Сантехник Кусто

Прозвище Кусто у Витьки Кустова, понятно, образовалось от фамилии. Отпала последняя буква — и вот вместо русского и понятного «Кустов» получилось загадочное «Кусто».

Когда Витька учился в школе, часто показывали по телевизору путешествя французского исследователя Жака Ива Кусто. Кто из мальчишек не мечтал тогда поплавать на легендарной «Калипсо», погрузиться с аквалангом в бирюзовые воды океана, прикоснуться к коралловому рифу, плыть рядом со стаей рыб, да что там, самому превратиться в рыбу!

Витька стал Кусто раз и навсегда — в шестом классе, когда подписывал, торопясь, как всегда, проверочную работу. В правом верхнем уголке, как велела учительница Екатерина Александровна, надписал: Виктор Кусто. Последняя буква не вместилась; находчивый Витька приписал ее строчкой ниже. Собственно, какая разница? Главное, чтобы было понятно, чья работа. Екатеринаа Александровна креатива не оценила, громко, по-актерски склоняла на все лады: «Впервые на экране Виктор Кусто, исследователь морей и океанов! Кусто Виктор, мировая звезда!» Имя «Виктор» она произносила тоже издевательски — с ударением на «о».

Одноклассники хохотали: уж больно не похож был рыжий ушастый Витька на всемирно известного ученого. Витька сидел, пунцовый от смущения — только рыжие умеют так густо краснеть, — и, сдерживая слезы, думал, дескать, ничего, вы еще меня вспомните… Стану еще исследователем.

И путешественником. Увижу то, что никогда не увидит большинство из этих смеющихся двоечников и уж точно не увидит никогда немолодая полная Екатерина Александровна. Вечером он рассказал маме о том, что произошло в школе.

Была у их маленькой семьи традиция — каждый вечер, за ужином, делиться дневными впечатлениями. Семья была и в самом деле не просто маленькой, а очень маленькой: Витька да мама Женя, худенькая, смешливая, с крошечным хвостиком волос на затылке. Тоже, конечно, рыжим. Витька взял от матери эту веселую рыжинку, а от отца — высокий рост и молчаливую задумчивость. Впрочем, про отца Витька вспоминать не хотел. Четыре года назад отец ушел к другой женщине, и мама Женя с Витькой, не сговариваясь, перестали о нем говорить и вспоминать — совсем. Зато еще ближе стали друг другу, словно этот молчаливый заговор сделал их вечными союзниками, хранящими общую беду и общую тайну.

Небольшое пространство кухни с трудом вмещало стремительно растущего Витьку. Казалось, здесь, под уютным золотистым абажуром, все и вся должны быть маленькими и компактными. Маленькая мама Женя с маленьким хвостиком волос, маленький круглый стол, за которым даже двоим было тесновато, маленькая сахарница, маленькие чайные чашечки, разрисованные незабудками.

Услышав историю про Кусто, мама Женя прыснула от смеха — возле глаз собрались веселые морщинки. Но потом, заметив, как насупился Витька, уже серьезно сказала:

— Не расстраивайся. Завтра об этом уже все забудут. Но не тут-то было, не забыли… Прозвище Кусто прилипло к Витьке так крепко, что порой и сам он представлялся именно так. Витька, Витька Кусто.

Будущий исследователь морей и океанов, мысленно добавлял он. Он подналег на географию и биологию, потому что именно эти науки должны были пригодиться в деле освоения водных стихий. И к выпускному классу один из немногих точно знал, что хочет поступить в главный московский университет, и точно, в подробностях, представлял свое будущее. Блистательное, конечно.

Но в первый год поступить не удалось — не добрал всего лишь одного балла — и загремел в армию. А потом… Как-то не сложилось с высшим образованием. Хотя Витька все же поступил и отучился два курса, подрабатывая на кафедре за копейки; а потом тяжело заболела мама Женя.

Она стала терять память — постепенно, сначала даже казалось, что веселая маленькая мама так шутит. Переспрашивает одно и то же по пять раз, забывает, что только что поливала цветы, и вновь идет на балкон с леечкой. И кричит оттуда, с балкона, Витьке: «Ты что ж мне не сказал, что цветыто полил? Земля мокрая!»

Витька думал — шутит. А потом однажды серым дождливым вечером обнаружил маму, забившуюся в угол дивана, закутавшуюся в плед, испуганную до слез.

