Путину ставлю неуд

[i]Андрей Разбаш опоздал на встречу на полтора часа, навещал в больнице друга – Александра Любимова. «Грустишь уже?» – требовательно спросил он меня по мобильному. «Нет пока, жду» – «Молодец, упорная». Через пять минут элегантный и поджарый Разбаш уже входил в кафе, продолжая вести переговоры по телефону – уже не со мной. «Жуткая была авария, у Саши вся нога раскурочена, но он держится», – поделился Андрей Леонидович и предложил мне скушать сандвич.[/i][b]Пусть Ельцин покается перед дочкой– Идея нового шоу «Прости!», наверное, неспроста пришла вам в голову. Есть у кого попросить прощения?[/b]– Я бы не стал называть эту программу шоу. Мы очень легко переносим американизмы на нашу русскую почву, а она болотистая и, в общем, не такая плодородная, как техасская. Это мой проект с начала до конца, как и программа «Ищу тебя», которую когда-то давно я запустил в эфир как продюсер. Все началось года четыре назад, когда я неожиданно для сына искренне попросил у него прощения. Я сильно наказал его за не очень важные вещи, сорвал на нем какие-то свои неудовлетворенности, может быть, даже физиологические. Как это бывает и у мужчин, и у женщин: ты становишься нервным, когда у тебя избыток энергии, которую ты не отдал либо работе, либо любимой. И я увидел его глаза – маленького такого еще человечка, ему было 7 лет – он удивленно смотрит на взрослого дядьку, который у него просит прощения. Короче, я и ему, и себе принес этим много удовольствия. И у меня возникла мысль: как бы сделать на ТВ что-то такое, от чего светлели бы лица – так же, как у моего сына. А в прошлом году весной, когда не стало моей мамы и я остро почувствовал свою вину за это, я понял: теперь меня уже ничто не сдерживает, я готов нести ответственность за такую программу. Может, сыграла роль и смерть матери моего сына, на тот момент самого маленького… Первый канал отнесся к моему предложению напряженно. Был неопределенный разговор с Костей ([i]Константин Эрнст[/i]. – [b]Н.Д.[/b]). Я потратил деньги, силы, сделал несколько пилотных программ в июле прошлого года. Теперь – ура! – проект вроде начинает выходить. Мне немного страшновато, конечно.[b]– А кому из знаменитостей вы посоветовали бы прийти покаяться?[/b]– Еще когда робко предлагал этот проект Первому каналу, мечтал, чтобы пришли два человека – Горбачев и Ельцин. Пусть их приведет сюда чувство, что перед кем-то за что-то надо извиниться. Перед собственным охранником за оплеуху, к примеру, или перед пожилыми людьми в СНГ. Мне все равно, на самом деле, что их приведет. Может, Борис Николаевич захочет извиниться перед дочкой за то, что неправильно ее воспитал. Или перед женой, замечательной Наиной Иосифовной,– не знаю уж за что. Ну мало ли. Не обязательно перед страной, правда?[b]– Какая просьба о прощении поразила вас больше всего?[/b]– Таких было много! Например, история одной женщины – не знаю, выйдет ли она в эфир, – которая условием соединения с мужчиной поставила его отречение от ребенка. В момент расставания с прошлой женой его ребенку было несколько месяцев. Потом у них была любовь в течение 20 лет, и он делал вид, что не вспоминал о своем покинутом малыше. В итоге он умер от страшной болезни сердца, которая, мне кажется, развилась из-за этой внутренней трагедии.[b]– Почему эта история может не выйти в эфир – неужели цензура?[/b]– Эта женщина, видимо, что-то такое пережила в момент рассказа, что мы договорились: она подумает и, возможно, не даст разрешение показывать это. Или вот еще: известный человек Андрей Дмитриевич Дементьев, бывший главный редактор прогрессивного советского журнала «Юность», оказывается, свою карьеру в литературе начал с подлого поступка, о котором жалеет. Он в начале 50-х проголосовал за исключение из партии своего любимого учителя, профессора-филолога Металлова. Есть вроде бы бытовая история: одна мама винит себя в том, что ее 16-летняя дочь убила свою подругу. Такая шекспировская коллизия. То, что мы считаем высоким произведением искусства, почти всегда делалось по какому-то очень земному образцу. Просто в изложении Уильяма нашего Шекспира это звучит высоко. А если бы нам историю Ромео и Джульетты рассказала служанка Джульетты, мы бы пожалели этих ребят, но не заметили бы: ох, Боже, сколько таких историй – этих драк, этих случайных убийств![b]– Какова реакция тех, кто по другую сторону экрана – у кого просят прощения?