[b]Запоздалая премия[/b]В преддверии 60-летия Победы я просто обязан написать о Павле Ивановиче Трояновском. Дело в том, что 20 лет назад (боже, как давно это было, а кажется, что вчера!) мы с ним вместе вели в газете «Советская Россия» рубрику, посвященную 40-летию окончания войны, которая называлась «Творцы Победы: от рядового до маршала». Рубрика была замечена, и в один прекрасный майский день нас объявили лауреатами премии Союза журналистов СССР. Получать премию в компании с Трояновским мне, тогда еще новичку в журналистике, было, конечно, почетно и приятно, но и… как-то неловко. Уж кто-кто, а он, мой старший коллега, давным-давно должен был стать лауреатом этой премии.В годы войны Павел Трояновский был фронтовым корреспондентом «Красной звезды». Его ценили и любили такие люди, как маршал Жуков, Константин Симонов, Илья Эренбург, Андрей Платонов… Чего, к сожалению, нельзя сказать о руководителях Союза журналистов и других журналистских начальниках, которым потребовалось 40 лет, чтобы вспомнить о блестящем военном корреспонденте.Павел Трояновский никогда не занимал руководящих постов в газете, не входил в число тех литературных мэтров, которых на фронте оберегали и дальше командных штабов старались не пускать. Он был репортером. Это о таких, как он, писал Константин Симонов: [i][b]Там, где мы бывали, Нам танков не давали: Репортер погибнет – не беда…[/b][/i]Корреспонденции Трояновского писались в «белоснежных полях под Москвой», из осажденного Севастополя, из окопов Сталинграда… На таких, как он, держались и держатся газеты.И еще Павел Трояновский был отчаянно красив. Он был красив даже в старости: волнистая седина, смоляные брови, матовое лицо, удивительные, какие-то бархатно-карие, глаза. «Э-э, не видел ты Пашу лет 10 назад, – говорили мне коллеги, – ни одна женщина в редакции не могла устоять перед ним!» Я верю в это. Женщины умеют разбираться в настоящих мужчинах.Итак, четыре истории из жизни Павла Трояновского.[b]История перваяРазнос от Жукова[/b]Первый раз Трояновский встретился с Г. К. Жуковым на Халхин-Голе в августе 1939 года. Жуков командовал Группой советских войск в Монголии, а Трояновский был корреспондентом газеты «Героическая красноармейская», возглавлял которую Давид Ортенберг. (В военные годы он станет знаменитым редактором «Красной звезды».) Каждый день «Героическая красноармейская» печатала сводку боевых действий. Но прежде чем попасть на газетные страницы, эту сводку утверждал Жуков. И вот однажды подписывать ее у командующего послали младшего политрука Трояновского.Павел Иванович рассказывал: «Добрался я до КП, зашел в блиндаж к Жукову. В «предбаннике» ждут приема много людей, причем все гораздо старше меня по званию. Дежурный адъютант показал мне на табуретку в углу – мол, придется подождать. Ждал я больше часа. Вдруг открывается дверь, за которой сидел Жуков, и он сам появляется на пороге. Окинул приемную взглядом, увидел меня и спрашивает:– А что тут нужно младшему политруку?Адъютант объяснил, кто я такой и зачем пожаловал.– Ну заходите, – говорит Жуков.Захожу.– Давно ждете? – спрашивает.– Больше часа.Тут он и устроил мне разнос. «Как же так! Мне говорили, что журналисты – пробивные, настойчивые люди. Вы же принесли оперативную сводку, которую ждет газета, десятки тысяч читателей, и сидите, как мямля, в углу. Вы должны были открыть мою дверь, даже если бы адъютант возражал. Открыть, извиниться и доложить суть дела. А вы? Нет, это определенно не похоже на журналиста».Жуков подписал сводку, вернул ее мне и жестко сказал:– Передайте бригадному комиссару Ортенбергу, чтобы он вас больше ко мне не присылал.Это был для меня урок на всю жизнь».А в мае 1942 года Жуков награждал группу военных корреспондентов, отличившихся в битве за Москву. Трояновский получил тогда орден Красной Звезды. Услышав его фамилию, Жуков переспросил:– Трояновский? Это не тот ли Трояновский, которого я как-то пробрал на Халхин-Голе?