— Где я? Мне страшно. Почему тебя неделю не было дома? Ты хочешь меня бросить? Так и скажи тогда! И тщетно Витька пытался объяснить маме, что они расстались только утром.

Седой доктор, похожий на Айболита из детской книжки, про все говорил: «Замечательно!» Забывает имена друзей? — Замечательно! Не может сосредоточиться на самых простых делах? — Замечательно! Возраст — 52 года? — Замечательно!

И Витька поначалу как-то вдруг поверил, что ничего страшного с мамой Женей не происходит, что все — замечательно!

А потом Айболит отправил маму Женю подождать в коридоре, а сам объяснил Витьке, что лечение невозможно, но его сыновья обязанность — обеспечить маме покой, уход и поменьше волнений. И что — замечательно — в остальном Евгения Львовна здорова, просто день за днем будет помнить все меньше и меньше, и, вероятно, нужно будет нанять помощницу по хозяйству, которая будет следить за ней, чтобы, не дай бог, не ушла или не навредила себе…

— Я буду ухаживать за мамой сам, — сказал Витька. — Я найду высокооплачиваемую работу, и мама ни в чем не будет нуждаться.

— Замечательно! — Айболит снял очки и протер их рукавом. Витьке показалось, что доктор заплакал отчего-то.

Мечта о морских путешествиях была отложена в долгий ящик. Витька Кусто забрал документы из университета, пообещав восстановиться когда-нибудь потом. Как все молчаливые люди, не склонные к излишней рефлексии, он не жаловался на жизнь и не думал, как бы все сложилось, если бы… Совершенно практично проанализировав рынок вакансий, он, окончив краткосрочные курсы, пошел работать обыкновенным сантехником. Тоже в каком-то роде исследование водных пространств… Он приходил по вызову в самые разные квартиры — высокий, немногословный, одетый в фирменную чистенькую одежду. Приносил с собой бахилы, опровергая стереотип о вечно пьяных хамах-сантехниках, прущихся в грязных сапогах в святая святых любой квартиры — в санузел.

Быстро и легко устранял проблему. Лишних денег не требовал, в политические дискуссии не вступал, зрелых хозяек в халатиках не соблазнял. У Витьки брали телефон и звонили напрямую: очень скоро он обзавелся «своей» клиентурой. В работе такой было еще одно удобство: работал он в основном в своем районе и мог между заказами забегать домой и проверять, как там маленькая мама Женя, поела ли, весела ли…

В целом, считал Витька, жизнь складывалась нормально. Пусть и без скатов, медуз, акул и коралловых рифов. Главное — чтобы мама не ускользнула как вода сквозь пальцы в неизведанные пространства. Чтобы по-прежнему горел вечерами свет в маленькой кухоньке и под желтым кругом абажура Витька рассказывал маме о том, как прошел день, что там, за дверью — весна или осень? Только бы маме не было страшно, только бы маме не было больно.

Все остальное — неважно…

Однажды — дело было в феврале — Витьке позвонил постоянный клиент, живший в элитном кирпичном доме прямо возле липовой аллеи. Он попросил прийти в соседнюю квартиру, к пожилому профессору.

— Дело, брат, понимаешь ли, деликатное. Аркадий Николаевич, дедок этот, чужих в дом не пускает, боится воровства. А я тебя, так сказать, по знакомству прошу зайти. У него там аквариумы, система какая-то полетела. Рыбы дохнут. Дедок в обмороке почти. Он того, куку слегка, ну, ты понимаешь. Я сказал: да у меня парень есть надежный, он выручит. Зайдешь? Прямо сейчас.

Аркадий Николаевич оказался высоким, горбоносым, очень худым и желтолицым. Белые свои волосы зачесывал назад, дома ходил в расшитом халате и курил трубку. На сантехника поглядел пренебрежительно, но потом, после того как Витька поставил на пол аккуратный портфельчик с инструментами и надел синие бахилы, потеплел. Пригласил в комнату. По дороге объяснил: сломался какой-то фильтр, и цихлиды редких окрасок могут погибнуть. Они нуждаются в чистой воде.

— Как и все мы, — добавил профессор.

Он распахнул дверь в комнату, Витька шагнул вперед. И обомлел.

