко улыбнувшись, сказала: «Вы мне тоже понравились…»Рассказывать о Сергее Герасимове можно бесконечно. Но я даже не рассказываю о нем, а просто передаю то, что услышала от него. А рассказчик он был неутомимый и обворожительный, и я понимаю, почему его так любили ученики, в ту пору сами уже маститые и знаменитые – Сергей Бондарчук, Лев Кулиджанов, Нонна Мордюкова, Инна Макарова, Тамара Лиознова, Николай Рыбников… На протяжении двух лет мы встречались четыре раза – три раза в Госкино и один раз во ВГИКе. Все это было вроде как подготовка к пластинке, как говорил Герасимов. На самом деле никакой подготовки и не могло быть – говорил он как по писаному. Просто Сергей Аполлинариевич никак не мог выбрать время для записи – огромная общественная работа, множество зарубежных поездок, мастерская, которой он отдавал львиную долю своего времени… В это время он уже думал о главном для себя в то время фильме – «Лев Толстой».То, что Герасимов не нашел времени для записи собственной пластинки, но пришел на запись альбома, посвященного В. М. Шукшину, дорогого стоит. Когда я расстраивалась, что никак не могу уговорить его на запись, он, улыбаясь, утешал меня: «Женечка, какие наши годы! Мы с Вами еще столько всего запишем, никаких пластинок не хватит. Вы только не забудьте меня пригласить, молодость ведь забывчива...»
Развлечения
Владимир Высоцкий в стране чудес. Сегодня Владимиру Семеновичу могло бы исполниться 68 лет
[b]В январе 1973-го по дороге на работу я купила журнал «Семья и школа». В нем была опубликована моя статья. Усевшись за свой стол, я начала читать, но сосредоточиться было трудно – мои сотрудницы живо обсуждали прошедшие выходные. Я вышла в наш маленький холл, стала в углу между отделом кадров и нашей редакторской комнатой и с головой ушла в свое же собственное сочинение.[/b]Этот угол был как раз напротив мраморной лестницы, по которой поднимался невысокий человек. Не сбавляя шага, как будто он направлялся именно ко мне, человек приблизился и дотронулся до моих волос.– Какие прекрасные волосы, – сказал он.– Хамите, парниша, – спокойно ответила я и ударила его по руке.– Но волосы в самом деле прекрасные, – не унимался он.– Я знаю, но если каждый их будет трогать!– Я не каждый, я – Высоцкий!– Скажите, пожалуйста, а я – Лозинская! – и, встряхнув волосами, я ушла в свою комнату.Через несколько минут ко мне заглянул Олег Георгиевич Герасимов. Он вызвал меня в холл и, извинившись за опоздание, представил нас друг другу – Владимир Высоцкий, Евгения Лозинская, ответственный редактор фирмы «Мелодия».Так я познакомилась с Высоцким, и так мы начали работу над ставшей не только одной из самых знаменитых и любимых пластинок, но и названной впоследствии национальным достоянием – «Алисой в стране чудес».Игра! Безудержная фантазия! Ничем не сдерживаемое воображение! Настойчивые поиски логики там, где ее не может быть! Стремление докопаться до истины в полном абсурде и нонсенсе. Блистательное жонглирование словами, предметами и телами. Вот что такое «Алиса в стране чудес».[i]«Из этой книги вычитали кибернетику, теорию относительности, сюрреализм и психоанализ»[/i], – писал известный литературовед Дмитрий Урнов. А мы из нее вычитали свободу в нашей несвободной стране начала 70-х годов прошлого века.Все началось с Герасимова. Известный актер и режиссер, декан актерского факультета МХАТ, он был педагогом В. Высоцкого. В свободное время он писал сценарии и ставил как режиссер сказки для детей, которые выпускала фирма «Мелодия».Высокообразованный, умный, тонкий, ироничный Герасимов был интеллигентнейшим человеком. Прекрасно чувствуя художественное слово, великолепно зная русскую и мировую литературу и будучи замечательным режиссером, он был незаменим на записи своих пластинок – неподготовленность актеров, фальшь и неправда никогда не проходили. А поскольку он был еще и классным педагогом, замечания его ни для кого не были обидными.И вот однажды Герасимов прочел «Приключения Алисы в стране чудес». И потерял покой – захотел инсценировать и записать на пластинку. [i]«Работа над «Алисой» – это невероятно мучительное, безумно мучительное, сладострастно мучительное счастье»[/i], – вспоминал он через много лет.[i]Приподнимем занавес за краешек,Какая старая тяжелая кулиса.