– Он самый, товарищ генерал.– Помните? – спросил Георгий Константинович.– Еще бы не помнить, – ответил Трояновский.С тех пор Жуков относился к Трояновскому с неизменной симпатией. Во всяком случае, лишь ему одному из всех военных корреспондентов центральных газет он разрешил присутствовать на своем командном пункте 30 апреля 1945 года – в один из самых горячих дней Берлинской операции.[b]История втораяТоварищ Сталин ждет продолжения[/b]Эта история случилась на рубеже Победы. Трояновский тогда написал серию из шести очерков (или, как говорят газетчики, «кусков») под общим заголовком «Последние дни Берлина». По заведенному тогда порядку перед публикацией «куски» были отправлены на просмотр в Главное политическое управление армии (Главпур). Первые два очерка вернулись в «Красную звезду» дней через пять и тут же были напечатаны. А остальные четыре застряли в цензуре Главпура. Прошел день, другой, десять дней – ни слуху ни духу: что-то перестраховщикам в Главпуре в этих очерках не понравилось.И вот когда уже все, в том числе и Трояновский, потеряли последнюю надежду, в кабинете редактора «Красной звезды» (им был недавно назначенный на этот пост Фомиченко) раздался звонок правительственного телефона.– С вами будет говорить товарищ Сталин.Помертвевший от страха Фомиченко вытянулся по стойке смирно.– Та-а-варищ редактор, – услышал он до дрожи знакомые интонации вождя, – па-ачему «Красная звезда» нэ уважает читателей? Я читаю заметки Трояновского о последних днях Берлина. По-моему, интересные заметки. Напечатано – «продолжение следует». Я жду этого продолжения. День жду, два жду, неделю жду. Продолжения нэ следует. Это безобразие! Это форменное издевательство над читателями. Что случилось? Может быть, автор запил или заболел?Находящийся в полуобморочном состоянии редактор стал, естественно, оправдываться, ссылаться на запрет Главпура.– А ви пришлите мне эти очерки, – сказал Сталин. – Может быть, ми сумеем помочь их напечатать.Через два дня очерки вернулись в редакцию с «верховной» резолюцией: «Можно печатать».[b]История третьяПрезент от вождя[/b]А 24 июня 1945 года Трояновский получил подарок от Сталина. В тот день, после знаменитого Парада Победы, в Кремле состоялся не менее знаменитый правительственный прием-банкет. Тот самый прием, на котором Сталин произнес свой памятный, хотя и откровенно демагогический тост «за великий русский народ». Вместе с военачальниками – маршалами, генералами и адмиралами – на прием был приглашен лучший журналист «Красной звезды» подполковник Трояновский.Столы были расставлены в длинной анфиладе залов Кремлевского дворца, и стол, где сидел Трояновский, находился «по чину», разумеется, не в первых рядах. Впрочем, сидеть подальше от глаз верховного начальства было даже лучше: можно было расслабиться, не заботясь о субординации. Что Трояновский с удовольствием и делал. Из громкоговорителей доносились многочисленные тосты – за 1-й Белорусский фронт, за 2-й Украинский, за Военно-морской флот, за партизан и партизанок, за сталинских соколов и т. д. и т. п., Павел Иванович вместе со всеми исправно поднимал свой бокал и вскоре пришел в хорошее расположение духа. И вот тут-то совершенно неожиданно к нему подошел моложавый офицер и, нагнувшись к уху, тихо произнес:– Товарищ Трояновский, вас просит подойти товарищ Сталин.Как рассказывал Павел Иванович: «Весь хмель соскочил с меня в ту же секунду». На почти не гнущихся ногах шел он за порученцем и чувствовал, как за воротник кителя стекают капли холодного пота. «Шли, наверное, минуты три, – вспоминал Павел Иванович, – а мне показалось – целая вечность».Главный стол, за которым восседали члены Политбюро, был отгорожен от остальных красными бархатными висюльками, какие бывают в театрах. Порученец зашел за висюльки и, наклонившись к вождю, кивнул на стоящего по стойке смирно Трояновского. Сталин встал из-за стола и пошел к Павлу Ивановичу.