В пустыне только — мы, псы да охрана

[i][b]Юрию Домбровскому [/b]Разве лев — царь зверей? Человек — царь зверей. Вот он выйдет с утра из квартиры своей, Он посмотрит вокруг, усмехнется, Целый мир перед ним содрогнется.[b]Булат Окуджава, из неопубликованного [/b][/i][i]Автор этих заметок в свое время учился в Литературном институте, читал книжки и, соответственно, полагал себя весьма осведомленным во всем, что касается литературы.Как минимум отечественной. Знал наперечет классиков и начинающих, печатных и непечатных, номенклатуру и «диссидентов», левых и правых — всех. Не знал только писателя, которого случайно «отрыл» в подшивке «Нового мира» двадцатилетней давности. Проза этого писателя поначалу убаюкала незадачливого автора своей размеренной «новомирской» музыкой. Потом — заинтриговала. И — ошеломила. Проза была «про время отдельных ошибок и перегибов», то есть, говоря человеческим языком, про бесовскую карусель сталинщины. Но проза не «абличительная» (Ф. Достоевский), с вульгарными топорными ударениями, а трепетно-акварельная. Я бы сказал, тихая. Без всхлипов и пафоса. Но это была та тишина, где черти водятся. Спокойная, далекая от горлопанства и истерик интонация, которая единственно и подобает мужчине.Автор был ошарашен: почему не знаю? Стал теребить старших товарищей. Те знали о писателе немногим более. Отвечали: ничего удивительного, одна рецензия (в «Сибирских огнях») и — абсолютное могильное замалчивание. Писатель — многолетний сиделец (четыре ареста), боец, идальго. Дворянин из коммуналки.Кто-то сказал: «опростился», живет с буфетчицей (так возникают легенды!). Кто-то: пьет вмертвую (здесь художественного преувеличения было меньше).Роман назывался «Хранитель древностей». Писателя звали [b]Юрий Домбровский[/b].[/i][b]Ученый цыган [/b]Ранняя биография Домбровского достаточно смутна. Детство было «холодным», о нем он не любил вспоминать. В «деле» 32-го года Ю. Д. числится русским, 39-го — поляком, а 49-го — евреем. (Обратите внимание на деликатное совпадение следовательских «национальных» инсинуаций с государственной «линией» в определенные периоды.) Сам Ю. Д. любил потолковать о своем якобы цыганском происхождении. Будто бы его прадед, вожак табора, конокрад как участник польского восстания был сослан в Иркутск. Сам Ю. Д. цыган обожал, те отвечали ему взаимностью.Как бы там ни было на самом деле, известная «цыганистость» натуры была определенно свойственна Ю. Д.Даже его чело с вечно взлохмаченным чубом, его манера ходить, рассекая лбом воздух, лагерная привычка есть, поднося тарелку к лицу, отдавали первобытной цыганской вольницей. Один из товарищей поименовал этого свободного во всех проявлениях человека «человеком-фейерверком». Можно добавить, что этот фейерверк без устали взрывался десятилетиями. Сказать, что он существовал вне быта, значит ничего не сказать. Его образ жизни некоторые очевидцы характеризуют как «чудовищный».Между тем «не кончавший университетов» «цыган» был без преувеличения гуманитарием-энциклопедистом — философом, искусствоведом, историком, правоведом. Каким он был писателем, вы знаете, если читали. Коли еще нет, поверьте мне на слово. Если считать, что талант это богатство, то Ю. Д., часто не имевший второго пиджака, был миллионером.Своими бесчисленными познаниями был обязан не только собственной одаренности, но и, разумеется, товарищам по несчастью. В лагерях ведь «усатый пахан» собрал далеко не последних людей своей страны. Сидели латинисты — он освоил латынь (английский, это уже само собой). Сидели историки — научился с ними спорить на равных. Сидел китаец, доктор медицины — постиг азы восточного целительства.Не остался безучастен и к менее интеллектуальным лагерным премудростям. [i]Недавно* полчаса (пока не пришла помощь) отбивался один от трех хулиганов с финками. Прижался спиной к стене и работал ногами и кулаками. Результат: у одного вывихнута челюсть, другого свезли в «Скорую», третий убежал. У меня ножевая рана на левой руке (так, царапина!) (1964) [/i][b]Особенности национальной юриспруденции [/b]В первый раз Ю. Д. был арестован из-за студенческого «выкидона» в 32м году. Сорвали с приятелями красные флаги: не из каких бы то ни было «политических соображений» — просто играла молодая кровь. Первая ссылка — в Казахстан, который стал ему потом едва ли не родным домом.Работал там директором школы, вел в местном театре драмы курс по Шекспиру(!).Главные «школы» были еще впереди.37-й: берут и выпускают.39-й: берут и отправляют на Колыму. Из-за того что з/к Домбровский обезножел (отморозил ноги), его вышвырнули, как балласт — не досидел. 