[i]Что общего между художником и ООН? Любовь к искусству. Картина «Равнодушно смотрящие» Михаила тоже Николаевича Ромадина (в данном случае отчество — не просто знак уважения, а указание на преемственность поколений: и отец Михаила был «потомственный живописец») преподносится правительством России в дар ООН. Произойдет сие событие в ближайшем будущем — само полотно уже в Женеве. Пользуясь столь удобным информационным поводом, мы и решили «попытать» именитого академика (правда, бельгийского), лауреата госпремий (наших) и прочая, прочая, прочая...[/i][b]Из дальних странствий… [/b]— Каждый раз, когда возвращаюсь из странствий в Москву, слышу о себе всякое. Я, мол, голодаю или даю уроки игры в гольф в Австралии... Кроме сплетен, слушаю «Свободу». Причем уже очень давно, с советских времен, когда в Москве ее глушили. У меня ведь есть домик под Тверью — там и ловил.[b]Я не знаю, где живу — А за рубежом вас за кого принимали? [/b]— За художника. В Севилье на моей выставке «Три поколения русских художников Ромадиных» к нам подошла герцогиня Альба, скромная женщина в сером платье. У нее во дворце в Мадриде — залы Веласкеса, работы Рубенса — копии с Леонардо... Есть там и морской журнал Колумба, который он вел во время путешествия — страницы из тонкой кожи, на них Христофор впервые нарисовал очертания нового берега. Три моих акварели с сюжетом русской деревни герцогиня приобрела. Сказала, что очень любит Россию и хочет сделать у себя русский зал.[b]— В Париже у вас мастерской нет? [/b]— У меня там ничего нет, я вообще не знаю, где живу...[b]— То есть? [/b]— Когда я попадаю в Париж, все деньги трачу на «продвижение». Моя задача — донести до европейцев нашу живопись, ведь в тех толстых томах об искусстве, которые ТАМ написаны, практически нет имен ни советских, ни русских художников. Уже семь лет мы выставляемся в Париже — в Осеннем салоне и Салоне Независимых. Вообще салоны проводятся круглый год — де Марс, антикварный, молодых художников...В салоне де Марс, допустим, доминируют абстракционисты. А у меня хоть и абстрактная основа у картин (я через это увлечение прошел), но все равно — это немножко не то, чем я занимаюсь сейчас. Поэтому в де Марс не выставляюсь.[b]— То есть вы такой благополучный художник, имеете возможность выбирать? [/b]— Что значит — благополучный? Все же относительно. Раушенбергу платят 200 тысяч долларов за работу. Я плохой коммерсант, я умею рисовать картины, но не умею зарабатывать деньги. У меня не автомобиль, а сплошные дырки. Я на нем написал: «В ремонт» — и езжу, прячась за автобусами.[b]Наши [/b]— На последнем салоне выставлялись тридцать русских художников. Но беда вся в том, что мы разобщены, никто друг друга не знает... Каждый раз, когда открывается какой-нибудь музей, в салоны приезжают покупать картины. И вот делегация идет по павильону и видит отдел: «Болгарское искусство». Берут, покупают, идут дальше. Словения, Чехия — то же самое... Мы спрашиваем: а что ж вы русских художников не покупаете? Все-таки наше искусство более значимо, чем искусство Словении! В ответ нам: а где вас найти? Вот чехи объединились, выставили два щита рядом, выкатили бочонок вина, печенье... Ничего особенного, маленький прием, но всем очень приятно. Мы же страшно разобщены.Как и в жизни.[b]Воспоминания [/b]— Кое-что из своих иллюстраций к книгам до сих пор вспоминаю. Я в 1960-е оформлял сборник бурятского поэта Набжила Небуева. Он ведь в двадцать один год покончил с собой. Этого мальчика исключили из Литературного института за публикацию в журнале «Байкал» — такой относительно свободный был «орган».В общем, у меня с каждой картиной связаны воспоминания. Например, огромную акварель «Даллас» я делал из офиса своего приятеля в выходной. И когда я услышал, как по пустому коридору кто-то идет, обмер. Не избежать объяснений: кто я такой, что здесь делаю! Действительно, заглянул полицейский. Он посмотрел на меня, удалился. Так. Что-то будет. Он вернется. И действительно — вернулся. Принес кока-колу и чипсы.[b]Школа — Ваша жена тоже художник. Как вам удается делить домашнее пространство? [/b]— Вита (Виктория Духина. — Авт.) работает дома, не в мастерской. Она стала замечательным художником. Несмотря на то, что живописью занялась недавно. Была и актрисой, и журналистом, и сценаристом. Она вообще молодец — такой вечный студент.