Боец Борисов стрельбу окончил!

[b]Отец умер в декабре 1989 года. Его оперировали в Институте имени Склифосовского. А где еще, если последние десять лет жизни отец работал врачом-инспектором «скорой помощи»? Врачи давали один шанс на десять тысяч. Отцу этот шанс не выпал… Онкология. Я спросил: «Ну почему? Наследственность хорошая. Образ жизни здоровый». Мне ответили: «Никто не знает. Может быть, что-то спровоцировало – травма, ранение, испытания разные, лишения, стрессы. Были?» Я сказал: «Были. Он воевал».[/b]Бабушка с сыновьями Юрой и Игорем приехала в крошечный город Мглин, что на Брянщине, в конце тридцатых. Как деда расстреляли за вредительство – был он инженером и строил сначала московское метро, а потом гидроэлектростанцию на Волге, – так ей указали: вон из столицы! И ты, и дети твои, вражье семя! Единственная родственница, которая от них в тот момент не отвернулась, была Зоя Степановна Летяго из Мглина. К ней и поехали…Когда война началась, отцу было без малого четырнадцать лет.Брянщина и сейчас не самое обжитое место, а в те годы были там такие места, куда без проводника не суйся. Ну да о брянских чащобах все наслышаны. Так вот, были там уголки, и довольно-таки приличные по размерам, куда немцы и носа не казали, – не столько партизан боялись, сколько буреломов и болот. Вот в такой «советской зоне» (никакого двойного смысла здесь нет) и оказались бабушка с моим будущим отцом и братом, десятью годами его младше.Странная то была жизнь. В принципе, оккупированная территория, немцы уже под Москвой, а тут работают сельсоветы, школы, проходят партсобрания и деревенские сходы. С «большой земли» регулярно прилетают самолеты, привозят оружие.Все бы ничего, но уж больно голодно было. Продовольствие в первую очередь мужчинам – в партизанские отряды, которые совершали вылазки из «зоны» и проходились рейдами по немецким тылам. Остальное население пробавлялось кто чем мог. В том числе и «ястребки», как называли подростков, которых по малолетству в партизаны не взяли, однако объединили в группы самообороны. Вот только обороняться им было толком-то и нечем: что, берданками да охотничьими «тулками»? Юра Борисов тоже был «ястребком».В 42-м году фашисты стали проявлять подозрительную активность у границ «зоны», и решено было «ястребков» вооружить посерьезнее. В группу, в которой был отец, передали современную самозарядную автоматическую винтовку. Красота, а не винтовка! Такой пацаны раньше и не видывали. Надо опробовать. А винтовка тяжелая, в руках не удержишь с голодухи-то. Ну, положил отец ствол на жердину забора и курок нажал.А рычажок, который с автоматического огня на одиночный переводит, не передвинул. Вот и выдал очередь. И сразу за ней крик дикий! Кто ж знал, что за забором в лопухах по большой надобности комиссар партизанского отряда присел. Только устроился – и тут такое. Ясное дело – обделался.Эту историю с неизменной ухмылочкой мне отец часто рассказывал, когда я еще мальчишкой его просьбами пытал, чтобы, значит, он мне о войне рассказал. Я еще понять не мог, чего он шуточками отделывается? Потом понял: защищал он так себя, если все страшное помнить – жить невозможно.Или такая вот история. Заглянул отец к другу своему и прямо чуть у порога не рухнул. От запаха. Сумасшедший запах! Мясо жареное! А он мяса уже сколько месяцев не едал… Совладал он с собой, смотрит, а на столе здоровущая сковорода, и все в ней так и шкварчит. За столом друг его с двумя сестрами и мать их.«Присаживайся, – говорят, – Юра, пообедай с нами». Отец хоть голоден был, слюной давился, а вежливость военную хорошо усвоил, стал отказываться. Они – настойчивей, только тогда он рядом сел.Есть начал не спеша, а потом сорвался – стал пихать куски в рот и глотать, толком не прожевав. Когда опустела сковорода, только тогда в себя малость пришел. И спросил, потому что не молчком же сидеть, что-то говорить надо: «Что-то Дружок ваш меня не облаял. Куда подевался-то?» Мать друга головой качает: «Неужто не понравился? Эх, глупый ты, Юра».