49-й: среди прочих обвинений — «Обезьяна приходит за своим черепом» (неопубликованное сочинение) — «фашистский роман».[i]Делалось это так. Свидетеля спрашивали: «Знаете ли вы такого-то как советского человека?». У кого в кабинете следователя в тот период повернулся бы язык сказать про арестованного или подлежащего аресту (а об этом давали понять сразу), что данный «враг народа» на самом деле честный советский человек? Почти все были убеждены, что ответить так — значит сесть рядом с арестованным, а поэтому отвечали уклончиво: «Нет, он не советский человек», «не вполне советский человек».Тогда следователь определял: «Если не советский, то, значит, антисоветский — третьего не дано», — и заносил в протокол: «Знаю такого-то как антисоветского человека». Этим началом определялись весь дальнейший ход и характер показаний.Свидетель был уже деморализован и не возражал против любой редакции своих показаний.[/i]Еще мемуар.[i]Я тогда курил. На допросах следователь, как водится, предлагал папиросы. Потом как-то задал такой каверзный вопрос, что я растерялся. В голове пусто, и страшно захотелось закурить. Я попросил, а следователь: «Э, нет. Сначала напишите ответ». Ну я понял. Как привели в камеру, я первым делом все свои папиросы растер в порошок — и в парашу. С тех пор не курю.[/i][b]Очная ставка [/b]На тех, кто не выдерживал давления, Ю. Д. зла не держал. Хотя «энтузиастов» прощать был не склонен. До своей смерти ненавидел женщину, холодно и цинично оболгавшую его в 49м. (Говорят, она в полном порядке и до сих пор.) После отсидки Ю. Д. приехал в Алма-Ату. Там познакомился с поэтом Титовым. Стал захаживать к Титову, в его милый семейный дом. Видимо, причиной этой симпатии было то, что Ю. Д. долгое время знал только одну семью — лагерную. Пили чай, читали стихи. Передышка оказалась недолгой — опять на нары. Он никогда ничего не подписывал, тогда следователи решили устроить ему очную ставку. Ставка — так ставка, но кого предъявят, понять не мог. Предъявили... Титова.— Я никого не осуждаю, — говорил Ю. Д. — Сломать можно любого.После срока — опять в Алма-Ату.Нашел Титова в редакции какой-то газеты. Тот обмер. Ю. Д., резко, жестко: «Пойдем!». Тот повиновался. Пошел впереди, как арестант. На улице Титов закричал, захлебываясь: — Можешь убить, но я не мог — пойми, я не один — ребенок, жена, а ты — один! Ю. Д. затрепетал сердцем: и правда — один.Титов спрашивает: — Куда? Ю. Д. отвечает: — А где здесь выпить можно? Через пару лет опять приезжает в Алма-Ату, интересуется, где Титов.Ему отвечают: — Вы не знаете? Он застрелился после вашего отъезда.[b]«Хранитель древностей» [/b]О предстоящей публикации романа в «Новом мире» знала вся литературная Москва. Ждали развязки. Автор, понятно, нетерпеливее всех. Вышли седьмые номера журналов («Октябрь», «Знамя», «Москва» и пр.). Все, кроме «Нового мира», — путешествовал по инстанциям. Задержан исключительно из-за «Хранителя». Когда же Ю. Д. выдали в редакции по дружбе сигнальный экземпляр седьмого номера журнала, то он выскочил в коридор и крикнул во весь голос: — А все-таки он вышел! Роман был признан в журнале лучшей публикацией года. Ю. Д. пригласил Твардовского и сотрудников редакции в «Метрополь» — отметить.Все прошли в зал, а виновника торжества не пропускают. Он пиджак не надел, прямо под пальто — пестрая рубаха. К счастью, Твардовский зачем-то выглянул. Увидел, вздохнул, достал удостоверение депутата Верховного Совета. Показывает швейцарам: «Он со мной!». Потом сказал Ю. Д.:«Ну хорош! В каком бы положении мы оказались, денег же ни у кого нет».Публикация вызвала тысячи читательских писем, сотни переводов и рецензий на Западе. Только родная страна, как воды в рот набрала.[b]Домбровский и Солженицын [/b]Когда Солженицын работал над «Архипелагом», он приехал к Ю. Д. домой и попенял тому на неисполнение великой миссии летописца эпохи. Ю. Д. мессией себя не считал и достал заботливо приготовленную к приходу гостя чекушку. Солженицын от выпивки отказался. Извлек из пузатого портфеля тетрадь и приготовился протоколировать «воспоминания» з/к Домбровского.Отношение лагерников к солженицыновскому «Одному дню Ивана Денисовича» было, мягко говоря, неоднозначным.[i]...Иван Денисович — шестерка, сукин сын... и никакого восхваления не достоин. Крайне характерно, что отрицательными персонажами повести являемся мы (интеллигенты. — В. Г.), а положительными — гнуснейшие лагерные суки... Уж одна расстановка сил, света и теней говорит о том, кем автор был в лагере... Начальство... было много человечнее, чем изображено у С., и тому был ряд причин: оно жило на сверхвыполнении (т.