[/b]– Не всегда люди прощают. Я не хочу быть жестким и травмировать человека, который совершает серьезный поступок, появляясь в этой студии, но не исключаю, что достаточно регулярно будут появляться ответы «нет». Я уверен, что не все можно прощать. Но сам акт просьбы о прощении означает переоценку себя, и это благотворно влияет на твою дальнейшую жизнь. На самом деле ты снимаешь с себя липкое чувство вины и превращаешь его в осознанное «я виноват».[b]– Есть вещи, которые вы не простили бы никогда?[/b]– Нельзя простить преднамеренное убийство хорошего человека. Убийство во имя корысти, выгоды. Даже во имя идеалов. Когда-то человек, благодаря которому я перешел из технической службы на телевидении в творческую профессию,– стал режиссером, обратил ко мне некие надуманные претензии (ему соврали). И я сказал: «Эдуард Михайлович, вы один из тех немногих для меня людей, который может поставить себя на место Господа Бога. Посмотрите на ситуацию с точки зрения Бога». Мне кажется, что чем больше мы становимся людьми, тем ближе наша позиция к позиции Господа, когда он смотрит на человека. Но даже с точки зрения Бога есть вещи, которые никогда нельзя простить.[b]Сами во всем виноваты– Как ведущий «Прости», не хотите попросить прощения у китайцев за то, что когда-то забрасывали их посольство чернильными пузырями?[/b]– Я считаю, просить прощения не за что. Ребята, которые погибли на Даманском, до сих пор на совести китайской стороны. Еще мало им окон побили тогда с приятелями. И мало досталось американскому посольству за войну во Вьетнаме. Мы в 69-м году за это не раз в милицию попадали. Надо было им побольше навалять. За державу обидно. Сейчас американцы будут инспектировать наши ядерные силы – я в страшном сне представить себе не мог, что мы до позора такого докатимся! (Эмоционально) Я ставлю Путину двойку за это. «Неуд» или кол.[b]– Кстати, вы однажды сказали, что имидж нашего президента – хуже некуда. И вы, мол, занялись бы его пиаром. С чего бы начали?[/b]– Нашего президента я по-человечески уважаю как парня моего возраста, взявшего на себя очень много ответственности. Я бы, конечно, думал очень долго на его месте и вряд ли бы согласился. А он согласился, значит, он сильный. Поэтому, уважая его просто как человека – не как полковника КГБ, не как президента, а как просто человека, у которого есть собака, проблемы в семье и вообще много того, что, в общем, роднит меня и его, я бы с ним начал с очень длинного разговора. Без выпивки, на трезвую голову. Думаю, этот разговор продлился бы не день и не два.[b]– Вы добровольно пошли в армию, отучившись в МАИ. Сейчас это звучит просто нереально.[/b]– ([i]Улыбается[/i]) Понимаю. Тогда это было реально. Пошел я в армию потому, что вся моя работа в лаборатории – а я занимался довольно серьезными военными проблемами – казалась мне бессмысленной: она не двигалась, не превращалась в технику. Был как раз 78-й год, апофеоз застоя, когда все всем были довольны. А я вот так не привык. Когда пришел прощаться, начальник закричал: «Ты что, от нас никто не уходит в армию! Вы же очень ценные специалисты!» Я поблагодарил его и ушел. Мне кажется, правильно сделал. Если бы я остался, мог бы просто подсесть – на курилки, на баб, на всю эту псевдо-интеллигентскую московскую жизнь, которая обломала не одну тысячу специалистов. А в армии два года пролетели незаметно. Я управлял космическими аппаратами, участвовал в проведении очень интересных испытаний. Я счастливо избежал КГБ, куда меня очень настойчиво приглашали несколько раз. Просто зацепился за телевидение и уже 25 лет занимаюсь тем, что мне очень нравится.[b]– А с четырьмя сыновьями как «армейский вопрос» решаете?[/b]– Я за то, чтобы парни отслужили в армии. Служба может стать пружиной, которая сожмется, а после окончания службы будет разжиматься, даст энергию.