[b]Оскар Уайльд говаривал, что жизнь подражает искусству больше, чем искусство – жизни. Как ни навязла в зубах эта цитата, а именно ее вспоминаешь, рассматривая фотографии знаменитого Уильяма Кляйна, выставленные сейчас в Галерее Люмьер в Доме художника на Крымском Валу.[/b]Выставка очень камерная. Словно бы встреча со старым знакомым. А он и правда старый знакомый московской публики. Талантливый самоучка, начавший как художник в студии Фернана Леже, потом поработавший фотографом для нью-йоркского «Vogue», Кляйн очень любил разные города и выпустил в 60-е фотоальбом «Москва».В 70-е ушел в кино и снял вместе с великим Жан-Люком Годаром фильм «Далеко от Вьетнама» – его у нас так и не показали, зато прессу этот по тем временам полный антиамериканских настроений фильм имел в СССР немалую. Наконец, в 90-е у него было целых две персональных выставки в Москве. Кляйн – один из первых гламурных фотографов, «пробившихся» сквозь уже совсем дырявый железный занавес.В Галерее Люмьер представлены снимки раннего Кляйна. Они вызовут интерес прежде всего у тех, кто уже знаком с этим фотографом, никогда не учившимся фотомастерству и при этом оказавшимся новатором: многие считают его, впервые сфотографировавшего модель, отраженную в нескольких зеркалах, изобретателем широко известного ныне приема, когда в центр полной движения фотографии помещен статичный манекен, и многого другого. Сделанные в конце 50-х – начале 60-х, эти снимки сегодня смотрятся немного устаревшими после шикарных работ Хельмута Ньютона и Ричарда Аведона. Это словно бы уже история гламурной фотографии. Но не только ее…Манящий блеск неоновых огней, умопомрачительные красавицы в дорогих туалетах, сверкание бриллиантов на черном бархате, стеклянное золото витрин – все эти неотразимые символы буржуазной роскоши, сегодня кажущиеся само собой разумеющимися, пришли оттуда, с ранних гламурных фотографий. Искусство творило несуществующую гламурную реальность, а жизнь потом стала подражать искусству. Среди таких творцов был и Кляйн.Его называли гламурным фотографом улицы – потому что образ улицы в его постановке (да-да, именно в постановке – ведь его городские фотографии постановочны!) приобретает в конце 50-х, эпоху сильнейшего социального расслоения и массовой нищеты в Европе, вид нынешний, блестящий роскошью, которого в те годы не имел. На площади Испании в Риме он помещает фотомоделей в самую гущу спешащей толпы, не обращающей на них никакого внимания. И образ готов: гламурный блеск вписан в живую жизнь. Еще причудливее: модель на узеньком парапете между первым и вторым этажами обшарпанного парижского дома, где на первом этаже булочная, а окна второго и третьего в тюлевых занавесках. В белом платье и черных перчатках, то есть одетая в высшей степени светски, модель прихотью фотографа оказывается в положении лазающего по крышам уличного гавроша. А впечатление и здесь такое же: «шик» органично вписан в самую обычную парижскую жизнь.Впрочем, стоит посмотреть и на его по-настоящему гламурные снимки курящих женщин. Здесь уже два ярких характера: лукавая черноглазая дама под черной вуалью, в черном берете, с черным маникюром на острых длинных ногтях – и заполняющее низ снимка призрачное облако табачного дыма. А рядом совсем иной образ: Анук Эме, у которой в прическе светлые искусственные цветы, а ее тонкая рука в белой перчатке держит белую сигарету в белом мундштуке.