Когда началось советское наступление, партизанские отряды Брянщины ему очень помогли. И стала «советская зона» просто советской землей. А в 44-м отец попал уже в действующую армию. В артиллерию. Выучили его на дальномерщика в расчете пушки-гаубицы самого большого из всех возможных калибров. Их еще отдельно тракторами ЧТЗ таскали – ствол и лафет на гусеницах. А снаряд такой тяжеленный был, что его специальной лебедкой к казеннику поднимали, а потом несколько человек его в ствол запихивали. В кинохронике о взятии Берлина такую пушку иногда показывают, как она от выстрела чуть ли не на метр подпрыгивает. Отец, когда эти кадры видел, всегда говорил: «Моя».Их батарею послали к Балтийскому морю. Тогда наши войска как раз к Кенигсбергу подходили, и сдаваться немцы не собирались.Бетонобойными снарядами долбили стены фортов и не всегда пробивали: только если снаряд в снаряд положить, один за другим. И тут многое от наводчика и дальномерщика зависело, известно же, что в одну воронку два снаряда не падают. А им нужно было, чтобы попали. И ведь получалось! И вдруг – приказ! Отзывается боец Борисов Юрий Владимирович по месту проживания.Оказалось, бабушка моя, Ксения Максимовна, написала «всероссийскому старосте» Михаилу Ивановичу Калинину письмо: дескать, так и так, Юра, сын мой, приписал себе возраст, а так рано еще ему в армию, а ей одной с маленьким Игорем так тяжело, что сил нет… На что надеялась, непонятно, но вот же – пошел приказ, и отца в 24 часа отозвали с фронта.Однако через полгода отец опять в армии оказался, и опять до призывного срока. Обманул военкома! Война с фашистами к тому времени закончилась, и пушечно-гаубичную батарею послали на Дальний Восток. Там японцы понастроили дотов, укреплений разных, их без большого калибра и опытных наводчиков было не взять. Пусть недолго, несколько недель, а пришлось отцу и там повоевать. Пока в госпиталь не попал.Принесли им как-то на позиции термосы с супом. Получив порцию, сел он на бруствере и стал есть. И вдруг взрыв! Японец-камикадзе – они же не только на самолетах летали и в американские авианосцы врезались – подобрался к нашим окопам, гранатами обвязанный, и подорвал себя. Отца взрывной волной с бруствера в окоп скинуло, и все осколки по касательной прошли. Большие вообще миловали, а мелкие, с булавочную головку, под кожу вонзились. Ну и контузия, понятно.С того дня у отца моего глаза стали разного цвета: один голубым остался, а другой превратился в карий. Очень это моей будущей маме нравилось, но это уж потом, через десять лет… А осколки из спины врачи повынимали не все: некоторые так под кожей и остались, их еще и тридцать, и сорок лет спустя тело отторгало, наружу выдавливало.В госпитале отец встретил весть о капитуляции Японии. Комиссовать по состоянию здоровья его никто не собирался, вернули в часть, а ту отправили на освобожденный от японцев курильский остров Парамушир. Там, в бетонных бункерах, обшитых изнутри одеялами, покрытых плесенью в ладонь толщиной, они и провели почти год. Пока совсем не обезножили. Выпадали волосы, от цинги шатались зубы. Какая уж тут боеготовность! Батарею в полном составе эвакуировали с острова и отправили в более-менее благополучное Черноземье, в город Мичуринск. Половина рядового состава в теплушках ехала, а половина – в санитарных вагонах, двигаться не могли, суставы распухли.Там, в Мичуринске, отец и служил до 1951 года, то понижаемый в звании за разного рода проступки, то опять получая их. А потом подросло новое поколение, пришла смена, которую «деды-фронтовики» встречали с распростертыми объятиями. Это вам не нынешняя «дедовщина» с третируемыми новобранцами. «А мы на них намолиться не могли», – говорил отец, когда я рассказывал о своем печальном армейском опыте.Потом был Первый медицинский институт, знакомство с красавицей-однокурсницей, которая не любила вспоминать минувшее, потому что там были эвакуация, голодуха и тиф, – моей мамой.И отец не любил вспоминать войну. Читал мемуары военачальников, лучшими фильмами считал «На войне как на войне» с молодым Кононовым и «В бой идут одни «старики». Рассказы других слушал со вниманием, а сам почти ничего не рассказывал. Простить себе не могу, что не настоял, не расспросил его в подробностях, не упросил… Или правильно сделал? Была у отца присказка такая – с войны: «Боец Борисов стрельбу окончил…» Но если правы врачи из Склифосовского, говорившие о ранениях и лишениях, то не окончилась для него война в далеком 45-м, достала его.А присказку ту я на себя примериваю. В память.