[b]– В нашей армии она может и по голове дать.[/b]– Да, эта пружина опасна. Она может тебя из жизни вытолкнуть, ты можешь погибнуть. Мне кажется, самые гадкие вещи происходят там, где нет работы. Вот моего сына, 18-летнего Сашку, призыв не коснется. Он с кардиостимулятором живет, к сожалению, ему не повезло с синусовым узлом сердца. Если бы этого не было, я бы его сам отправил служить.[b]– Вы нечасто появлялись на экране – все больше за кадром. Почему?[/b]– Если бы кому-нибудь пришло в голову мне сказать: «Разбаш, слушай, нам нужно сделать яркую еженедельную итоговую программу» – я бы бросил все и занялся этим. Не бросил бы только «Прости!», потому что это проект души, а не бизнеса. Ну надоело то, что творится на нашем ТВ с аналитикой! Это уже не просто бесстыдство, а равнодушие. Когда равнодушие так процветает, происходят страшные вещи – читайте Булгакова. Из последних сил пытается держаться Познер, но я вижу, как ему трудно и как он озабочен своей репутацией. Сами во всем виноваты, сами. Никому никогда не мешал трезвый взгляд на вещи, а сейчас его в эфире нет.[b]– Как вам аналитическая новинка – «Воскресный вечер Владимира Соловьева»?[/b]– Из-за таких программ мне и не нравится слово «шоу». Это совершенно неоправданный проект. Есть «К барьеру!», другие жанры. Зачем их собирать в одной программе? И я не вижу идеи, во имя чего это делается. Берут Жириновского в качестве записного клоуна или априори слабых собеседников, а главное – темы несущностные. Эфир питается совершенно иллюзорными темами. Это порок просто.[b]– Как математик, скажите, каких параметров не хватает уравнению нашего ТВ?[/b]– Даже не параметров не хватает, а членов уравнения. Совершенно минимизировался такой важный член, как взгляд в будущее. Будущее – это то, что делается сегодня во имя того, что случится завтра. А поскольку этим у нас никто не занимается, будущее наше непредсказуемо. Второй член, который нужно вернуть в уравнение, – собеседование. Оно у нас ликвидировано. «К барьеру!» – профанация собеседования, это шоу перестает быть интересным, потому что там много крика. Телевидение научилось хорошо развлекать: делают неплохие программы, хорошие фильмы снимают, сериалы. На СТС замечательный дурацкий сериал идет. А нормальных содержательных ток-шоу нет.[b]Все только начинается– Признавайтесь, зачем рекламировали ноутбуки?[/b]– Это было интересно, поскольку ролик снимали в потрясающем месте: Вена, национальная библиотека. Я тут же дал согласие, хоть и заработал очень мало денег. К тому же, как ни крути, а рекламный ролик – тоже кино. За три дня почувствовал себя звездой, жил в хорошем номере. Была замечательная корейская команда, они оценили меня как продюсера и актера. ([i]Смущенно[/i]) Хотя я не предполагал, что будет так много фотографий – и за границей, и здесь. Но моим детям приятно меня видеть не только по субботам и воскресеньям, но и когда они ходят по улице. Тоже своя прелесть.[b]– Правда, что на общение с друзьями можете потратить только 30 секунд?[/b]– Это я детям говорю: «У тебя 30 секунд». Режим работы иногда бешеный. Но могу провести ночь с дочкой в разговорах. Два дня катались на горных лыжах в Подмосковье с Андрюшкой – средним сыном. Он был младшим, теперь появился еще один, Андрей стал средним. Так что нет, все нормально. А сейчас буду продюсировать гимн для своего друга Лени Хейфеца, адвоката. Они 25 лет играют в футбол одной и той же командой, и я сниму им ролик.[b]– Правда, что для подчиненных вы тоже «папа»?[/b]– Я к большинству людей, особенно детей и женщин, отношусь покровительственно. Такое «папство» во мне сидит изначально. Может быть, потому, что я в детстве ухаживал за братом: кормил, водил в школу, разжигал печку, ходил за углем. Я могу быть очень строгим «папой» и высечь сотрудника, ну если не в прямом смысле, то очень сильно – словами. Потом отхожу, иногда прошу прощения за резкость. Но холодно руководить не могу. За это меня упрекает жена: я очень погружаюсь в людей, с которыми работаю. Иногда это до хорошего не доводит.[b]– О чем разговариваете с Константином Эрнстом за чашкой кофе? Неужели только о работе?