Вот какое время было раньше,Такое ровное – взгляни, Алиса![/i]Это из песни Высоцкого. Их он написал для «Алисы...» двадцать семь, и все они вошли в наш альбом из двух пластинок-гигантов. Мало кто знает, что из 42 лет своей жизни любимейший бард народа Владимир Высоцкий посвятил 3 года детской пластинке.А пока мы записываем «Алису в стране чудес» в малой студии фирмы «Мелодия». На дворе 1973 год – самый разгар застоя. На каждом шагу – портреты дорогого Леонида Ильича Брежнева и лозунги, изо всех сил утверждающие, что народ и партия едины. Радио и единственный канал Центрального телевидения сутки напролет убеждают нас, что Ленин и теперь живее всех живых. Абсурд официальной идеологии был фантасмагоричным. Распространенная шутка в то время: «То, что происходит в действительности, – совсем не то, что происходит на самом деле».Неслучайно страну нашу с легкой руки Окуджавы мы все называли тогда «страной чудес»: ведь мы так резко отличались от всего остального разумного мира и очень гордились этим (по официальной версии, разумеется).[i]Мы антиподы, мы здесь живем!У нас тут анти-анти-а-координаты,Стоим на пятках твердо мы и на своем,И кто не с нами, те – антипяты.[/i]Иносказательность, так называемый эзопов язык Высоцкого был непонятен разве что тем, у кого совсем не было мозгов:[i]Нет-нет, у народа не трудная роль –Упасть на колени – какая проблема!За все отвечает король,А коль не король, ну тогда – королева!Падайте лицами вниз, вниз,Вам это право дано.Пред королем падайте ницВ слякоть и грязь – все равно![/i]Смена звукозаписи длится четыре часа, но мы никогда не укладываемся и почти всегда прихватываем час-полтора. Нелегкая кропотливая работа была настолько увлекательна, что мы не замечали, как пролетало это время. В буквальном смысле мы все – и я, и звукорежиссер, замечательный специалист своего дела Эдуард Шахназарян, и его ассистенты, не говоря уже об актерах, – погружались в этот абсурдный и прекрасный мир.Белого кролика, Чеширского кота, Синюю гусеницу и других персонажей играли замечательные актеры. Записывалась «Алиса ...» в течение двух лет. И весь год, как на работу, после репетиций в театре приходили, вернее, прибегали Евгения Ханаева, Всеволод Шиловский, Всеволод Абдулов, Виктор Петров, Наталья Вихрова, Наталья Назарова, Галина Иванова, Клара Румянова, Олег Герасимов и Владимир Высоцкий. И начиналась работа. То есть праздник.Музыку к «Алисе...» написал Евгений Геворгян. Он же аранжировал все песни Высоцкого, которые звучат в нашей пластинке. Музыку записывал камерный оркестр кинематографии СССР под управлением М. Нерсесяна.Владимир Высоцкий очень серьезно, взволнованно и трепетно относился к записи этой пластинки – ведь это было его первое легальное появление как автора в таком государственном издании, каким являлась грампластинка. Несмотря на то что его песни были слышны практически из каждого окна, официально Высоцкого как автора не существовало, а он очень хотел увидеть свое имя на обложке книги или пластинки. Но власти были на страже идеологии и народной нравственности. Самые высокие чины приглашали на свои вечера Высоцкого попеть для узкого круга, и он шел в надежде, что они поймут и разрешат к изданию его песни, но, увы... То они, а то мы... Как говорится в «Алисе...», между нами и ними была дверь, которую они не хотели открыть, а мы не могли.[i]Давали мне кофе, какао, еду,Чтоб я их приветствовал: хау ду ю ду!Но я повторял от зари до зари:Каррамба, коррида и черт побери![/i]Володя постоянно присутствовал на записи пластинки, старался не пропускать ни одной смены и ревностно следил за процессом, вмешиваясь только при необходимости. Олег Георгиевич Герасимов рассчитывал, что Володя сам споет максимальное количество своих песен, однако он отказывался. Ему хотелось быть исключительно автором и наблюдать за процессом со стороны. Но тут начались проблемы – песни Высоцкого были чрезвычайно трудны для исполнения. Когда актеры, игравшие наших персонажей, не смогли спеть «свои» песни, мы с Герасимовым стали приглашать певцов отовсюду: студентов Института имени Гнесиных, актеров оперетты и других исполнителей, но ничего не выходило.И тогда Герасимов понял: ведь песни Высоцкий писал под себя. И мы снова принялись уговаривать Высоцкого спеть эти песни. И ему пришлось согласиться.