И паровозы любить умеют

«Эрмон и Рамона» – это паровозные «Ромео и Джульетта». Он был героем войны, и на его чугунных боках остались следы от снарядов. Она – маневровой изящной машиной, которая ездила от станции на 300 метров туда и обратно. Об их любви знала вся Закавказская железная дорога. Суровый инвалид-обходчик считал это блажью – не могут любить друг друга чугунки, и все тут! А цинковое ведро яростно защищало «железную» любовь и тоскующую Рамону, которая ждала своего Эрмона, пока он вез состав где-то по Дальнему Востоку. И радиорупор на фонаре ее утешал (утешала, ибо рупор оказался женского рода) – но как мог понять ее рупор, если они с мужем-фонарем не расставались ни на минуту. И сочувствует ей кабан Виктор, который каждую осень пускается в бега, кормится объедками вокруг железной дороги и с тревогой интересуется у грамотной подруги курицы, что там написано в обрывке газеты про мясозаготовки.Резо Габриадзе однажды согласился с теми, кто утверждает – в мире нет неживой материи, душа есть у любого камня, шпалы, курицы или паровоза. Это то, что дает ему (и нам, его публике) другой угол зрения и учит почти недостижимой гармонии с миром. Это то, что заставляет нас восхищаться рыцарскими поступками птички Бори («Осень моей весны») или обливаться слезами над тоской муравьихи-мамы, потерявшей дочь во время Сталинградской битвы (маленький шедевр Лии Ахеджаковой, записанный для «Песни о Волге»). Нас, которые уже пропускают мимо ушей любую страшную новость. Поэтому он заставляет нас расслышать в паровозных гудках Эрмоны (впрочем, где их теперь расслышишь – нет больше паровозов) вздохи и плач девушки, которая ни секунды не может больше прожить без любимого. И он без нее не может – срывается однажды с какой-то дальневосточной станции и мчится через всю страну, наплевав на все запреты и светофоры. И вслед за ним несется приказ – остановить мятежный паровоз любой ценой.Честно говоря, что это за паровоз такой маневровый сегодня уже и не представишь. Но Резо Габриадзе, скорее, готов понять Пушкина, мечтающего увидеть лондонскую чугунку, чем нас, нынешних – перечеркиваем пространство на сверхскоростных поездах, не успевая рассмотреть мир за окном. Он вообще считает: человечество должно уже где-то остановиться и научиться довольствоваться тем, что у него есть.Резо Габриадзе тоже учится довольствоваться малым. Помимо изумительных глазастых и душевных кукол, сделанных по его эскизам, у него нет почти никаких спецэффектов, кроме фантазии. Поезда, которые в ночи едут по горным дорогам, сделаны из светящихся гирлянд в темноте. Крушение паровоза (гибель Эрмона) изображает фонарь. Похороны паровозов-влюбленных – потрясающая грузинская музыка. А когда над пустой сценой начинает звучать голос Кирилла Лаврова (это была его последняя работа, сделанная для театра за две недели до смерти), который произносит реквием уходящей натуре, словам и понятиям, исчезающим из нашей жизни, люди невольно поднимают головы вверх – к пустым колосникам, театральному небу.