Вдоль двух из четырех стен стояли огромные аквариумы. Не какие-то маленькие любительские стекляшки, где толпятся безмятежные гуппи. Нет, это были аквариумы-витрины, где среди изумрудных водорослей жили рыбы. Их жизнь подсвечивали специальные лампы, какие-то хитрые устройства фиксировали температуру, булькали кислородом.

Витька смотрел на рыб, а рыбы смотрели из-за стекла на него. Аркадий Николаевич тонким аристократическим пальцем с желтым ногтем показывал на крайний аквариум, где произошла какая-то поломка в оборудовании.

— А чего специалиста по аквариумам-то не вызвали? — спросил Витька.

— Так непонятно, кто придет! Я не могу пускать в свой дом кого попало! А Иваныч тебя рекомендовал, сказал, умный парень, разберется. Ты уж не подведи Иваныча-то. И рыб моих. Они пожаловаться не могут, а вот умереть — запросто.

Витька вздохнул: ему хотелось помочь старенькому профессору и очень не хотелось уходить из этой квартиры. За четыре года работы он видел много разных домов, но таких, как этот, еще не доводилось. И дело было даже не в том, что Кустов-Кусто наконец-то хоть косвенно прикоснулся к жителям подводного царства.

Смешно даже сравнивать аквариум в московской квартире и океанские неизведанные глубины… Просто сейчас он, Витька, старался до мельчайших подробностей запомнить и расцветки этих рыб, бессмысленно открывающих белогубые рты и лупающих глазами из-за стекла. И камни на дне аквариумов, переливающиеся всеми красками, от бело-лунного до темного антрацита. И зеленые водоросли, колышущиеся в такт каким-то своим ритмам.

И толстый ковер на полу, и кресло-качалку, в которой удобно устроился профессор, картинно покуривая трубку. Доктор Айболит сказал Витьке как-то: маме Жене нужны впечатления. Красочные рассказы нужны, чтобы вовлекать ее в реальную жизнь.

И пусть огромные аквариумы в обыкновенной квартире были не вполне реальны, Витька точно знал, что этот профессор и эти его разноцветные рыбы как таблетка для маленькой мамы Жени, которая сейчас сидит одиноко перед окошком.

Вполуха слушал Витька монолог Аркадия Николаевича. Тот сначала рассказывал о мошенниках, которые так и норовят проникнуть в приличную квартиру да и обворовать хозяина; потом о редких породах рыб и о том, как однажды приятель подарил ему крошечную водоплавающую черепашку и обещал, что та, дескать, останется крохотулечной, не больше советского железного рубля. А потом та черепашка мало того что начала расти как на дрожжах, так еще и сожрала половину рыб, оказалась хищной. Как пришлось срочно вызывать внучку Дашу, чтобы та нашла новых хозяев для кровожадной черепашки. Что все бы высказал тому приятелю, Федьке, да вот беда — Федька-то умер, наверняка напоследок порадовавшись своей дурацкой шутке с черепахой … «Даша», — мысленно повторил имя Витька. Сердце сделало кульбит…

А профессор перекинулся с черепашки и почившего шутника Федьки на любимую всеми стариками тему — смерти. Витька, занятый починкой фильтра, не особо вникал в речи Аркадия Николаевича. Что-то говорил Аркадий Николаевич, мерно покачивающийся в кресле, о том, что, дескать, есть вот ад, для грешников, есть рай для праведников. Но среднестатистический человек ведь не то и не другое, куда ему? И что древние греки нашли место для таких вот «неопределившихся». Асфодельные луга, где полумрак, покой, где не жарко и не холодно, где не страшно и не больно, но и счастья особого нет. Просто — покой. Просто луга, заросшие невзрачными и печальными цветами смерти, асфоделями. Асфодели — это что-то вроде нарциссов, хрупкие, прозрачные, с белыми лепестками. Их миллионы, не отличишь один от другого.

И луга похожи один на другой. И души человеческие, не совершившие подвига в жизни, но и закон не преступившие, как те цветы. Очень схожие. Родился — учился— женился — помер.

Так вот гуляют-гуляют бесприютные души по асфодельным лугам. Многие парами, так веселее. Вот и Мастер с Маргаритой — может, сказав, что они заслужили покой, автор отправил их именно туда, в сумеречный пограничный мир? А потом, надышавшись прохладой и печалью вдоволь, опять попадают эти души на Землю, в новом обличье… «Это все теория, теория, друг мой, свидетельств никто не оставляет», — бормотал профессор.