Одним поздним вечером мы работали в малой студии. Мы записывали снова и снова, актеры делали дубль за дублем, но чтото не клеилось. Все очень устали. Высоцкому, который только что вернулся из Парижа, не нравилось все – и работа актеров, и аранжировка композитора, и замечания Герасимова. Мне показалось, что он просто придирается. Остальные сначала спокойно отбивались от его нападок, потом – все агрессивнее и агрессивнее. Сидя в аппаратной, мы со звукорежиссером Эдиком Шахназаряном с тревогой наблюдали за происходящим в студии. Тона все повышались, напряжение росло, вот-вот могла начаться рукопашная: шесть мужчин яростно спорили, и каждый доказывал свою правоту. Мы с Эдиком нервно переглянулись. Я встала из-за пульта и вошла в студию.Спорщики удивились и на секунду замолчали, чем я немедленно воспользовалась: «Мальчики, я – Маргарита и балы даю после полуночи, все едем ко мне!» Невозможно описать, какое это возымело действие! Сначала все замолчали и изумленно уставились на меня. Потом как будто опять включили звук – все загалдели, зашумели, заговорили одновременно, не слушая друг друга, засуетились и засобирались. Но когда мы попытались открыть огромную дверь нашей студии, оказалось, что она заперта. Охранник, посчитавший, что все давно ушли, запер нас.Как мы выбирались – это отдельное кино. Телефон охраны не отвечал, окна располагались настолько высоко, что, даже встав на плечи своего товарища, Сева Абдулов не смог дотянуться до шпингалета, чтобы приоткрыть окно и позвать на помощь. Наконец решили тяжелым креслом стучать в массивную дверь. Гул стоял невообразимый, он-то и разбудил охранника. И вот мы на свободе.Мы все набились в Володин «Мерседес» и очень скоро оказались на пустынном Дмитровском шоссе. Когда мы приехали, Володя первым делом захотел осмотреть мою квартиру – тогда это был больной вопрос для него: они с Мариной жили то у Севы Абдулова, то где-то еще. Очень долго (в течение шести лет) он не мог получить разрешение на кооперативную квартиру. Я была смущена, мне было стыдно – у меня трехкомнатная квартира, пусть и не в центре и практически совсем пустая, а у Высоцкого (!) – никакой.Все уже сидели в маленькой комнате: только здесь был маленький диванчик и письменный стол. Других столов в квартире еще не было, даже в кухне.Очень быстро соорудив бутерброды и подобие салата, я накрыла стол, но когда Володя запел, никто не решался жевать, хотя все были безумно голодны. Мы забыли о голоде и жадно слушали. Пел Высоцкий... Это была незабываемая ночь. Володя пел почти до 5 часов утра.В Москве стоял теплый июнь. Все окна были распахнуты настежь. Но ни один сосед не постучал мне ночью в стенку. Все слушали Высоцкого...Это было очень счастливое время для Высоцкого. Записывалась «Алиса...», записывались его авторские пластинки. Он поверил, что его творческая жизнь полностью легализовалась, что власти поняли и приняли его. Однако все было не так, и вскоре он опять будет биться за каждое свое слово. Но это будет позже.А пока мы записываем «Алису...» Наконец долгий труд замечательной команды окончен. И – ура! – художественный совет, в который входили писатели и музыканты, люди умные, добрые и тонкие, с восторгом принял эту работу. Мы были счастливы! Но счастье длилось так недолго...Через несколько дней в 6 часов утра у меня раздается телефонный звонок. Мой директор Борис Давыдович Владимирский не спал всю ночь и едва дождался утра, чтобы сообщить: накануне состоялось заседание коллегии Министерства культуры, на которой Наталья Сац обвинила Всесоюзную студию грамзаписи в том, что она развращает детей чудовищными песнями Высоцкого. Борис Давыдович ко мне относился не просто хорошо, ему очень нравилась моя работа в грамзаписи, и часто он говорил, как мной гордится. Но сейчас по его голосу я поняла, что уволена, более того, он не знал, что будет с ним. В тот же день его увезли с обширным инфарктом.Я знала с самого начала, на что иду, – «Алису» мы взяли неслучайно: это был уникальный по своей абсурдности материал, на котором так хорошо была видна вся абсурдность нашей жизни времен заката брежневской эпохи. И поэтому я даже не очень удивилась звонку Бориса Давыдовича, скорее было удивительно, что так долго не было этого звонка и что нам дали записать все до конца.