Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Сторис
Великий пост

Великий пост

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Теракт в Крокус Сити

Теракт в Крокус Сити

Какие профессии считались престижными в СССР?

Какие профессии считались престижными в СССР?

Выборы

Выборы

Ювелирные украшения из СССР

Ювелирные украшения из СССР

Идеальный мужчина

Идеальный мужчина

Полицейский с Петровки

Полицейский с Петровки

Фестиваль молодежи

Фестиваль молодежи

Страна Бежания

Общество

[i]Даже статус вынужденных переселенцев им еще предстоит доказывать и доказывать — многих из них публично обвиняют в непротивлении или пособничестве террористам.[/i][b]«А в лагерях не жизнь…» [/b]— Я пережила две войны, это третья, — жалуется мне пожилая беженка в палаточном лагере у села Кантышева близ Назрани. — Но первую, Великую Отечественную, вспоминаю как легкие времена. Тогда и бомбили-то лишь военные объекты, села совсем не трогали. Во вторую войну, когда Ельцин наводил конституционный порядок, от моего дома рожки да ножки остались.У сестры моей поселились, помогали латать ее дом, битый снарядами, а тут опять с неба посыпалось...Нас уже ничто не берет, спим почти на голой земле, едим, что придется, без мытья горячей водой неделями, а больных не так уж много, хотя дети все простуженные. Да и лечить их нечем и некому, медсестричка у нас одна на триста человек, таблетки у нее — дефицит, кто уж совсем занеможет — укольчик сделает.В больницу ложиться никому не хочется, да и мест, говорят, нет.Лагерь беженцев расположился вдоль оживленной трассы, в нескольких шагах от нее, в голом поле. Три десятка палаток в два ряда. Один ряд — большие, десятиместные, каждая на среднюю чеченскую семью с детьми и стариками. Второй ряд — четырехместные, для малосемейных. Меж палаток — очаги, железные и выкопанные в земле, сварганенные из кирпичей. Пахнет дымом и мясным бульоном от плит, стиральным порошком — от развешанного на веревках белья. Тут же, в обозе, грузовики и легковушки, на которых прибыли беженцы, в основном из Грозного, который так никто и не зовет официально Джохаром, кроме ичкерийских газет.— Многие боевики не вывозят семьи, — говорит мне заросший густой щетиной чеченец средних лет. — Они умереть приготовились, готовы и к смерти своих жен и детей. То поколение, что молодым прошло войну, настоящие фанатики. Но и подросшие пацаны, те, что семь лет только и делали, что в своих играх по танкам да по вертолетам целились, им на смену готовы. Не думаю, что русским легко будет загнать их в горы, война в этот раз покруче будет, чем в прошлый. Вот это нас и пугает понастоящему, гонит с родины.Все беженцы прекрасно говорят по-русски. Детишки, особенно малыши, часто белокурые и круглоглазые, выглядят славяне славянами. Но взрослых чеченцев отличит в толпе не только цепкий милицейский глаз.Усатые-бородатые, смотрят дерзко, спину не гнут — непокорный люд.— Милиционер по секрету сказал, что нас еще будут ой как фильтровать, и здесь, и туда, куда мы поедем, террористов будут выявлять. А ведь никого из тех, кто взрывал дома в России, не поймали и ничего не доказали, а повесили на чеченцев.Ведь кто угодно сделать мог, — мужчина пытливо смотрит мне в глаза.Вообще в Ингушетии девять из десяти считают, что не чеченцы погубили гексагеном сотни душ. Называют спецслужбы, другие национальности, говорят про то, что отморозки национальности не имеют. Защищают своих? Нутром чуют, что все не так просто? Отводят обвинения в сочувствии к изуверам? Нет ответа.Милиционер-ингуш, охраняющий лагерь, заверил меня в том, что более чем за две недели существования палаточного городка происшествий там не было, а если и были мелкие, так к нему никто не обращался, чеченцы — народ самостоятельный. Воду и хлеб доставляют в лагерь представители ингушских властей. Все остальное — от дров до быков на мясо — везут сюда простые ингуши. Только первый день в лагерь никто не заглядывал — не прошло еще зло, возникшее после похищений ингушей, убийств боевиками милиционеров, защищавшихся от разбойных нападений.— Гады они, гады, — изливает мне свое возмущение журналистка-ингушка. — Ведь когда они власть захватили в Чечне, ингушей выживали, выталкивали с насиженных мест. «Русские в Рязань — ингуши в Назрань!» Мне даже подружка-чеченка сказала: «Ты бы уж уехала, что ли, в свою Ингушетию, ведь мы теперь отдельная республика».