[b]— А вы? [/b]— Я нет, нельзя сказать, что так уж учиться люблю. Я и в школе плохо учился. Хотя к отцу приходили наши корифеи, и я уже тогда мог все что угодно у них спрашивать. У Корина, Альтмана, Кузнецова, Тышлера. С отцом же мы вели вечные идеологические сражения.А ВГИК... Он в нас воспитал интернационализм! У нас учились Дима Девяткин, ныне американец, Шавкат Абдусаламов из Узбекистана. Китаец Лю Чжи Чан, следы которого затерялись в годы культурной революции. Москвичи, мои друзья. Гена Шпаликов, скажем.[b]Друг [/b]— С Андреем Тарковским мы не только дружили. Вместе работали. В «Солярисе» я был главным художником. Андрей не просто одобрял мои работы, а то, что я делал и утверждалось. Сразу же. Просто одно дело — совместная работа, другое — дружба. Смешивать два эти понятия — значит потерять и коллегу, и друга. Так мы и разошлись. Духовное общение не надо разрушать деловым, корыстным... Как же упоительно мы общались! Собирались вместе с ребятами, читали пьесы, хвастались, кто что нового из книжек достал. Это было просто удивительно! Чем занималась молодежь, представляете? [b]Родина слонов [/b]— Хотя время вообще-то было гадкое. Я имею в виду брежневскую эпоху. Какие-то партийные организации решали за тебя, что тебе делать и как жить, хотя ни ты, ни твой отец, ни жена никогда ни в каких партиях не состояли. Правда, удалось тогда побывать в Индии — единственной стране, куда выпускали, не оставляя заложника в Москве. Отправляясь в Индию, впервые и единственный раз по командировке Министерства культуры, я прошел «инструктаж». Меня учили объяснять миролюбивую политику партии. А в Индии на выставке советских художников нам задавали совсем другие вопросы. Ну, например: «Обитают ли в Советском Союзе слоны?».[b]— Понравилось в Индии? [/b]— Конечно.[b]— А грязь? [/b]— Грязь — это нормально. Это пыль веков. Правда, работая там, я заболел какой-то дикой заразой, у меня распухла рука — от кисти до локтя. Думал, придется ампутировать, хотел было лететь домой — делать операцию, но потом понял: лечиться нужно там, где заболел. И меня отвели к «гуд доктор». На площади под тентом на четырех подпорках сидел старик. Посмотрел мою руку, покачал головой, велел глотать каждые три часа какие-то оранжевые таблетки. И все прошло. За два дня. Да оттуда, из Индии, мы и вышли.И наша религия — больше языческая, чем христианская. Даже в русских деревнях это видно. Приезжаешь к хозяйке тете Маше в деревню и узнаешь, что у нее за печкой домовой живет. Или вот парень мне рассказывал, как он русалку поймал. Почти все их байки стали потом моими работами.Понимаете, все живо. Язычество — не ужасы, как принято думать, а самая экологичная религия. Ведь раньше у древних славян ни одного дерева нельзя было срубить без того, чтобы не попросить прощения у духов.А из чего выросла русская литература? Из язычества! Даже Гоголь. Самая христианская его книга — «Выбранные места» — она же самая слабая! Ведь когда он ее писал, он мучился: цель христианская, а душа языческая! А его «Мертвые души» — это фантастические духи, населяющие Россию. Я не такой уж язычник, просто хочу защитить древнее верование русских людей от поклепа! [b]Дружба народов — Так как все-таки ваша работа попала в ООН? [/b]— Я был участником выставки во Дворце Наций, посвященной пятидесятилетию ООН, в которой участвовали по 50 художников со всего мира. Директор Всемирного экономического форума д-р Шваб пригласил меня выставить мои работы в Давосе.А на следующий год я получил приглашение организовать свою персональную выставку во Дворце Наций, с которой принято оставлять одну работу в дар ООН. Причем в ООН четкие требования: на картине не должно быть голых баб, религии, политики.Я и выбрал «Равнодушносмотрящих». Решил, что картина по своей тематике подойдет. Причем атомный взрыв — не самое главное, идея картины — контраст резкого драматического действия и полного покоя.[b]— А вас не смущает работа на политическую организацию? [/b]— А какая там у них политика? По-моему, это единственная организация, которая примирением, а не политикой занимается.[b]— Саддам Хусейн не одобряет.[/b]— Саддам мне не указ, слава богу.