После разговора минут пятнадцать я сидела, тупо уставившись на телефон, а потом набрала номер Высоцкого. Он молча меня выслушал и сказал, чтобы я никуда не уходила и ждала его звонка. Жду. Наконец раздается его звонок, и Володя рассказывает мне о своих действиях.Оказывается, в то утро Белла Ахмадулина улетала в Париж. Володя сел в свой «Мерседес» и помчался в «Шереметьево». Он сказал, что «ухватил самолет буквально за хвост» и успел поговорить с Беллой. Он описал ей ситуацию и попросил что-нибудь придумать. Это случилось в конце декабря, а в новогодней «Литературке» Белла Ахмадулина из Парижа поздравила советских людей с Новым годом и с выходом альбома «Алиса в стране чудес».[i]«Алиса опять и всегда в стране чудес, как в моем и в вашем детстве. «Алиса в стране чудес» – вот еще один подарок – пластинка, выпущенная к Новому году фирмой «Мелодия», пришла ко мне новым волшебством. И как бы обновив в себе мое давнее детство, я снова предаюсь обаянию старой сказки, и помог мне в этом автор слов и мелодий песен к ней Владимир Высоцкий...»[/i]Это в самом деле было волшебство – несколько печатных слов в таком солидном издании, какой была тогда «Литературная газета», могли изменить жизнь. И изменили! «Алиса...» вышла и повторялась потом многомиллионными тиражами в течение нескольких десятков лет. И я не была уволена.Естественно, выход пластинки, многочисленные хвалебные газетные публикации и прощание с группой мы решили отметить. На этот раз – у меня. Каждый принес что-то особенно вкусное – Евгений Геворгян принес деликатесы из шикарного министерского заказа, Герасимов поставил на стол дорогущий коньяк многолетней выдержки, Сева Абдулов и Эдик Шахназарян удивили изысканными винами, женщины принесли торты и конфеты. Я была горда тем, что мне удалось достать семикилограммовую индейку, которая, когда пришло время горячему, заняла собой весь стол.Наконец все собрались. Не было только Высоцкого. Мы подождали немного, и я предложила садиться. Как только все расселись, раздался звонок в дверь. На пороге стоял Высоцкий, на широко вытянутых руках он держал огромную кету. «Посмотри, какую рыбу я для тебя поймал!» – улыбаясь, сказал он.Еще один незабываемый вечер. Думаю, не только в моей жизни. Мы смеялись как дети, вспоминая все казусы, происшедшие во время работы над «Алисой». Все перебивали друг друга – один и тот же эпизод многим запомнился по-разному. Но в одном все мы были едины – общими усилиями мы создали произведение искусства. И еще одно было общим – грусть, что все это закончилось, что мы больше не будем радостно спешить на запись «Алисы», спешить на свидание каждого со всеми… Когда я варила кофе, за моей спиной появился Высоцкий.– Я давно уже хотел спросить тебя, – начал он, – как получилось, что на все мои заигрывания в течение трех лет ты никак не реагировала, просто не замечала? Как получилось, что все мои приглашения и в театр, и в другие интересные места ты так и не приняла? Вообще как получилось, что ты устояла, одна из всех?Эта фраза – «устояла одна из всех» – меня сильно покоробила: какая самоуверенность! Какая самонадеянность! Впрочем, это же Высоцкий! – Зато, Володенька, я тебя сохранила для себя навсегда.[b]ДОСЬЕ «ВМ»[/b][i]Евгения Лозинская окончила филологический факультет МГУ. В течение 10 лет была ответственным редактором фирмы «Мелодия». За это время ею было выпущено 1000 (наименований) пластинок, среди которых «Святой колодец» Валентина Катаева, «Песни Булата Окуджавы», «Месса-04» Андрея Вознесенского, «Потом я вспомню» Беллы Ахмадулиной и множество других. Две ее пластинки – «Алиса в стране чудес» и «Юнона и Авось» – впоследствии были названы национальным достоянием.[/i][b]На илл.: [i]Владимир Высоцкий – Евгении Лозинской: Дорогая Евгения! Спасибо тебе за многое, да прости за все. С уважением и дружбой и с нежностью.[/b][/i]
Общество
Эксклюзивы
Вечерка ТВ
Приметы и советы
Проще, чем кажется
Мнения
Никита Миронов
Никита Миронов

Экономтариф до фронта

Александр Лосото
Александр Лосото

Врачам вернули право на риск

Александра Ерошенко
Александра Ерошенко

Увидеть будущих звезд сцены

Екатерина Рощина
Екатерина Рощина

Вот такой парадокс, батенька

Все мнения
О проекте
▲
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.