Ох, как это меня тогда обожгло! А теперь, когда они после всех последних гадостей опять к нам повалили, я из дому выходить не хотела. Но на второй день поехала на вокзал, повезла им поесть. А там их кишмя полная площадь, и все прибывают и прибывают, вокзал милиция огородила, а вагонов всего пять штук прицепных, да по нечетным числам. В общем, взяла самую многодетную семью к себе, спали и под столами, и на столах. Уезжали когда, я им денег дала. Меня дочка за полу тянет, шепчет: «Зачем даешь, у самих нет!». А я ей: «А у них совсем нет!». А она мне: «Почем ты знаешь?». А вот теперь сомневаюсь, может, у них и было...Когда я утром в Назрани обозревал привокзальную площадь, она была почти пуста. Полторы сотни тысяч беженцев, прибывших в Ингушетию, рассосались по пяти лагерям, палаткам, вагончикам, железнодорожным вагонам, превращенным во временные гостиницы, семьям ингушей, родственникам. И вдруг подумалось: а ну как в Россию хотя бы миллионов двадцать братьев-югославов за несколько дней нахлынуло — как бы мы их возлюбили? Удивительно, я уже час хожу с фотоаппаратом и блокнотом по лагерю, но никто не подходит с жалобами. Лишь одна бойкая молодуха, сверкая глазами, попыталась укорить меня, что русские унижают чеченских парней, выматывают им все нервы подозрениями и проверками. Я на это огрызаюсь — напоминаю ей о горькой судьбе мирных русских в Чечне. Ее пыл тут же угасает, она с сожалением смотрит на меня: нет, этот не будет писать в международные организации за права человека.Вспоминаю про конфеты, купленные в Москве для детей.Только стал вынимать и по три класть в грязные ладошки, обнаружилось, что малых раз в пять больше, чем казалось. Они до этого пугливо прятались от чужака за палатками, а за сладеньким потянулись. Честно стоят в очереди, самых младших вперед толкают, второй раз руку не тянут. Нормальные ребята.Всем не хватит, кладу по две, не возражают.— Ой, дайте мне парочку для нашего дедушки, он, как ребенок, конфетку просит, — подходит ко мне молодая чеченка с ребенком на руках. Мальчик прячет лицо в ее плечо, куксится. — Что-то он у нас болеет, а отдавать в больницу не хочу, с ним не ляжешь, есть другие, их не бросишь.Пошла, а дедушка уже руку из палатки навстречу ей тянет.На улице, образованной двумя рядами палаток, кипит жизнь. Смеются, играют. Кто-то в нарды, кто-то в карты. Семечки в кастрюле жарят. Инвалид на коляске разъезжает от печки к печке. Антенна телевизионная, из длинной ветки сделанная, выше флага с красным крестом, в палатке орет телевизор.Вспоминаю рассказы выселенных Сталиным ингушей и чеченцев, как их выбросили из вагонов в мороз в казахскую степь, как рыли они ложками, досками, чем придется в мерзлом грунте ямы-землянки, накрывали их от вьюги вместо крыш одеялами, как через несколько лет уже казахи завидовали их новым, вполне комфортабельным жилищам...[b]Фото на память. О войне [/b]Меньше чем через неделю я вновь в Ингушетии. Сразу еду в знакомый лагерь, надо раздать сделанные в первую поездку фотографии — обещал. Меня встречают уже без боязни, а когда видят пачку карточек, то даже те, кто в прошлый раз прятался или упрекал в причастности к лживой прессе, готовы позировать, несмотря на спускающуюся ночь. Одна из девчушек, опознавшая себя на одном из фото и первая получившая подарок, уверенно водит меня по лагерю, безошибочно идентифицируя моих персонажей, — все уже сроднились, приготовились жить в соседях долго. Благодарят, словно я их золотом осыпал, даже неловко.— Поезжайте в Слепцовск, — советуют мне на прощанье, — там на голой земле, без палаток люди ютятся.Слепцовск — это еще царское, а теперь народное название станицы Орджоникидзевской, расположенной рядом с административной границей с Чечней. Здесь вдоль дорог расположились на стоянку в хижинах, землянках, шатрах, трейлерах, кузовах грузовых машин сотни и сотни бедолаг, которым некуда податься. Те, кто из районов, еще занятых боевиками, в более привилегированном положении, могут занять очередь и со временем рассчитывать на место в утепленных палатках, которые в спешном порядке ставятся в самом многолюдном «гуцериевском» лагере под Карабулаком. Хотя, жалуются мне несчастные, и там царят блат и неразбериха. Если у тебя денег немного, то и шансов попасть в карабулакский лагерь мало. Хуже тем, кто из «освобожденных» районов. Им предписано возвращаться в родные места, независимо от того, есть ли для этого силы и средства, не говоря уже о желании.