– И ты представляешь, – рассказывал Трояновский, – все члены Политбюро тоже встали и пошли за ним. Представляешь, затылок в затылок – как гуси! – Ну а дальше-то что?– А ничего. Сталин подошел, посмотрел на меня и говорит: «Так вот ви какой, Трояновский. А я вас нэ таким представлял». И все! Повернулся – и пошел на место. И все остальные – Маленков, Берия, Молотов и прочие – тоже повернулись и так же гуськом пошли от меня вслед за ним.– А вы?– А что я? Пошел на свое место. Махнул от волнения стакан коньяка, хотя выпивать и закусывать уже расхотелось. Сижу и думаю: что он этим хотел сказать? Каким он меня представлял? Но сидеть долго не пришлось. Минут через двадцать к Трояновскому подошел тот же самый порученец и сказал, что ему приказано доставить его домой. «Сели в машину, едем по ночной Москве, а я думаю – домой ли? Потом смотрю – вроде действительно домой. Подъехали к подъезду. Я благодарю, прощаюсь, а порученец говорит: «Нет, мне приказано – до квартиры». Достает из багажника чемодан: «Это вам». А знаешь, что было в том чемодане? Отрез материала – мне на костюм, еще один отрез – жене на платье, ботинки – мне, жене – туфли».– Но вот чего я не могу понять, – закончил эту историю Павел Иванович, – узнать размер моих ботинок было легко: он записан в моем офицерском вещевом довольствии. Но как они узнали размер обуви моей жены?[b]История четвертаяПриговор после Нюрнберга[/b]Сам Павел Иванович не любил вспоминать этот мрачный отрезок своей жизни, и рассказываю я о нем со слов коллег. Насколько точен этот рассказ, судить не берусь. А рассказывают так.После триумфальной публикации «Последних дней Берлина» Павла Трояновского отрядили от газеты на освещение Нюрнбергского процесса. Более того, в Берлине он возглавил корпункт наших военных газетчиков. Журналистов тогда в столице Германии собралось множество – и наших, и из стран-союзниц. Жили бурно и весело.Еще свежи были встречи на Эльбе, еще не утихла радость общей победной весны, всех объединяли молодость, война, журналистское и фронтовое братство.Газетчики во все времена не чурались дружеских застолий. А тут, как говорится, сам бог велел. Сегодня наши принимают западных коллег, завтра – вечер встречи у американских журналистов, послезавтра – у англичан… Объятия, обмен сувенирами, тосты «за свою газету», за союзников, молодая бравада, офицерский кураж… И все было бы славно, если бы не случилась беда. Однажды вечером шесть наших военных корреспондентов поехали на очередное «братание» в Западный сектор Берлина. Уехали шесть человек, а вернулось пятеро. Одного по возвращении недосчитались. Как потом острили «доброжелатели», его «забыли под столом». Ну забыли – не забыли, как там все происходило, я не знаю, но один из наших офицеров-журналистов оказался, говоря языком застойных времен, невозвращенцем. То ли он пленился воочию увиденным «буржуазным образом жизни», то ли хорошо поработали западные спецслужбы, но назад он не вернулся.Отвечать «за утрату бдительности» пришлось, разумеется, старшему группы – Павлу Трояновскому. Он был тут же отозван в Москву, разжалован до рядового, изгнан из армии и мгновенно превратился в безработного с волчьим билетом. О том, чтобы устроиться в редакцию какой-нибудь газеты (даже заводской многотиражки!), не могло быть и речи. Великолепный журналист пошел работать слесарем. И лишь через 10 лет – в 1956 году – его взяли корреспондентом в только что созданную газету «Советская Россия». Помог тогдашний зав. отделом пропаганды бюро ЦК КПСС по РСФСР генерал В. Московский, знавший Трояновского, как и Жуков, еще по Халхин-Голу. А еще через три десятка лет военного корреспондента догнала наконец и главная журналистская премия. Видно, прав был Лев Николаевич Толстой, когда говорил: «Бог правду видит, да не скоро скажет».