— Дед, дед, ты что, опять куришь в квартире? — раздался звонкий девичий голосок из коридора.

Аркадий Николаевич закашлялся и встал из кресла.

— Дашулька, а у нас гости! Пришел к нам славный парень Виктор починить моих рыбок.

Зашаркали тапочки прочь из комнаты. В коридоре заливался девчоночий смех, ему вторили покашливания пожилого профессора.

Витька замер. Где, когда он слышал этот нежный голос? Может быть, прав был мудрый профессор и где-то, когда-то, бродили, взявшись за руки, Витька и Дашенька по сумеречным влажным лугам? Еще до того, как она заглянула в комнату, он точно знал, как она выглядит. Лохматые кудрявые темные волосы, большие серого-лубые глаза с опущенными вниз внешними уголками, как у мадонн на средневековых картинах. Тонкий нос с горбинкой, пухлые губы, изящные руки. Она была невысокой и хрупкой, как мама Женя.

— Ух ты, какие уши, — засмеялась Даша. — Сейчас покраснеют. У рыжих всегда сильно краснеют уши…

— Дарья, зачем ты смущаешь молодого человека, — строго сказал профессор.

— Вы уж на нее не обижайтесь, Виктор. Балованное дитя… Сколько вы с меня сдерете денег?

— Денег не надо, — отрывисто сказал Витька. — Там поломка-то никчемная была. Мне пора, надо бежать, меня ждут… Вот, телефон мой, если что-то понадобится…

— Ну, чаю хотя бы попейте, — крикнула ему вслед Даша.

Но Витька уже бежал вниз по лестнице, и уши и щеки его в самом деле налились горячей кровью. Дурак, какой невозможный дурак, ну почему не остался попить чай. Даша… Какая девушка! Только возле своего дома Витька заметил, что забыл снять бахилы.

Мама Женя была сегодня весела и спокойна, и почему-то вдруг Витька подумал, что Айболит не прав, что возможны и чудеса. Ведь сейчас мама, как много лет назад, суетится: и заварила чай, и достала свои любимые маленькие чашечки с росписью, и привычным жестом убрала легкую прядку со лба. И вышла встретить сына в коридор, и смотрит долго, пристально, как он снимает куртку и вешает ее в прихожей. А потом вдруг говорит задумчиво, улыбаясь одними глазами:

— Влюбился мальчик мой, точно, влюбился.

Мамы — они иногда знают о нас то, что мы сами еще не поняли.

Дни шли за днями, наступила ранняя и дружная весна, и появились на деревьях клейкие юные листочки, и зацвела сирень… Витька работал, все так же вечерами сидел за столиком на кухне со своей мамой, читал в интернете про передовые способы лечения и иногда — про океанских рыб. А иногда — про аквариумных. Он почти уже не верил, что когда-нибудь Даша позвонит ему — ну в самом деле разве принцесса может снизойти до свинопаса? Разве только в сказке…

Она позвонила в самом начале лета, когда Витька совсем уже перестал ждать. Номер был незнакомый, но почему-то сразу забилось Витькино чувствительное сердце, и вылетели из головы все заготовки разговора, которые он миллион раз прокручивал за эти месяцы.

— Виктор? Это Даша… Дед умер две недели назад. Я у него в квартире, — Витька услышал, как она заплакала. — Тут рыбки… Виктор, Витя… Ты придешь? Мне страшно, — совсем подетски добавила она.

Как мама Женя.

Наверное, такая была судьба у Витьки Кусто — спасать маленьких принцесс самых разных возрастов.

И вновь наступило лето: значит, прошел год. Витька с Дашей шли по улице — на них обращали внимание. Высокий лопоухий Витька, миниатюрная Даша с выпирающим животиком. Они светились от счастья, а чужое счастье всегда заставляет замедлить шаги и прислушаться: о чем они говорят, эти небожители?

— Да, я сама видела, это Институт океанологии разместил объявление: набираем людей рабочих специальностей на долгосрочную экспедицию в океан. Ты им подойдешь — стопудово! Ты же Кусто! — Даша заглядывала в лицо Витьке и смеялась звонко, как колокольчик.

Странные люди эти влюбленные, подумает прохожий, пожмет плечами и пойдет по своим делам.

Читайте также: «Чудесный грузин», «Мазепа» и «ПИР»: какие театральные премьеры ждут москвичей летом