А пока те, кому Ингушетия не может предоставить кров, зарываются в землю, обтягивают толем каркасы из жердей, создавая стены и потолок, пытаются дозвониться до помощи по спутниковому телефону, предприимчивый владелец которого вывесил зазывающую надпись на автобусе с переговорным пунктом внутри. Некоторые ходят на недалекий Слепцовский перекресток, где пытаются найти знакомых и родных в остановленном военными потоке. Здесь тысячи людей с плачущими детьми, умирающими стариками, женщинами на сносях ждут возможности пройти на ингушскую сторону.Граница была перекрыта безо всяких объяснений с того момента, как число беженцев приблизилось к двумстам тысячам человек. Потом власти официально заявили, что хотят упорядочить стихийный исход, устранить опасность эпидемий, ликвидировать проникновение боевиков. На самом деле тысячи людей, круглосуточно ждущих момента открытия коридора в голом поле, подвергаются во много раз большей опасности поражения инфекциями, чем раньше. «А боевики — как ходили через границу своими тропами, так и ходят», — шепчут мне на ухо то слева, то справа.С каждым днем все невозможнее пересечь границу журналистам, особенно российским, особенно в направлении из Чечни. Хорошо, если ты пишущий и вся твоя информация в голове, а вот снимающие могут и камеры лишиться, не говоря уж о пленке. Что делать — законы военного времени, с обвинениями в шпионаже и прочим бредом.Журналисты все же пробираются и туда, и обратно. Но это либо связано с большими затратами, что могут себе позволить только работающие на западные издания корреспонденты, им «фирма» оплатит на слово любые накладные расходы, либо с огромным риском.Те, кто платит, довольно хорошо гарантированы от похищения в Чечне и от «потрошения» на обратном пути, на все есть своя такса и «дырочки», но все равно и они сильно рискуют, ведь по любому движущемуся по дорогам Чечни объекту могут запросто пальнуть и для тренировки, и на поражение, а обстрелы мятежной территории уже давно никто не называет точечными, погибнуть от снаряда, мины или ракеты можно в любой точке в любое время суток. Да и в Чечне стоит пару шагов сделать в сторону от охраны, как тебя уже схватят и потащат, как барана, в заложники, да еще по пути отнимать будут с боем друг у друга конкуренты.Те, кто не платит, или попадают в зиндан (яму для пленника), или благодарят всех богов за удачу при возвращении, щеголяют многодневной щетиной и снимают стресс водочкой в единственной назранской гостинице «Асса». Водочку подавать в ресторане запрещено — здесь негласный сухой закон, и ее приносят в бутылках из-под минералки. Рассказы вернувшихся однообразны: от обстрела боевики не так сильно, как в федеральных сводках, но гибнут, правда, на каждого из них приходится еще как минимум двое-трое мирных, сдаваться мятежники не собираются и только ждут момента, когда начнется настоящая война, как в 96-м. Наши войска тоже рвутся в битву, пьют меньше, чем в прошлую войну, и едят получше, и экипированы неплохо.А что же беженцы? Перед ними извиняются, сваливая ответственность друг на друга, но признаться, что они никому из чиновников не нужны, все как-то язык не поворачивается. Опять приходишь к выводу, что в наше время войну вести может только богатое государство, для бедного это чревато саморазрушением и самопожиранием. Мир, оказывается, выгодная штука, хотя труднодостижимая, ведь для этого надо много работать, не воровать и не лгать.Нет денег ни на рождающихся прямо в «коридоре» младенцев, ни на лечение обрубленных минами и бомбами тел мирных жителей, ни на предоставление жилья беглецам.Даже в наиболее «комфортабельном» карабулакском лагере со светом, с дощатыми полами, с большими буржуйками внутри надо ходить с ведрами и флягами за пару сотен метров к речке Сунже за водой и греть ее в зябких жилищах. По словам обитателей лагеря, палатки только называются утепленными, их тонкие стенки по ночам уже не спасают от холода, хотя до настоящих зимних стуж и ветров еще далеко. А ведь те, кто поселился здесь, в большинстве своем, видимо, встретят тут весну. Никто не верит в скорую победу федералов, все предрекают тяжелые времена и плохие события. И в то же время все живут надеждой.Ингушетия.[b]Октябрь—ноябрь [/b]

Эксклюзивы
Вопрос дня
Кем ты хочешь стать в медиаиндустрии?
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.