е. туфте), а «выполняли», т.е. «туфтили» опять-таки мы. Если он (начальник) был с нами плох, то и «выполнения» не было, и денег не было, и летел такой начальник, как голубок....Все свои делишки начальство делало через нарядчиков и бригадиров (т.е. тоже з/к), а они нас боялись — их-то мы держали в норме. Т.е. они, конечно, «гуляли», но все-таки шею свою порой щупали. Они сами были люди второго сорта (окруженцы, пленные, штрафованные). Они знали (благодаря близкому соприкосновению с нами), за что сидят эти люди и кто эти люди. Они — в тайге, в степи, в тундре — инстинктивно тянулись к нам, единственным живым людям.Ведь были в этой пустыне только мы, псы да охрана — охрана пила мертвую, а с псами не поговоришь! ...Самые умные из нас (ваш покорный слуга хотя бы) ни секунды не верили в крепость тех стен, куда нас загнали. Так же, как и в Сталина. Знали, что конец не за горами.[/i][b]«Факультет ненужных вещей» [/b]Под текстом романа дата «10 декабря 1964 г. — 5 марта 1975 г.». Домбровский поначалу считал «Факультет» второй частью «Хранителя».Заключил с «Новым миром» договор, хотя и отдавал себе отчет, что роман «из плана 2000 года». Ошибся на двенадцать лет. «Факультет», этот художественный анализ «правового безумия», был напечатан в России в 88-м, через десять лет после смерти автора.В семидесятых оттепель сменилась промозглым клиническим холодом. О публикации в «Новом мире» (хотя договор действовал) не могло быть и речи. И Твардовского уже не было на этом свете. Лондонские издатели настойчиво просили Ю. Д.отдать им роман, он отказал. На чтото надеялся? А вот парижским уступил. Может быть, уже чувствовал близкий конец? Нет нужды напоминать, что в то время публикация рукописи за границей была равносильна преступлению. Однако Домбровского никто не тронул. Возможно, не успели. Зато он успел трепетно пролистать глянцевое французское издание. Фурор был всеевропейский.Был и остался. В чужих пенатах Домбровский — русский классик. В его квартирке на Преображенке от пестрых иноземных корешков на полках рябит в глазах.[b]Клара [/b]— 29 мая 78-го он встал со стула, прошел два шага и упал на пол. Я вызвала «скорую» и бросилась делать ему искусственное дыхание. Когда «скорая» приехала, врач спросил меня: «Вы что, собственно, делаете?». Я посмотрела и поняла, что тело уже остекленело.Юная девушка, студентка филфака Клара жила в Алма-Ате. Он диктовал ей в казахстанских горах «Хранителя». «Степной волк» Ю. Д. говорил, что рядом с ней он постоянно вспоминает, сколько ему лет. Клара, напротив, никакой разницы в возрасте не ощущала. Она подарила этому изящному в своей расхристанности мужчине любовь, женское всепрощение и семейный очаг — то, чего он не знал всю жизнь. Он очень многое знал в этом мире, а многого не ведал, как дитя.Например, что такое деньги, зачем они. Впрочем, однажды расстроился до слез — из-за денег. Вернее, из-за их отсутствия. Клара решила пошиковать и вместо котлет по 5 копеек купила шницеля по 17 копеек. Проблем, понятно, хватало и без того, «шницеля», видимо, просто переполнили чашу.— Нам неоткуда ждать денег. Ты понимаешь — неоткуда! Клара обнимала его, гладила по голове: — Подумаешь! Обойдемся. Как всегда обходились.«Инцидент» имел место еще в «предпенсионный» период Ю. Д. Зато, когда он стал получать свои ежемесячные сто двадцать, вообще успокоился «на эту тему», полагая, что финансовый тыл себе обеспечил.Несколько лет назад и Клара вышла на пенсию. Свои сбережения, накопленные от издания книг Домбровского, она отнесла в «Инкомбанк». Дальнейшее — новейшая история.[i][b]Автор благодарит за вольную и невольную помощь в подготовке материала К. Турумову- Домбровскую, К. Михайловскую и П. Косенко [/b][/i][i]*Здесь и далее курсивом выделен текст Ю. Домбровского [/i][b]Досье «ВМ» [/b]Юрий Домбровский [b]1909. [/b]Родился в Москве 12 мая.Отец — Иосиф Витальевич Домбровский, адвокат.Мать — Лидия Алексеевна Крайнева, биолог.[b]1932. [/b]Выслан из Москвы в Алма-Ату.Написан роман «Державин».[b]1939. [/b]Второй арест. Срок отбывал в колымских лагерях.[b]1943. [/b]Актирован из лагеря как инвалид, вернулся в Алма-Ату.Начат роман «Обезьяна приходит за своим черепом».Написана «Смуглая леди» (новеллы о Шекспире) 1949. Вновь арестован.Отбывал заключение в Озерлаге.[b]1955. [/b]После освобождения жил в Алма-Ате и Москве.[b]1961. [/b]Начат роман «Хранитель древностей».[b]1964. [/b]«Хранитель древностей» напечатан в «Новом мире».Начат роман «Факультет ненужных вещей».[b]1978. [/b]«Факультет ненужных вещей» напечатан на русском языке во Франции. Умер в Москве 28 мая.