[/b]– Мы очень давно знакомы с Костей, разные были периоды. В последние годы приходится редко видеться. У него совершенно сумасшедшая жизнь. Я ему, с одной стороны, завидую по-хорошему, потому что у него хватает на это сил и ума, а с другой – не завидую, потому что меня бы, наверное, на это не хватило. Слава богу, судя по нашим последним контактам, он вроде бы себя сохранил. Я за него рад.[b]– Как считаете, Эрнст как старый товарищ дает зеленый коридор проектам «ВиDа»?[/b]– «ВиD» – это технология. Уже три года он существует в виде очень многих независимых друг от друга компаний, в которых лидируют разные творческие личности. У меня своя компания «Крылья медиа», и мы соотносимся с «ВиDом» как заказчик-подрядчик или наоборот. Оптимальная структура, которая позволяет не быть большим и плохо управляемым колхозом.[b]– А вот «взглядовец» Александр Политковский затаил обиду на «ВиD» и рассказывал нашей газете, что его несправедливо выгнали.[/b]– Я считаю, Саша, мягко говоря, преувеличивает. Мы продали свои акции и вышли из акционеров «ВиDа», получив за это, в общем, немало денег. Мы много поработали на процветание этой компании, но в определенный момент стало невозможно жить колхозом. В очередной раз Саша выдает собственные ощущения за реальность и высказывается нелестно о компании, которая сделала его знаменитым. Мне это неприятно.[b]– Другого знаменитого «взглядовца», Влада Листьева, убили 10 лет назад. Неужели расследование так нисколько и не продвинулось?[/b]– Данные о том, кто это сделал, лежали и ждали истечения 10-летнего срока давности. Срок истек. Как мне говорят юристы, если даже это будет обнародовано, очень сложно будет вернуть дело в суд. Когда-нибудь узнаем имена убийц, если доживем. У меня есть две версии, самые мотивированные. Одна рекламная: нежелание рекламного рынка смириться с тем, что они потеряли управление, другая – политическая: люди, которые не хотели, чтобы у Березовского был хороший канал. Обе они были в следствии.[b]– После смерти Листьева вы женились на его вдове Альбине. Многие называли этот альянс браком по расчету.[/b]– Я могу точно сказать, что это брак по расчету. Очень выгодно жить с человеком, которого любишь.[b]– Получается, вы стали наследником Листьева по жизни: жена, кресло ведущего «Часа пик»?..[/b]– Да, было такое ощущение первое время. На самом деле я был зампредседателя компании, очень много было и моей работы в том, чтобы «Тема», «Час пик» выходили в эфир. Я не считал все это только владовским. Я был его очень серьезным партнером, поэтому так спокойно вошел в студию «Часа пик». Хотя, не скрою, размышления «стоит – не стоит?» были. Но очень мерзко было осознавать, что те, кто его убил, получат все. Не хотелось им все это отдавать.[b]– Что бы вы написали о себе в ТВ-энциклопедии?[/b]– Ой, не знаю. Если честно, мне все равно. У меня пятеро детей, мне гораздо важнее, что они думают обо мне и будут думать. Я всегда себя оценивал довольно адекватно, иногда, может быть, заниженно, поэтому стал на телевидении совсем самостоятельной фигурой только к 50 годам. Но, как говаривал мой товарищ Саша Любимов во «Взгляде»: «Все только начинается».[b]ДОСЬЕ «ВМ»[/b][i]Андрей РАЗБАШ родился в 1952 году в поселке Усть-Кара Архангельской области за Полярным кругом, потом семья переехала в деревню Марьино под Москвой. Окончил МАИ по специальности «радиоинженер». Служил в армии. С 1980 года работал в «Останкино» видеоинженером, монтажером, оператором. Через три года стал режиссером программ «До 16 и старше...», «Мир и молодежь». В 1987 году – сначала ассистент режиссера, а потом и постановщик «Взгляда». С 1992 года – директор творческого объединения «Эксперимент»: руководит проектами КВН, «Поле чудес», «Тема». Вместе с Владом Листьевым продюсировал «Звездный час», «Час пик». С 1993 года – заместитель председателя телерадиокомпании «Останкино». Затем – главный продюсер ОРТ (в числе его проектов – «Угадай мелодию», «Серебряный шар», «Как это было», «Ищу тебя»). Сейчас продюсирует и ведет документальный цикл «Крылья» и программу «Прости!» (Первый канал).[/i]